Рукой подать

Глава VI. Испанская лестница

За полтора часа прогулки они посетили длинный тоннель с погребальными урнами, прогулялись вдоль колумбария и заглянули в часть кладбища, где расположились фамильные склепы. Монументальные здания, украшенные скульптурными композициями из мрамора и засаженные разнообразными кустарниками, хранили секреты множества богатых семей Рима. Пока Тео рассказывал Олив о выдающихся актёрах, художниках и писателях, похороненных здесь, она внимательно вглядывалась в их цветные портреты и, пару раз, не удержавшись, протёрла салфетками некоторые из запылившихся изображений, что встречались им на пути.

Вот Олив дотронулась до кованых ворот одного из фамильных склепов и в изумлении одёрнула тонкие пальцы:

— Она холодная, — удивлённо прошептала, — на улице ведь такая жара. Как это возможно?

— Думаю, тут дело в составе металла. За ночь он очень остыл, и нагреется ещё не скоро, — пояснил Тео, разглядывая травяную поросль меж каменных плит, которую облюбовали длинные жуки с отдававшими зелёным перламутром панцирями.

— Хах, — выдохнула Олив в ответ, — Не могильный ли холод всему виной?

— Не думаю, — он мотнул головой и снисходительно улыбнулся, — В тоннелях с прахом прохлада тоже стоит круглый год. Многие списывают это на мистическое влияние погребений, но на самом деле всему виной технология, по которой возводились здешние постройки. Они остаются в тени вне зависимости от положения солнца, и никогда не успевают прогреться.

Олив понимающе кивнула и двинулась дальше вглубь кладбища, останавливаясь у некоторых скульптур, чтобы рассмотреть мраморные композиции. В какой-то момент Тео заметил, что за ними увязался рыжий кот, который каждый раз, когда они задерживались около захоронений, садился на какой-нибудь выступ на небольшом отдалении и не отрывал от них внимательного взгляда янтарных глаз.

— Солнце становится агрессивнее, — Тео указал Олив на высокий кипарис, в тени которого можно было спрятаться от опустившегося на город зноя, — думаю, нам стоит начать движение к выходу.

— Не представляю, в какой он стороне, — Олив подставила руку «козырьком» над глазами и огляделась по сторонам, — Это пространство кажется бесконечным.

Она переступила с ноги на ногу и Тео, заметив это, понял, что долгая прогулка в легких летних босоножках по многолетней каменной брусчатке может с лёгкостью превратиться в пытку.

— Ты не устала? — сдвинув брови, спросил он на волне этих размышлений, — Мы даже не взяли с собой воды.

— Я в порядке, — Олив будто приосанилась и, поправив ремешок крошечной сумочки, добавила, — к тому же, сегодня я планировала гулять как можно дольше. В конце концов, я так и не добралась до Испанской лестницы.

В её голосе прозвучала досада.

— Она тут всего в сорока минутах пешком. Можем дойти по тенистым улочкам. На холме Пинчио один из самых приятных видов на город, и всегда есть, где спрятаться от этой жуткой духоты. Ну а если потом останутся силы и тебе будет интересно посмотреть на Собор святого Петра под необычным углом, можем заехать на одну любопытную улочку.

— Правда?! — в голосе Олив прозвучал энтузиазм, — Тео, это было бы просто отлично!

— Чудненько, — он достал из кармана телефон и открыл приложение с картами, — тогда пойдём искать выход отсюда

— Искать? — раздалось недоуменное справа, Олив, кажется, невольно тоже заглянула в экран.

Что же, ей можно признаться.

— Я обычно выбираюсь отсюда с навигатором, — осторожно начал он, — Кампо Верано — слишком большое кладбище, чтобы спокойно тут ориентироваться.

— Хах, первый раз вижу гида с навигатором, — в её словах не было ни капли удивления, скорее, спокойная констатация.

— Гиды тоже люди, и порой такие вот топографические кретины, как я, — он, наконец, разобрался с правильным направлением и, не отрываясь от экрана смартфона, двинулся в сторону выхода на центральную аллею. За спиной зашуршали осторожные шаги.

— Мне кажется, — раздалось задумчивое за его спиной, — если когда-нибудь я буду погружаться в батискафе на дно Марианской впадины, я обнаружу там твою самооценку.

Вот это да! Про себя Тео порадовался тому, что сейчас Олив не видит выражение его лица. Однако из груди всё же вырвался предательский смешок, обнаруживший его реакцию на услышанное.

— Я гораздо больше уверен в себе, чем может показаться на первый взгляд, — поспешил он с пояснением.

— Охотно верю, но за прошедшие, сколько? Наверное, двадцать часов ты отзывался о себе не самым лучшим образом, — её меццо-сопрано сейчас выдавало полный эмоциональный штиль.

— Это защитная реакция, — Тео попытался придать себе уверенный вид, — Вдруг тебе покажется, что я слишком много о себе думаю?

В ответ за спиной раздался смешок.

— То есть ты так рисуешься передо мной? — сказала она на улыбке.

— Конечно! — Тео обернулся и зашагал спиной вперёд, — Что если я всё же задумаю написать путеводитель по городу. Мне точно понадобится редактор, который не будет считать меня снобом…или душнилой.

В этот раз ему удалось поймать момент, когда она засмеялась, и в уголках её губ появились едва заметные ямочки. Он много раз ловил эту улыбку вчера вечером, и по непонятным даже себе причинам испытывал тихую радость оттого, что ему удаётся её рассмешить. Странно? О да, ведь Тео никогда не стремился нравиться людям. Он мог немного чаще улыбаться и шутить разве что, за щедрые чаевые от частных клиентов, но самому себе в такие моменты он точно был противен. Стратегия Тео в жизни и в работе всегда была простой: он мог часами увлечённо рассказывать о том, что было предметом его интереса. Все побочные темы он старательно избегал и мог «срулить» с любого разговора в две фразы, за что Грейс уже успела поставить ему целый ряд диагнозов: от синдрома Аспергера до ОКР (*Обсессивно-компульсивного расстройства). Для себя Тео решил не принимать это во внимание и пришёл к выводу о том, что он просто человек, влюблённый в своё дело. Ему не интересны другие люди (за редким родственным исключением), его не волнуют внешние обстоятельства, которые напрямую не влияют на его работу. Есть он и его предмет исканий, остальное — малопонятная социальная шелуха.

