Русская война 1854. Книга четвертая

Глава 20

— И куда это ты собрался⁈ — дед Амир поймал Максима возле уже оседланного коня.

Парень недовольно тряхнул длинными черными волосами — с ними ему повезло, девушки сразу замечали его, где бы он ни появился. А вот с именем — нет. Максим — русское же имя! И пусть дед сколько угодно рассказывает, что татары его использовали уже несколько веков, какая разница? Кто бы ни узнал об этом из новых друзей Максима, сразу смеются!

— Куда ты собрался? — дед повторил свой вопрос.

— Пойдем к англичанам! — Максим больше не видел смысла ничего скрывать. — Они свободу обещают!

— Агиля тебе тоже много обещала, а вышла за другого, — дед усмехнулся.

— Англичане — не Агиля, они серебром платят!

— Так и русские платят, — дед пожал плечами.

— Но англичане далеко, с ними всяко свободы больше будет.

— Так они и не сами нами править будут. Турции вернут, а у османов жизнь не сахар.

— Падишах… — начал было Максим, но махнул рукой.

Не ему с дедом спорить о религии, но вот о более насущных вещах — другое дело.

— Я ведь знаю, куда ты ездил на той неделе, — парень расправил плечи. — Возил хлеб русским на север. Остатки возил и животину тоже! А чем мы питаться будем? Снова голодать, снова каждый четвертый в могилу? Так не лучше ли начать сражаться, чем как бараны идти под нож?

— Ты знаешь, почему я согласился поехать в Стальный? — дед как-то странно произнес название нового русского города. С уважением, а он мало что уважал.

— Почему?

— Хотел увидеть, какое будущее строит Россия, — ответил дед Амир. — Я ходил в мечети Стамбула, я видел, как солнце садится на стенах Мекки — это трогает душу. А Стальный — он трогает сердце.

— Что нам до той стали и угля, что русские для себя добывают! — бросил Максим.

— А я не про них, — дед Амир покачал головой. — Кто-то, может, и на них посмотрит, а я увидел другое. Поля… Представь, отсюда и до самого горизонта не видно ни конца, ни края. А по ним ползут стальные машины: они без устали пашут землю, они же и будут собирать урожай. Столько, сколько не соберет ни один человек.

— Раньше машины тебя так не удивляли! Вон на кораблях тоже стоят, но мир они не меняют.

— А я опять же не про машины. Знаешь, что еще там делают? Деревья сажают между полями, целые полосы. Машины привозят откуда-то с севера, сажают и поливают. Я спросил, зачем они, и специальный человек рассказал: чтобы ветер не растащил плодородную землю.

— И что в этом удивительного?

— Деревья растут десятки лет, — просто ответил дед Амир. — И русские так же думают на десятки лет вперед. Не чтобы выжить, не чтобы выжать из земли все до последней капли. А чтобы сохранить. Вот что меня поразило больше всего. А что твои англичане и французы? Жмутся у берега под прикрытием последних кораблей да обещают золотые горы за помощь. Вот только между их словами и делами — пропасть.

— Я… — Максим не знал, что сказать.

С одной стороны, друзья все так просто и понятно говорили. Иди, борись, будь героем вместе с нами. А с другой стороны дед, и его мудрость была не про здесь и сейчас, а про будущее.

— Я все равно поеду, — Максим тряхнул своими темными волосами. — Не хочу быть трусом!

— Храбрость не в том, чтобы идти на пули, — дед покачал головой и спокойно отступил в сторону. — Настоящая храбрость — это найти себе такое дело, что аж страшно становится, а потом сжать зубы и начать делать. Не один лихой наезд, а долго, тяжело, всю жизнь!

Максим не знал, что сказать. Дед Амир всегда был самым мудрым в их семье, парень привык ему верить, но…

— А что бы ты мне посоветовал?

— Так едь, только не под Евпаторию. Едь в Стальный, — дед смотрел на внука, а у того по спине бежали мурашки.

Если бы ему сейчас сказали возвращаться, он бы не послушался. Но дед опять все понял.

— И что там?

— Там вьется много трудового народа, но есть и бандиты. Начальник завода готов щедро платить тем, кто будет следить за порядком. Так почему бы не послужить достойному человеку, а там на глаза попадешься Капитану… А он, если покажешь себя, и всю жизнь может изменить.

Максим кивнул, а потом не выдержал, отпустил коня и крепко обнял деда Амира. Повезло ему, что тот у него есть. Жалко, что других некому остановить, разве что…

— Дед, я попробую уговорить… — начал Максим.

— Не надо, — дед Амир усмехнулся в седые усы. — Я всех предупредил, и всем уже все сказали. Те, у кого есть голова на плечах, встретят тебя по пути на север, ну, а кто не услышит… Такова судьба, язмыш.

Алексей Алексеевич Бобринский, сахарный король юга России и один из крупнейших акционеров ЛИСа, сидел в кресле и ждал, пока Алексей, его сын и наследник, вытащит и разложит все бумаги. Все правильно, каждый в его окружении знает, что у него будут вопросы, и лучше сразу подготовиться на них отвечать.

— Как идет покупка малых паев? — Бобринский почувствовал, что пора начинать.

— Наша общая доля доведена до 18,7%. Процесс сильно замедлился после активизации боевых действий, да и офицеры чем дальше, тем менее охотно продают бумаги. Многие скорее готовы закладывать имения, чем избавляться от них.

— Почему? Из-за авторитета капитана?

