Россия и Запад

«…Добреду до Клюева…». Wozu?

Н. А. Клюев оказался, пожалуй, первым известным писателем, с которым лично познакомился Д. Хармс.

В мемуарной литературе сведения об их знакомстве впервые появились в публикации воспоминаний поэта И. И. Маркова[929]:

Примерно в конце лета 1923 года Клюев поселился в доме 45 по ул. Герцена (до 1902-го — Б. Морская): сначала жил в маленькой полутемной комнате, а с 1925 года переехал в большую (в двух других комнатах поселился художник П. А. Мансуров с матерью и сестрой)[931]. По единственной на сегодня версии, именно Мансуров способствовал знакомству Хармса с Клюевым[932]. По нашему мнению, это предположение можно несколько откорректировать: скорее, благодаря знакомству с Клюевым Хармс в одно из своих посещений поэта познакомился с его соседом по квартире Мансуровым.

В записных книжках Хармса имя Мансурова появляется впервые около 31 августа 1925 года («Павел Андреевич Мансуров» — весь текст)[933]. Значительно раньше, между 1 и 4 апреля 1925 года, Клюев сделал памятную запись в маленьком альбомчике Хармса: «Верю, люблю, мужествую. Николай Клюев»[934]. Не исключено, что не является случайным соседство этой записи с другой — записью Э. А. Русаковой.

Дело в том, что не позднее второй половины марта 1925 года Хармс познакомился с семейством Русаковых[935], реэмигрантов, в феврале 1919-го вернувшихся в Петроград[936]. 19 марта Хармс намеревался посетить их дом[937] и, по-видимому, тогда (или, по другим сведениям, несколько ранее) увлекся одной из дочерей Русаковых Эстер, ставшей впоследствии его первой женой. Из материалов коллективного Дела П-18232, заведенного, в том числе, на арестованную 7 сентября 1936 года Э. Русакову, следует, что дом Русаковых, наряду с писателями А. Н. Толстым, К. А. Фединым, переводчиком Д. И. Выгодским и другими известными людьми, посещал также и Клюев[938]. Кажется, что заведение Хармсом альбомчика для памятных записей инициировано совершенно новыми для него, если можно так выразиться, «светскими» впечатлениями от знакомства с более или менее известными людьми, среди которых Клюев занимал едва ли не первенствующее место. По воспоминаниям современников, Клюева, когда он бывал в компаниях, всегда просили почитать стихи, и не исключено, что именно в доме Русаковых в конце марта — начале апреля 1925 года Хармс не только познакомился с Клюевым, но и впервые услышал его стихи в авторском исполнении.

Попытаемся далее проследить возможные (и несомненные, документированные) соприкосновения Клюева и Хармса.

Клюев ко времени знакомства с Хармсом уже был членом Союза поэтов[939]. Хармс же подал заявление о вступлении в Союз только 15 августа 1925 года[940], однако посещал его заседания с более раннего времени: «Документально подтверждается его регулярное присутствие на союзных вечерах с конца мая 1925 г.»[941] Таким образом, Хармс мог быть посетителем 1-го вечера Всероссийского союза поэтов, состоявшегося в Библиотеке им. Тургенева (ул. 3 Июля, д. 34) 14 июня 1925 года, на котором среди девятнадцати членов Союза читал свои стихи и Клюев.

В хронологически сбивчивых воспоминаниях Г. Н. Матвеева говорится о посещении Хармса Клюевым — скорее всего, все в том же 1925 году:

Неизвестно, был ли Хармс на гражданской панихиде по Есенину, состоявшейся 29 декабря 1925 года в помещении Союза поэтов на набережной Фонтанки, д. 50 (в ней участвовал Клюев). Однако известен его скорый творческий отклик на гибель Есенина: 14 января 1926 года Хармс написал стихотворение «Вьюшка смерть» с посвящением «Сергею Есенину», где по понятной ассоциации упомянул и Клюева (см. заглавие настоящей работы). Возможно, Хармс готов был прочитать его на вечере памяти Есенина, организованном совместно Союзом поэтов и Союзом писателей 8 февраля 1926 года в Капелле: здесь одиннадцать членов обоих союзов, в том числе и Клюев, читали свои посвященные памяти Есенина стихи (Клюев читал также стихи самого Есенина). Но, как явствует из письма А. В. Туфанова тогдашнему председателю Правления Союза писателей Ф. К. Сологубу, никому из членов объединения «Левый фланг» (куда входил и Хармс) Союза поэтов «не дали ни одного места»[943], поскольку правление Союза отклонило предложенные ими к чтению произведения «как не отвечающие теме вечера»[944]. В стихах представителя «Школы чинарей Взирь зауми» (так Хармс подписался под своим произведением) «оценщикам» было, конечно, не просто уловить их соотнесенность с гибелью Есенина.

Около мая 1926 года вышел сборник Союза поэтов «Собрание стихотворений», в котором, наряду с произведениями других членов Союза, опубликованы и стихи Клюева и Хармса[945]. Посещения Хармсом Клюева в 1926 году — наиболее документированный период их контактов: в записных книжках Хармса они отмечены 29, 30, 31 октября (видимо, что-то требовало тогда ежедневных встреч) и 21 ноября[946].

Союз поэтов провел 17 декабря 1926 года (у себя в Союзе), затем 10 января (в Большом драматическом театре) и 8 февраля 1927 года (в Капелле) один за другим три вечера памяти Есенина. На всех этих вечерах Клюев читал «Плач о Сергее Есенине». Возможно, хотя бы на одном из этих «союзных» вечеров присутствовал Хармс. Между тем 4 января 1927 года, как отмечено в его записной книжке, Хармс в очередной раз посетил Клюева[947].