Поэтому в событиях последних суток он плохо узнавал себя. Тео сам не понимал, почему вдруг он взялся помогать «урагану» Олив и впустил её в свою зону комфорта. Размышлять на эту тему казалось ему занятием малопродуктивным, поэтому всё чаще он отбрасывал любые попытки в самоанализ. Однако сейчас почему-то задумался на эту тему.

— Тео, осторожно! — громкий возглас Олив выдернул его из этих мыслей.

Он замер, и, обернувшись, обнаружил каменного ангела с вытянутым перед собой копьём, направленным прямо ему в спину.

— Думаю, идти спиной вперёд, не самая лучшая идея, — Олив обошла Тео и потрогала каменный наконечник, — он не острый, но всё равно было бы неприятно.

Тео согласно кивнул и виновато улыбнулся.

— Кажется, я задумался.

— Надеюсь, ты не водишь машину, — шутливо отметила она и, сделав шаг вперёд, устремила взгляд на экран смартфона в его руке, — выход тут совсем недалеко. Нам туда!

Олив указала в направлении каменной лестницы, ведущей вдоль сводчатых арок центральной секции кладбища. Они миновали несколько строений, и вышли на аллею, ведущую к входным воротам.

— Всё хотела спросить, — прозвучал голос Олив совсем рядом.

Тео повернул голову вправо и обнаружил Олив, идущей с ним в ногу задумчиво разглядывая мраморные изваяния по краям дорожки.

— Спрашивай, — обронил Тео и всмотрелся в её лицо, пытаясь понять, почему она тушуется.

— Как давно ты живёшь в Риме? — Олив повернула голову на него и её зелёные глаза под прямыми лучами солнца поменяли цвет на золотистый, — Если не секрет, конечно.

Тео перевел взгляд себе под ноги и, переступая через стыки гранитных плит, задумался, в попытке сосчитать.

— Приблизительно лет восемнадцать, — наконец, выдал он после нехитрых вычислений, — если не больше. Но это если говорить про Италию, в самом Риме я с тех пор как поступил на стипендию в Сапиенца (*университет в Риме). Это примерно пятнадцать лет.

— Ого, то есть переезжал ты не в Рим? — боковым зрением Тео уловил, что Олив продолжает смотреть на него.

— Да-а, мои родители классические музыканты, — он заложил руки в карманы и уставился невидящим взглядом на входные ворота, — Их пригласили играть в филармонию, и вот мы с Грейс, моей старшей сестрой, пошли в школу во Флоренции. К счастью, в языковой среде итальянский усвоился довольно быстро, поэтому учиться я остался тут, а вот Грейс вернулась в Ирландию.

Украдкой он глянул на неё, теперь Олив показалась ему глубоко погружённой в какие-то мысли.

— А почему именно Рим? — после недолгой паузы, поинтересовалась она.

— Ох, я особо и не выбирал. Просто хотел быть подальше от родителей, — слова сложились как-то сами собой, — Они оба музыканты в четырёх поколениях, Грейс пианистка и продолжательница династии, а я, скажем так, не вписался в квартет, — невесело хмыкнул он.

Боковым зрением он уловил, что теперь Олив тоже смотрела перед собой, возможно, любуясь скульптурами на воротах впереди. Тео взглянул на неё и невольно засмотрелся. Прямые черты лица Олив заиграли совсем иначе в свете яркого солнца. Пшеничные волосы отдавали золотым сиянием, аккуратно обрамляя узкое лицо с точёными скулами и аккуратными губами. Олив нельзя было назвать конвенционально красивой, в ней почти не было никаких смазливых черт: взгляд был острым и отдавал какой-то хитринкой, возможно из-за угловатости в изломе бровей; прямой нос с вздёрнутым кончиком был покрыт едва заметными веснушками; подбородок был острым и даже волевым. В то же время комбинация всех этих черт вместе составляла очень характерный и притягательный образ, о чём его обладательница, похоже, не догадывалась. В языке её тела, её походке и речи чувствовалась какая-то осторожность, и даже опасливость. Уверенность и открытость, транслируемая Олив за всё время их знакомства, часто «спотыкалась» о неловкие движения, сжатые за спиной руки и явно напускное веселье. Тео научился чувствовать такие моменты в ходе постоянной работы с незнакомцами, и теперь гадал, в чём же была причина её надломленности и недоверия к миру.

Они, наконец, миновали ворота кладбища и двинулись обратно в сторону площади Верано, миновали поворот обратно на Тибуртину и пошли вдоль бесконечно тянущихся вдаль песочных строений, исписанных граффити. Время от времени им встречались кафе-забегаловки и крошечные магазинчики, в одном из которых Тео купил им по бутылке воды. Полуденное солнце оказалось безжалостным, поэтому во встретившейся им аптеке Олив решилась на покупку солнцезащитного крема с отметкой SPF100.

— Уверен, ты в курсе, но но я должен тебя предупредить, раз уж я твой гид на сегодня.

— Мой гид, — эхом отозвалась Олив, улыбнувшись каким-то своим мыслям.

— Тебя что-то смущает? — с вызовом спросил Тео, шутливо приподняв одну бровь.

— Нет-нет, что ты, прости, продолжай, — кажется, она прикусила щёку, чтобы подавить рвущееся наружу веселье.

— Так вот, ценный лайфхак, — начал он и важно поправил солнечные очки на носу, — В Риме полно фонтанчиков с питьевой водой, поэтому достаточно носить с собой пустую тару и время от времени пополнять её.

— Надо же, — Олив дёрнула бровью и выгнула нижнюю губу, — я этого не знала. И-и по этой логике ты купил нам две полные бутылки воды?

— Храни бутылку как зеницу ока, — высокопарно проговорил он в ответ.

— Как напоминание о твоей расточительности? — скептически протянула Олив, выгнув острую бровь.

— Как аттракцион невиданной щедрости от безработного гида, — Тео отбросил упавшую на лицо прядь и коротко улыбнулся.

— Хах, — Олив еле слышно хмыкнула себе под нос и принялась откручивать крышку бутылки.

Они остановились на светофоре через очередной перекрёсток. Тео машинально вновь выставил руку, преграждая Олив путь в сторону дороги.

— Можно вопрос, — уже серьёзнее спросила она, и сделала быстрый глоток из бутылки.

— Конечно, — он повернул голову и снова поймал на себе острый взгляд зелёных глаз.

— Я произвожу впечатление человека, готового броситься под колёса? — в её глазах блеснуло что-то опасное.

— Нет, — Тео отрицательно мотнул головой, — дело совсем не в этом.

— А в чём тогда? — теперь взгляд Олив опустился на его выставленную вправо руку.

Тео поспешил её убрать.

— Ты приехала из Лондона, — пояснил он.

— Эмм, я в курсе… — с сомнением пробормотала она, — Раскрой мысль, пожалуйста.

Тео повернулся к ней всем телом и всмотрелся во внимательные глаза напротив.

— Когда ты переходишь дорогу, ты на автомате смотришь направо, — пояснил.

В глазах Олив отразилось искреннее непонимание.

— Олив, Dio, — Тео едва сдерживался от воздевания рук к небу, — в Риме движение транспорта идёт по правой стороне, поэтому если не мечтаешь попасть под Веспу (*популярная в Италии марка мопеда), всегда смотри налево.

Наконец, до неё дошла эта совершенно незатейливая мысль. Губы её раскрылись и выдали понимающее «Оу». В этот самый момент светофор переключился на шагающего зелёного человечка.

— Если что, — Олив обошла Тео, оказавшись теперь слева, и они в ногу шагнули с тротуара, — обеспечишь мне цветной портрет на Кампо Верано?

Голос её теперь звучал насмешливо.

— Я временно безработный, — спокойно констатировал Тео, — поэтому обещать ничего не могу.

Олив сама не заметила, как быстро они оказались на уже знакомой ей улице Барберини, ведущей прямиком на одноимённую площадь. Тео, кажется, старался не надоедать ей. Он порой уточнял, правда ли ей интересно слушать о музее пасты, о тысяче церквей и бесчисленных музеях внутри города, о старых катакомбах и о том, почему все дороги действительно вели в Рим. Олив было не просто интересно. Если бы любовь к Риму была вирусом, Тео вполне мог оказаться «нулевым пациентом», с которого начинается эпидемия. Её поражала легкость общения, возникшая между ними за столь короткий срок. В первую встречу Тео показался ей отстранённым и жестким человеком, на которого свалилось бремя заботы о бунтующем подростке. Однако вчерашний вечер и последовавший за ним день показали его совсем с другой стороны: спокойным и неравнодушным, в меру увлеченным своим ремеслом, но не относящимся к себе слишком серьёзно. Вот и сейчас он шагал рядом и, задумчиво почесывая щетинистый подбородок, показывал Олив барочные дворцы и рассказывал о Джованни Бернини.

— Мы вот-вот доберёмся до двух знаменитых его работ, — он указал в сторону широкой площади, которую Олив, кажется, видела в фильме по одной из книг Дэна Брауна

— Фонтан пчёл и Фонтан Тритон — это очень известные его работы, но рассматривая их, многие даже не догадываются, что здание неподалёку, дворец Барберини — это тоже работа Бернини. Если разобраться в тонкостях разработанного им стиля, станет понятно, что Бернини здесь повсюду.

— А в Испанской лестнице есть что-то, созданное им? — спросила Олив, в тайне боясь сбить его с линии повествования.

Тео не задумался ни на минуту, отбросив с глаз непослушную прядь светло-каштановых волос, тут же выдал:

— Фонтана-делла-Баркачча, что в переводе означает Фонтан Старой Лодки у подножия лестницы — это работа Бернини и его отца, когда-то и вдохновившего шестого из тринадцати своих детей, как раз Джованни, на работу со скульптурой и архитектурой. Бернини в своё время был тем самым сыном маминой подруги, которого признали гением уже в восемь лет, причём, совершенно заслужено.

— Что?! В восемь?! — Олив нервно хихикнула, — От таких фактов в биографиях я чувствую себя полным ничтожеством.

— Да-а, ты не одна! — Тео поджал губы, — Но, в каком-то смысле, Бернини продолжал дело своего отца, что, конечно, совсем не повод обесценивать его заслуги, но в то же время заставляет задуматься о том, что часто для гениальности необходимы специальные условия. Иронично тут другое: человек, за всю свою жизнь создавший огромное количество монументов, после своей смерти не был удостоен даже самого вшивого памятника. Превратности судьбы — штука сложная.

— Несправедливо, — поддакнула ему Олив.

— Справедливости не существует, — буднично продолжил Тео, — О, кстати, погляди-ка туда!

Он указал на одно из терракотовых зданий на площади Барберини.

— И-и что я должна там увидеть? — она всмотрелась в фасад здания: как и многие исторические дома города, он был в отличном состоянии.

Белые колонны разделяли дом на несколько секций. Все ставни, выкрашенные в темно-зелёный цвет, сейчас были закрыты, так как на здание попадали прямые солнечные лучи.

— Налоговые махинации, — весело проговорил Тео, — присмотрись к окнам.

Олив вновь обратила пристальное внимание на ставни, и её взгляд зацепился за один из рядов окон, которые выглядели старее прочих. Краска на ставнях будто выцвела на солнце.

— Не вижу никаких махинаций, — проговорила она с досадой, спустя минуту поисков, — вон там слегка выцвели ставни, в остальном, дом как дом.

— А теперь давай подойдём поближе, — он, стараясь сохранить интригу, подвёл Олив поближе к фасаду и попросил слегка наклонить голову.

— Подожди, — она округлила глаза, — окна в этом ряду что, нарисованные?

— Бинго! — широкая улыбка озарила его лицо, — В древние времена владельцы жилья в Риме должны были платить налог на имущество. Как ни странно, количество окон напрямую влияло на назначаемую сумму выплаты, поэтому особенно хитрые и бережливые римляне замуровывали окна, а снаружи рисовали очень реалистичную реплику.

— В Лондоне есть нечто подобное, — Олив нахмурилась, вспоминая, — На некоторых исторических зданиях окна так и остаются в кирпичной кладке, но никто там, правда, не додумался дорисовывать их на фасаде.

— Странно, что поговорка “Fake it till you make it” (*делай вид, пока это не станет правдой) именно английская, не так ли? — они зашли в тень и Тео, сняв солнечные очки, протёр одну из линз краем белоснежной рубашки. В его светло-голубых глазах читался азарт.

— И правда, странно, — Олив засмотрелась, но, опомнившись, поспешила отвести взгляд и изобразила живой интерес к одному из монументов на площади.

Четыре огромные рыбины образующие постамент фонтана держали на кончиках хвостов гигантскую раковину. Поверх восседал Тритон, выдувавший струю воды из раковины поменьше.

— Какие необычные рыбы, будто из диснеевского мультика — Олив слегка наклонила голову, пытаясь спрятаться от прямых солнечных лучей.