В конце 1927 года Клюев намеревался вместе с Хармсом (и его другом А. И. Введенским) выступить с чтением своих произведений:

Состоялось ли планируемое выступление, неизвестно.

Как явствует из записных книжек Хармса, в январе следующего года он занимался многочисленными и самыми разными вопросами, связанными с организацией вечера «Три левых часа» (состоялся 24 января) и, среди прочего, с распределением билетов между специально приглашенными зрителями. В списке лиц, кому были предназначены пригласительные билеты, находим и Клюева[949].

Упоминание Марковым Хармса в числе посетителей Клюева (см. выше и прим. 2) находит подтверждение в развернутом описании одного такого посещения в мемуарах хармсовского приятеля 1920-х годов поэта И. В. Бахтерева:

Воспоминания Бахтерева грешат избыточной «литературностью» и неточностями, поэтому попытаемся поставить сообщаемые в них сведения в реальный временной контекст.

«Менее сорока» (как пишет Бахтерев) Клюеву, родившемуся в октябре 1884 года, было по крайней мере до октября 1924-го, но в это время Хармс с Клюевым еще точно не знакомы. С Бахтеревым Хармс и Введенский познакомились не ранее осени 1926 года. Заболоцкий с конца 1926-го находился на военной службе и, хотя имел возможность ежедневно возвращаться из казарм домой, ходил постоянно в военной форме, что не могли не отметить Бахтерев (и Клюев)[951]. Скорее всего, описанный Бахтеревым визит к Клюеву происходил в 1927 году[952].

Имеется также свидетельство Н. Н. Матвеева-Бодрого о неоднократном посещении Клюевым семьи Хармса:

(отца Хармса И. П. Ювачева. — B.C.)

Итак, очевидно, что по крайней мере с весны 1925-го по 1928 год Хармс и Клюев неоднократно встречались друг с другом в домашней обстановке, возможно, на литературных вечерах и даже планировали совместное выступление.

Что же сближало маститого и начинающего поэтов?

Начнем с того, что все посетители Хармса, с одной стороны, и ленинградского жилища Клюева — с другой, в своих последующих мемуарах сочли необходимым специально описать необычное внутреннее убранство комнат каждого из поэтов[954] — подобного сюжета, пожалуй, больше не найдем в мемуарах о ком-либо из тогдашних писателей. Заметим при этом следующее: в воспоминаниях о Хармсе, относящихся к событиям 1924–1926 годов, его комната как причудливый объект еще не фигурирует — она привлекает внимание тех, кто описывает последующий период его жизни. Выскажем предположение, что Хармс стал «выстраивать» свое жилище после того, как познакомился с по-своему диковинным устройством комнаты Клюева.

Ни один из множества мемуаристов, писавших о Хармсе, не обошел вниманием его «чудачества»: экстравагантную одежду и головные уборы, эпатирующее поведение на улице, в гостях и дома. Сопоставим это с тем, что справедливо отметил по поводу литературы о Клюеве К. Азадовский:

«Чудачества Клюева», которые привлекали в поэте Хармса (как писал о том Г. Матвеев: см. выше), были сродни его собственным «чудачествам». Пристальное внимание Хармса именно к этой стороне поведения Клюева характеризуется его рассказом Н. В. Петрову о том, как Хармс однажды наблюдал появление Клюева в баре гостиницы «Европейская». Клюев пришел туда в армяке и валенках, чем вызвал неудовольствие официанта, не желавшего его обслуживать. Тогда Клюев подхватил вдруг проходившую мимо девицу и элегантно сделал с ней несколько па фокстрота. Хармса, по его словам, заворожило мгновенное превращение мужичка в подтянутого элегантного джентльмена[956].

И еще одно свойство Клюева безусловно привлекало в нем Хармса.

О прекрасном знании немецкого языка и чтении Клюевым в подлинниках авторов, которых ценил и изучал также и Хармс: Гёте, немецких философов, в том числе Канта и Бёме, — вспоминают многие мемуаристы[958]. И здесь, как и в других случаях, Хармс не мог пройти мимо ситуации преображения простоватого по внешнему виду и манерам Клюева в начитанного и обладающего неординарными познаниями мыслителя: именно такой тип людей стал привлекать его внимание с 1927–1928 годов и из таких людей он составлял свою «коллекцию» «естественных мыслителей» — людей простоватых (если не диковинных) внешне, но обладающих экзотическими познаниями и склонных к философствованию.

По удивительному стечению обстоятельств Клюев появился в поле зрения Хармса незадолго до того, как творческие поиски начинающего поэта и его единомышленников по организованному тогда объединению «Левый фланг» вывели их к заинтересованному взгляду на народное творчество и, по ассоциации с ним, на творчество Клюева: «Сказки про Колобок есть и малоросс<ийские>, напоминают <стихо<творения> Клюева>»[959]. Поэтому уместно соотнесение стихотворений Хармса конца 1925 — начала 1926 года с произведениями Клюева[960].

Замысловатая сила судьбы свела Хармса и Клюева еще один (последний) раз: 9 января 1932 года бюро секции поэтов Союза писателей исключило, помимо прочих, Хармса и Клюева из числа своих членов[961], а 16 января комиссия по перерегистрации подтвердила это исключение[962].