— Это дельфины. Так Бернини видел дельфинов, — Он поджал губы и растянул их в ироничной улыбке.

— Оу, что же, ну в представлениях восьмилетнего ребёнка… — начала, было, она.

— Хах, — снова прозвучал низкий грудной смешок, — Олив, нет, на момент создания этого фонтана Бернини было сорок четыре года.

— Тогда у меня закончились для него оправдания, — Олив вскинула руки в жесте «сдаюсь».

— Ну, зато тритона он высек выдающегося… — задумчиво протянул Тео, — особенно торс.

— Забавно, что ты это отметил, — теперь уже заулыбалась Олив, — не думала что ты по части мужских торсов.

— Так, — в попытке не засмеяться, Тео выдержал паузу, — Я просто пытался найти в этом образе что-то привлекательное для тебя.

— Думаю, этот огромный рыбий хвост вместо ног трудно компенсировать даже таким торсом, — задумчиво проговорила она.

— Ты лукистка, Олив, — он осуждающе цокнул языком.

— Это можно было понять уже на моменте с дельфинами, — она с вызовом дёрнула бровями и горделиво приподняла подбородок.

Тут уже Тео не выдержал и рассмеялся в голос. Растерев лицо ладонями, он уложил руки в боки и, сделав несколько глубоких вдохов, мотнул головой.

— Нам нужно на Виа дель Тритоне, — сказал он на улыбке и указал на поворот дороги по левую сторону площади., — мы почти дошли до Испанской лестницы.

— Уже? — растерянно проронила Олив, — Так быстро пролетели сорок пять минут?

— Строго говоря, шли мы больше часа, — Тео заложил руки в карманы и, обернувшись, спросил, — Ты не устала? Уже два часа дня, через час большинство ресторанов в округе закроют возможность покупать еду до семи часов. Может, пообедаем?

— Как можно отказаться от такой идеи? — Олив оглядела площадь и прилегающие к ней выходы на улочки, — Куда пойдём?

— Разреши? — он протянул ей руку, выставив вперёд ладонь.

Она кивнула, и Тео, осторожно взяв Олив за запястье, потянул её за собой на людную улочку неподалёку. Рассекая толпы туристов, словно атомный ледокол, пробивающийся сквозь арктические толщи, Тео вывел их к заполненной людьми веранде с вывеской Osteria Barberini.

Они поздоровались, один из официантов, кажется, узнал его и, быстро оглядев веранду, указал на единственный свободный столик недалеко от входа в основное помещение ресторана. Тео жестом поблагодарил его и, взяв со стойки меню, проводил Олив к месту. Она села в плетеное кресло и, взяв меню, попыталась разобраться в представленных позициях.

— Ничего не понимаю, Тео, — посетовала она, спустя несколько минут упорного изучения, — Можешь сделать заказ на свой вкус?

— Могу, но предупреждаю сразу, качественный итальянский обед подразумевает аперитив.

— Как скажешь, — она махнула рукой и отодвинула меню на край стола.

Спустя ещё несколько минут к столику подошёл официант.

— Buongiorno. Prendiamo due aperoli, per favore, — Тео пролистал меню ещё раз и добавил, — e la pasta al tartufo. Due.

— Desiderano un dolce? — официант вопросительно посмотрел сперва на Тео, а потом на Олив.

— Олив, как насчёт десерта? — перевёл Тео, подняв на неё глаза.

— Я за, — она дёрнула плечом.

— Poi per dessert avremo una torta di pere, grazie, — он отдал официанту меню и, когда тот исчез, откинулся на спинку кресла, сложив руки на подлокотники.

Олив, до того рассматривавшая фигурную вывеску ресторана напротив, перевела взгляд на Тео, который теперь внимательно смотрел на неё.

— У меня что-то на лице? — она подняла брови, борясь с устойчивым желанием поёрзать на месте и поправить упавшую на лицо прядь волос.

— Да вот не пойму, — задумчиво проронил он в ответ, — Не бери в голову, — он махнул рукой, — Скажи лучше, как тебе город?

— Хмм, дай подумать… — Олив вновь обратила взор на протяженную узкую улочку, по которой они шли к ресторану.

Воцарилась недолгая пауза. Олив слегка наклонила голову и, пытаясь сформулировать сбивчивый поток впечатлений во что-то внятное, протянула:

— Тёплый, историчный и очень кинематографичный в центре, — долгие паузы между словами выдавали в ней попытку не ошибиться в подборе слов, — в остальном очень зелёный и расслабленный город. Это совсем не похоже на Лондон, и-и, думаю, это огромный плюс.

— Не жалуешь Лондон?

Олив вновь непроизвольно вздохнула:

— В нём, конечно, есть очень приятные районы, но мне как-то всегда был милее родной Глазго.

Тео удивлённо поднял брови, и опершись локтем на подлокотник, уложил подбородок на сжатую в кулак ладонь.

— Расскажешь мне про Глазго? — спросил он.

Олив успела только кивнуть, и к их столу подошёл официант с двумя аперолями.

— Итак, Глазго… — напомнил он после того, как они чокнулись бокалами и сделали по глотку.

— Думаю, я не буду рассказывать о том, какая обалденная там архитектура, в Риме говорить об этом как-то неловко, — призналась Олив, — Это просто две разные истории. Но лично я люблю Глазго за открытость местных, ночной вид на реку, уличную музыку, бесплатные галереи и красивейшие библиотеки. А ещё не было ни единого случая, когда я заходила книжный и не находила там какое-нибудь сокровище.

— Звучит очаровательно, — Тео задумчиво потёр щетинистый подбородок и, сделав ещё несколько глотков апероля, отставил бокал в сторону, — Никогда не был раньше в Глазго, только в Эдинбурге и то, проездом.

— Ты много потерял, — с нарочито серьёзным видом проговорила Олив.

— Говоришь как гордая шотландка, — резюмировал Тео, — Тогда почему ты живёшь в Лондоне? В Глазго нет достойных тебя издательств?

— Мне понадобится что-то покрепче апероля, чтобы всё выложить, — Олив невесело хмыкнула и многозначительно посмотрела на Тео, в надежде, что он не станет допытываться.

— Как скажешь, — он поднял руки в капитулирующем жесте, — Прости, я не собирался лезть не в своё дело.

Они встретились взглядами, и Олив, выдержав паузу, проговорила на выдохе:

— А знаешь, — она ощутила, что сейчас ей представился шанс наконец-то распутать клубок колючей проволоки, сидевший где-то глубоко внутри неё последние недели, — там нет какой-то великой тайны, — голосу пришлось придать ложной беззаботности.

Она набрала полные легкие воздуха и начала:

— На последнем курсе магистратуры я решила, что было бы неплохо попробовать себя в Лондоне, где сперва увязла в издательстве, а позже в многолетних бессмысленных отношениях, которые, к счастью, недавно прекратились.

— Оу… — в выражении лица Тео что-то едва уловимо изменилось, — Мне жаль, извини, не стоило мне спрашивать.

— Тео, всё в порядке.

Как ни странно, Олив действительно ощутила, что возвращение к произошедшему с ней по какой-то неизвестной причине больше не бьёт так больно.

— Знаешь, — продолжила она уже без всякого притворства, — когда я говорю об этом здесь, сидя в ресторане с коктейлем в ожидании. Эмм, чего-то, я поняла только, что ты заказал какую-то пасту. Вокруг столько людей, многовековой архитектуры и истории в каждом квадратном метре! Всё то, что было в прошлом, больше не кажется мне значимым. Было и было. К тому же, своё я уже отгрустила и, думаю, эту страницу жизни точно пора закрывать.

Тео понимающе кивнул и, выдержав небольшую паузу, осторожно поинтересовался:

— Хочешь сказать, ты уже на пути принятия?

— Отрицание, гнев и депрессия уже пройдены, выходит, что так, — Олив сделала над собой усилие, чтобы сохранить беззаботное выражение лица.

— Там ещё есть стадия торга, — напомнил Тео.

Олив показалось, что напряжение, образовавшееся между ними в ходе этого разговора, потихоньку начало спадать. Пора поддержать шутливый тон.

— Если бесконтрольный шопинг на Амазоне и покупка билета в Рим считаются торгом, то да, это тоже позади, — проговорила она, всматриваясь в лицо напротив.

— Я тоже порой проваливаюсь в эту дофаминовую ловушку, — признался он, — Ноль осуждения, сто процентов понимания.

В поле зрения Олив вновь возник официант с двумя порциями пасты, которые он осторожно поставил на стол, раздвинув корзинку с приборами, специи и рекламные буклеты. Олив с подозрением осмотрела тарелку.

— Это трюфели? — спросила она скептически.

— Да, это они, — Тео сдвинул брови, — А что? У тебя аллергия?

— Нет, я просто не поклонница, — задумчиво протянула Олив, берясь за приборы, — Почему именно эта паста?

— Она тут одна из лучших в городе, но если тебе не понравится, можем заказать что-то другое. Лазанью, каннелони, или знаменитые римские бычьи хвосты.

— Хвосты? — уточнила она, — Ты серьезно?

— Гордая шотландка готова есть хаггис (прим. автора: национальное шотландское блюдо из бараньих потрохов), но осуждает хвосты? — теперь в его голосе звучало ничем не скрываемое веселье.

— Туше. Ладно, допустим, трюфели, — она накрутила утопающую в соусе пасту на вилку и осторожно попробовала, — Ммм… Это вкусно. Неожиданно вкусно.

— Но хвосты тебе тоже нужно попробовать, — Тео шутливо указал вилкой в сторону Олив, — Иначе, считай, Римская кухня прошла мимо.

— Какая неприкрытая манипуляция, вы только посмотрите, — хохотнула Олив.

Тарелки довольно быстро опустели и она, слегка нагнувшись вперёд, вполголоса спросила:

— Какой фразой можно сказать официанту, что было очень вкусно?

Тео растянул губы в снисходительной улыбке.

— Фраза тебе не понадобится, — заговорщически проговорил он вполголоса, — Есть подходящий жест. Fare la scarpettа. Его название переводится как «туфелька», но никакого отношения к обуви это не имеет. Понадобится хлеб, — он отщипнул небольшой кусок хлеба, поданного к столу в квадратной плетеной корзинке, — которым нужно вымокнуть остатки соуса на тарелке и съесть его, как бы «сделать туфельку»: показать, что было очень вкусно.

Он продемонстрировал Олив как это нужно сделать и с улыбкой пронаблюдал, как она повторила за ним.

Чуть позже вместе с грушевым пирогом им принесли по чашечке эспрессо и поставили рядом два стакана с водой.

— Воду нужно выпить строго перед кофе, как бы очищая рецепторы, — пояснил Тео, уловив вопросительный взгляд Олив, — аперитив, к слову, служит той же цели. А вот дижестив в виде, например, бокала лимончелло принято пить после приема пищи. Мол, помогает пищеварению, хотя это неточно. В некоторых рыбных заведениях подают замороженные лимоны или лимонные сорбеты.

Олив понимающе кивнула, а Тео подозвал официанта, доставая бумажник. Олив тоже открыла сумку, и потянулась за кошельком.

— Убери это, — Тео выставил руку вперёд в останавливающем жесте, — я ведь притащил тебя сюда.

— Тео, — Олив не собиралась отступать, — это уже второй раз, когда ты кормишь меня за свой счёт, мне страшно неловко и я с этим не согласна.

— Сочтёмся! — он вложил купюры в специальный стаканчик, стоявший на столе, — К тому же я чуть менее безработен, чем ты, — шутливо добавил он, — По крайней мере, у меня есть подработки.

— Ауч, — отозвалась Олив, и, захлопнув сумку, решила про себя, что обязательно разберется с этим чуть позже.

Площадь Испании сегодня была удивительно пустынной. Судя по всему, палящее солнце отбило желание у туристов рассматривать город с верхних ступенек Испанской лестницы, даже несмотря на то, что на ней всё ещё оставались цветы, появившиеся тут в дни празднования Пасхи. Травертиновые ступени в барочном стиле, уже такие привычные для Тео, кажется, очень впечатлили Олив.

— Здесь, наверное, можно встречать красивые закаты, — произнесла она вполголоса, когда они поднялись повыше.

— Да, здесь неплохо, — буднично отметил Тео, — главное, правильно выбрать время. Иногда вся площадь вместе с лестницей просто утопают в туристах, и впечатления получаются смешанными.

— Как от фонтана Треви? — с пониманием в голосе уточнила Олив.

— Именно! — согласно кивнул Тео и развернувшись к правой стороне лестницы, указал рукой на двухэтажное здание, — Мне кажется, вот это место относится к области твоих интересов, посмотри! Это музей поэтов Китса и Шелли. Здесь на ступенях Скалинаты случались их встречи, а в доме на площади Испании, в котором в своё время успел пожить Байрон, Джон Китс умер от туберкулёза в возрасте двадцати шести лет.

— Вроде как туберкулёз был их семейным проклятьем, — Олив теперь стояла лицом к зданию, и, сделав «козырёк» ладонью, рассматривала его фасад, — И что же находится в экспозиции?

— Рукописи, памятные вещи, письма. Не только Китса и Шелли, там и Байрон, и Вордсворд, и Уайлд. Кого там только нет.

— Так странно, — протянула Олив, — Китс-хаус ведь есть и в Лондоне. Я бывала там по работе на литературных чтениях. Не думала, что встречу мемориальное пространство в честь английского поэта в самом сердце Рима.

Тео сделал несколько шагов вверх по лестнице и, обернувшись к Олив, пояснил:

— У англичан той эпохи было принято поправлять здоровье в Италии, так что здесь довольно много таких вот приветов прямиком из Лондона. Мы, кстати, кажется, уже преодолели первые пятьдесят ступенек.

— И сколько ещё впереди? — спросила Олив, поднимаясь за ним.

— Около восьмидесяти, — он остался на месте, дожидаясь её, — Всего их сто тридцать пять, так что нам предстоит та ещё кардио-тренировка.

— Ух, — Олив добралась до выступа, на котором сейчас стояли вазы с ярко-розовыми цветами и облокотилась на него, — А мы можем сесть на ступени?

— Конечно! — Тео спустился вниз, чтобы поравняться с ней, — Не хочешь забраться повыше?

— Дай мне пару минут тут, — Олив села на каменную ступень и, оперевшись на руки, зажмурилась и подставила лицо солнечным лучам.

— Как скажешь, — он последовал её примеру и, поправив солнечные очки на носу, оглядел представшую перед ними площадь Испании с фонтаном Бернини у самого подножия Скалинаты.

— И что такого испанского в этой лестнице? — спросила Олив, повернувшись к нему.

— А в площади? — задал Тео ей встречный вопрос.

— Как будто бы ничего, — ответила она спустя недолгую паузу.

Он согласно кивнул.

— И площадь, и лестница стали испанскими вовсе не из-за декоративных элементов или испанского авторства. Тут неподалёку было посольство Испании, поэтому южная часть площади называлась так, а северная в честь посольства Франции. Потом это поменялось, и вот уже в фильме «Римские каникулы» героиня Одри Хепберн сидит на одном из каменных выступов Скалинаты и ест джелато. Отсюда неимоверный поток туристов.

— И всё? — его ответ, кажется, разочаровал Олив.

— Ну нет, не всё, конечно. С холма Пинчио открывается один из самых захватывающих видов на город, а ещё тут неподалёку самая дорогая улица с люксовыми магазинами. А вот среди римлян Скалинату редко называют Испанской. Scalinata di Trinita dei Monti, говорят местные, потому что лестница ведёт к одноимённой церкви «Святости». Барочный стиль лестницы очень совпадает со стилем самой церкви, и первоначальный замысел для столь широкой лестницы был как раз очень прост. Лестница должна была быть удобной для тех, кто посещал мессы в церкви на холме. Отсюда и обелиск на вершине как ориентир: молиться нужно здесь.

— Оу, — протянула Олив, — Никогда бы не подумала, что обелиски были про это.

Между ними повисло молчание. Они сидели на ступенях под жарким солнцем и любовались открывшимся видом. Говорить ничего не хотелось, кажется, впервые за долгое время Тео почувствовал, что ему комфортно не заполнять паузы. Олив явно о чём-то размышляла и совсем не ожидала от него продолжения экскурсии.

— Тео, — спустя несколько минут в тишине проронила она, — я хотела поблагодарить тебя. Спасибо, что выбрался сюда со мной. И вообще спасибо тебе за всё.

— Мы уже прощаемся? Я так сильно надоел тебе со своей гидовской чепухой? — шутливо поинтересовался он.

— Хах, ну нет же, — Олив закатила глаза и растянула губы в смущённой улыбке, — Я просто на минутку задумалась о том, в каком глухом одиночестве я бы провела эти несколько дней, если бы не вы с Мейв.

Тео подавил в себе желание рассыпаться во встречной благодарности. Эта девушка ведь даже не представляет, из какой толстой скорлупы она вытаскивает его уже второй день. Сдержав все внутренние порывы, он выпустил из лёгких лишний воздух и тут же нашёлся с вопросом:

— Ты говорила, что приехала к кузену. И где он сам?

Олив медленно покивала, словно китайский болванчик и протянула:

— Да, Бенни с недавних пор работает в Риме, а сейчас он в Палермо на пожарах, — сказав это, она поджала губы.

— Он пожарник? Спасатель?

— Нет, журналист, — Олив непроизвольно поморщилась, — Я думаю, у него адреналиновая зависимость, Бен вечно там, где что-то стреляет, взрывается или горит.

— Звучит стрёмно, — признался Тео, — И предполагалось, что вы проведете это время вместе?

Олив мотнула головой:

— Это не было гарантировано, — в её голосе звучало спокойствие, — Но я решила не упускать возможность сменить обстановку.

— Это хорошее решение, — он ободряюще улыбнулся ей и, поспешил добавить, — А на твоё спасибо могу только сказать не за что! Как ты уже могла догадаться по моей работе, я люблю гулять по городу. Будем считать, я ухватился за шанс.

В лице Олив теперь отразилось сомнение.

— Ну-у, допустим, — протянула она и уронила лицо в ладони, опершись локтями об острые колени.

— Ты не устала? — спросил Тео, наблюдая за ней боковым зрением, — Можем вернуться на Тибуртину в любой момент, думаю, твои новые ключи уже готовы.

Олив постучала пальцами по губам, раздумывая. Повернулась к Тео и, слегка наклонив голову, вкрадчиво спросила:

— А можем пока не возвращаться?

— И погулять ещё? — на улыбке спросил он.

— Угу, — прозвучало неуверенное.

— Конечно можем, — ему самому не хотелось домой, день выходил сумбурным, но прогулка с Олив по городу оказалась чрезвычайно приятной.

— И у тебя не было на сегодня планов? — в голосе Олив всё ещё звучало сомнение.

Тео задумчиво протянул:

— Поход в прачечную, но, думаю, я в состоянии пережить крушение планов.

Слева раздался тихий смех.

— Отлично, — она оперлась рукой о выступ лестницы и, поднявшись на ноги, отряхнула льняной комбинезон, — Куда направимся?

— Наверх, — Тео тяжело встал и устремил взгляд к последним ступеням, — полюбуемся на купол Собора Святого Петра, покажу тебе Малый дворец Дзуккари, а дальше будем импровизировать.

От церкви Тринита деи Монти они дошли до Палацетто Цуккари, здания на вершине Испанской лестницы с устрашающим порталом в форме открытой пасти — маскароном. Тео проводил Олив к смотровой площадке на холме Пинчио, откуда, полюбовавшись видом, они спустились к подножию лестницы. Нашли неподалёку старинную английскую чайную, но прошагали мимо, вернувшись к фонтану Треви, площадь вокруг которого заполонила толпа туристов.

— По-хорошему, позже восьми утра сюда нет смысла являться, если хочешь сделать фотографию с фонтаном на фоне, — Тео задумчиво оглядел заполненное людьми пространство перед фонтаном.

— Думаю, не всем важны снимки, — отозвалась Олив, внимание которой также было приковано к толпе на нижнем ярусе площади.

— Ты судишь по себе.

— У меня уже есть фото, — уголки её губ приподнялись в едва-заметной торжествующей улыбке, — К тому же, это для тебя Треви — обыденность, а кто-то, может быть, летел сюда рейсом с пересадками, и потому хочет взять от этой поездки всё, в том числе снимки самых инстаграмных локаций.

— Возможно, — он повернулся к Олив и, проследив за её взглядом в сторону огромного пластикового рожка мороженого при входе в одно из местных заведений, спросил, — Как насчёт джелато? Покажу одно из лучших в городе.

— У меня было лицо с субтитрами? — весело поинтересовалась Олив, и, дождавшись кивка со стороны Тео, согласно кивнула, — Веди!

— Нам туда, — осторожно беря её за запястье, он повёл ей в сторону одной из узких улочек.

Спустя несколько минут они остановились у камерной джелатерии, стены которой по контуру были обиты плиткой лимонного цвета.

— Знаешь, как можно определить, где покупать джелато? — Тео пришлось пригнуться к уху Олив, чтобы она могла расслышать его в гуле голосов внутри помещения.

— Расскажи, — не отрывая взгляда от прилавка с разными вкусами джелато, отозвалась она.

— Есть три критерия: несетевое пространство, круглые вазочки с небольшим количеством мороженого внутри и не яркие цвета джелато, — он указал на большую вазочку с надписью Fragola, — Клубничное мороженое не будет ярко-розовым, а лимонное или дынное ярко-жёлтым. Только натуральные, немного грязноватые цвета.

— Тео, — неожиданно серьёзно обратилась Олив к нему, — Посоветуй мне вкус, какое у тебя любимое?

— Два шарика лимонного и одно рисовое с корицей в большом рожке, но если ты сомневаешься, какое взять, можем попросить мастера собрать тебе рожок на его вкус.

— Так и поступим, — Олив рванула к прилавку и, попросив два рожка для себя и Тео, оплатила заказ.

Когда джелато были собраны и вручены ей у кассы, она триумфально прошагала обратно и протянула ему рожок. Тео всё это время стоял неподалеку от входа, давая ей возможность осуществить задуманное.

— Два лимонных и рисовый с корицей, — провозгласила она и, уловив на себе ироничный взгляд, подняла брови, — Что?

— Ты собой, наверное, сейчас очень довольна? — он принял мороженое у неё из рук, не скрывая, что детское поведение Олив очень его повеселило.

— Да, а ещё ты должен быть рад, — серьёзно, словно строгая учительница, проговорила она — Бесплатное мороженое по цене ужина в ресторане, ву-хуу!

— Очень мило, Олив, Grazie! — он бросил взгляд на её рожок, — что тебе предложили?

Олив указала пальцем на один из шариков:

— Это дыня, тут рисовый с корицей, а вот ещё фисташковый с шоколадной крошкой, — в голосе её звучало предвкушение.

Они вышли из джелатерии и, свернув на другую улочку, поднялись на Квиринальский холм по широкой лестнице, ведущей к одноимённому дворцу. Неспешно прошлись до площади Венеции, оттуда до Капитолийского музея, где на колонне стояла копия статуи волчицы, вскормившей своим молоком Ромула и Рема.

— Есть интересное предположение относительно этого образа, — отметил Тео, указав на неё, — уверен, ты в курсе истории о том, что основателей Рима вскормила волчица.

— Да, это разве не миф? — отозвалась Олив, рассматривая фигурки двух крошечных младенцев, тянущихся к животному.

— Это спорный момент, — Тео стянул с носа солнечные очки и с прищуром посмотрел на изваяние, — Дело в том, что в древности слово lupa означало «волк» и «блудница», и существует предположение о том, что возможно, младенцев вскормило вовсе не дикое животное, а жрица любви. В ту пору эта профессия куда меньше осуждалась обществом, куртизанок даже связывали с культом богини плодородия и наслаждения Флоры, и в городе проводили специальные праздники, посвященные им. Правда, потом в Рим пришло христианство, и принадлежность к столь греховной профессии стигматизировалась, а вот на борделях так и остались эмблемы с волками.

— Но ведь это только предположение? — переспросила она рассеяно, — Про Ромула и Рема?

— Одно из, но надо сказать, очень реалистичное, — уточнил Тео, поджав губы.

— Вау, просто вау, — Олив, неловко улыбнулась Тео и молча прошагала дальше.

Он последовал за ней. Их путь продолжился по набережной дей Валатти, где они пересекли Тибр по мосту Систе и оказались в районе Траставере. Пройдя по виа Гарибальди, они нашли памятник знаменитому объединителю Италии и отправились на длительную прогулку по парку вокруг виллы Дориа-Памфили. Живописное озеро с утками и лебедями, вышедшие на пробежку местные, многочисленные парочки и дружеские компании, сидящие на пледах тут, кажется, поразили Олив не меньше, чем развалины древних храмов.

— Знаешь, что не прекращает меня удивлять в местных жителях? — задумчиво протянула она, когда они присели на траву у озера.

— Dolce far niente? — спросил Тео, пытаясь угадать ответ по её лицу.

— Прости? — в зелёных глазах напротив отразилось непонимание.

— Сладость ничегонеделания, — пояснил он.

— А вот и нет, хоть я и читала «Ешь. Молись. Люби», мне не кажется, что итальянцы прямо уже ничего не делают, — Олив сорвала травинку и задумчиво поводила ею по складке своего льняного комбинезона, — Напротив. Сегодня рабочий день, уже вечер, вот-вот стемнеет, — травинка очертила круг в воздухе, указывая на людей вокруг, — Но вот они все тут: бегают, едят, пьют, общаются. Не залипают в Нетфликс дома на диване, не торчат в пабе, — тут Олив осеклась, — В пабе классно, ты не подумай, но просто тут как будто совсем иное качество жизни. Во многих городах Британии я ни разу не видела столько народу в парках после шести часов, ну за исключением больших мегаполисов вроде Лондона.

Тео понимающе покивал, оглядывая людей вокруг

— Итальянский образ жизни, конечно, романтизирован донельзя, — отметил он невозмутимо, — но чему я рад был поучиться у местных, так это неспешности и большому вниманию к качеству каждого проживаемого дня. Итальянцы говорят, что один погожий день не сделает всё лето, и потому так важна каждая минута.

— И что, ты совсем перестроился на итальянский образ жизни? — Олив скрестила руки, опершись на согнутые в коленях ноги и уложила на локти острый подбородок.

— Думаю, да, — спустя недолгую паузу ответил Тео, — Теперь я поздно ужинаю, ношу много слоёв одежды даже в жаркую погоду, ем целую пиццу в одного по выходным, особо не спешу и даже привык к раздолбайству и бюрократии. Хотя мой коллега Федерико считает меня страшным нарушителем правила трёх «С».

— Что за правило трёх «С»? — Олив повернула голову и взгляд зелёных глаз устремился на него.

— В представлении Федерико, и многих итальянцев вместе с ним, залог качественного образа жизни, это три «С»: спорт, сон и секс, — пояснил Тео, но тут же поспешил отметить, — Не знаю, на чём конкретно основывается его экспертиза и каков его метод, но он считает, что я где-то недобираю.

— Тогда мой стиль жизни это полный провал по всем пунктам, — задумчиво протянула Олив.

Они одновременно выставили ладони вперёд, шутливо дав «пять».

— Нам нужно дождаться заката, и отправимся на смотровую площадку виа Пикколомини тут неподалёку, — предупредил Тео, сняв солнечные очки и спрятав их в рыжий чехол.

Его он выудил из средних размеров рюкзака, болтавшегося у Тео на спине весь день и напоминавшего Олив некое подобие портфеля, просто висевшего на двух лямках из мягкой кожи.

— Та-ак, мы посмотрим на вид со смотровой площадки. А потом?

— А потом потеряемся в Трастевере, найдём какую-нибудь самую простую на вид тратторию с типично римской едой, получим массу гастрономических удовольствий и довольными вернёмся на виа Тибуртина.

— Пешком?

— Пешком, Рим пешеходный город.

— Вот в моей жизни и появился спорт, — с улыбкой заключила она и вгляделась в линию горизонта, — Солнце садится.

— Тогда вперёд, — Тео тяжело поднялся и, отряхнув светлые брюки, протянул руку Олив.

Она, будто сомневаясь, посмотрела на открытую ладонь, но спустя мгновение уже вложила свою руку и, опершись цепкими пальцами, встала на ноги.

— Спасибо, — Олив неловко улыбнулась и поспешила оправить комбинезон, попутно проверяя, не осталось ли на нём следов травы.

— Порядок? — на всякий случай поинтересовался Тео.

— Полный, — прозвучало в ответ и, выйдя на засыпанную мелким гравием дорожку, они направились прочь от озера.

Миновав ворота парка, Олив и Тео оказались в районе Аурелио, и довольно быстро нашли улицу Пикколомини. Небо потемнело в рекордные сроки, и вот уже золотой час сменила обычная римская чернота, нарушаемая лишь иллюминацией на старинных зданиях и тёплым светом уличных фонарей.

— Видишь купол Сан-Пьетро? — спросил Тео, как только они оказались неподалёку от смотровой площадки.

— Он так близко, — заворожено проговорила Олив, рассматривая величественные своды Собора Святого Петра, подсвечиваемого особенно ярко на фоне оранжевых фонарей улицы.

— Большой, правда? — Тео махнул рукой, призывая продолжать движение в сторону смотровой площадки, — Нам нужно двигаться не быстрее двадцати километров в час, и тогда ты станешь свидетельницей очень странной оптической иллюзии.

— Что за иллюзия? — недоуменно спросила Олив.

— Смотри на купол, — отозвался Тео, немного уходя вперёд.

— Подожди, — раздалось у него за спиной спустя полминуты, — он отдалился. Как такое возможно?

— Продолжай движение, — Тео обернулся к Олив и обнаружил, что она остановилась в нескольких метрах и, уткнув руки в боки, с недоумением смотрела в сторону купола, — Не останавливайся, — окликнул он, выводя её из оцепенения, — Это ещё не всё.

Когда они шагнули на смотровую площадку, купол снова был большим и, казалось, можно увидеть даже цепи, скреплявшие трещины, появившиеся на неё ещё в восемнадцатом веке.

— Как это работает? — теперь Олив стояла, облокотившись на перила невысокой ограды, обрамлявшей смотровую площадку.

— Без понятия, — честно признался Тео, — думаю, дело в перепаде высот, но эту информацию ещё нужно проверить.

Олив понимающе кивнула.

— И-и как ты обнаружил это место? — спросила она, не отрывая взгляда от открывшегося им вида.

Ветер взлохматил её светлые волосы, и Олив, захватив их на затылке, ловким движением связала пряди в узел на макушке.

— Хотя это, наверное, глупый вопрос, — добавила она поспешно, — Это же часть твоего рабочего маршрута?

— Вовсе нет, — опустив локти на перила, Тео сложил пальцы замком, и встал вполоборота к Олив, — это место не так просто вписать в групповую экскурсию, а на индивидуальных турах далеко не все клиенты готовы проходить такие расстояния. А жаль, это одна из самых удачных высот в Риме, и сюда редко забредают туристы. Я наткнулся на неё во время прогулки по Аурелио в свой первый день в городе, проверил в сети, оказалось, место знаковое, но не раскрученное, как например смотровая у Испанской лестницы.

Они постояли на месте некоторое время, пока Олив не оттолкнулась от перил, при этом заявив:

— Ты обещал мне римскую кухню в Трастевере!

Она сделала несколько шагов спиной вперёд и, лучезарно улыбнувшись, зашагала в сторону парка.

— Там ещё можно напиться, — Тео поспешил за ней следом по всё той же виа Пикколомини.

— Тогда тебе придётся меня нести, я и без того еле стою на ногах, — донесся до его уха её весёлый голос.