— Думаю, это сыграло свою роль, но важны и первые выплаты, которые были проведены по итогам прошлого года и первых трех месяцев этого. Английский заказ, заказ Меншикова, петербургские выплаты роялти и рыночная продажа двигателей. Говорят, еще австрийцы наводят мосты, хотят сделать заказ с обслуживанием на двести «Ласточек», а это сотни тысяч рублей. Еще не настоящих, но одна лишь возможность будоражит умы. Все вместе это дало немало свободных денег, которые Щербачев и Волохов не постеснялись почти полностью раздать на выплаты.

— Думал, такие, как они, будут все до копейки вкладывать в дело… — Бобринский усмехнулся в усы.

Жаль, не сработало. Энтузиасты так удобны — ничего не берут, много работают, создавая потенциал для нового дела, но вот в деньги его не превращают. Наоборот, без прибыли акции дешевеют, и тут, главное, вовремя появиться. Выкупить их, а потом выжать из компании весь накопленный жирок. И, что самое забавное, акционеры сначала будут даже довольны, а потом… Будет уже поздно.

— Если разрешите, отец, мне кажется, что они заметили нашу активность, — поморщился Алексей. — И ударили на опережение. Воспользовались тем, что сейчас им нужно освоить еще старые вложения, а новые пока не нужны. И вложились, чтобы увеличить для нас цену атаки.

— Волохов — старый змей… — Бобринский усмехнулся. — А что запасной план?

— От подставных компаний оставили заказов на 1223 позиции моторов. Это должно было перегрузить завод, а потом, после отказа такого количества покупателей, еще и создать финансовый разрыв, который бы еще больше усугубился после выплат и растраты свободных средств. Но…

— Как они на этот раз выкрутились?

— Им даже не пришлось, — Алексей даже отвел взгляд в сторону. Ему уже двадцать семь, тертый калач, но проигрывать не привык. — После показов по поволжским городам у ЛИСа столько заказов, что наша тысяча на них и улетела. Кажется, если бы мы их выкупили и просто сгноили на складе, было бы полезнее, чем раздувать их славу. А еще они не вернули аванс.

— Что⁈

— В договоре прописали, что при неисполнении обязательств со стороны покупателя берут с него процент от стоимости товара за день хранения. За месяц задержки вся цена и вышла. И я ведь видел это, но просто не поверил, что кто-то решится столь необдуманно поступать с вашими деньгами.

— А для них это и не мои деньги, — напомнил Бобринский. — В суд подавал?

— Даже рассматривать не стали. Знают, что Щербачев человек Меншикова, и кого бы я ни посылал, их сразу разворачивали. Разве что адвокат придет от нашего имени, тогда отказать просто не посмеют.

— Предлагаешь мне в открытую бросить вызов князю? — Бобринский вскочил на ноги.

Он ненавидел терять деньги и упускать возможности. С другой стороны, он умел останавливаться и проигрывать, иначе бы никогда не стал тем, кем он был сейчас. Сдох бы в подворотне или на каторге, смотря кому первому перешел бы дорогу. Бобринский прекрасно понимал, что одно дело попробовать тайно урвать кусок побольше, и совсем другое — прямое неподчинение высочайшей воле. Это ведь Меншиков привел его в ЛИС, и если после такого Бобринский пойдет до конца, то князь не простит и сотрет его в порошок. Сейчас Меншиков, конечно, не в такой власти, как раньше, но все равно, отправь его хоть в ссылку, Александр Сергеевич останется «его светлостью».

— Так что мне делать? — Алексей почтительно поклонился. Знает, что отец просто так наказывать никого не будет, но все равно подрагивает, осознавая, какие деньги они упустили.

— Вытаскивай все моторы, что еще числятся за нами, выкупай за полную стоимость, — задумался Алексей Алексеевич.

— И куда их?

— Обновим паровики на сахарных заводах. Новые-то в разы меньше угля тратят, и расшириться можно будет. А еще на хлебные поставим.

— Стоит ли вкладываться в хлеб? — Алексей еще сомневался. — Урожай в этом году большой, порты перекрыты. Все, кто скупают, уже платят половину цены. Рассчитывают, что потом продадут дороже, но каковы шансы? Скорее все просто сгниет по складам.

— Не сгниет. Начнется голод, царь выкупит, но зачем этого ждать? — Бобринский постучал пальцами по столу.

Недавно он увидел списки машин, которые ЛИС рассылал вместе со своими двигателями. Причем не просто умозрительные идеи, а чертежи, которые только и оставалось, что собрать. Много там было интересного, но старому промышленнику запали в голову несколько машин, которые вместе могли создать не просто малое дело, а систему. Для начала зернохранилища, которые можно будет собрать из новой дешевой южной стали — так до них никакие грызуны не доберутся. Потом датчики влажности и вентиляторы, чтобы поддерживать атмосферу и зерно не портилось, все на паровых машинах. На них же устроить помол, фасовку и развоз муки по своим же заводам во всех крупных городах. Заводам, где точно так же будут стоять машины и печь хлеб. Каждый день свежий хлеб, в каждом городе. Больше не будет выбора: или вывозить зерно, или дать ему сгнить — он всему найдет применение, и тогда те, кто отстанут, уже ничего не смогут противопоставить ему на этом рынке. Рынке хлеба, самого дорогого и ходового товара империи.

— Сколько? — Олег Лодзинский, студент и художник, смотрел, как Димка Мусин пересчитывает купюры.

— Тысяча восемьсот пятьдесят пять рублей, — тот остановился. — Как год от Рождества Христова.

— Что делать будем? — Щусёк, словно не заметив важность момента, нервно ходил из стороны в сторону.

В отличие от Димки и Олега он был не художником, а обычным мастеровым при «Северной пчеле». С парнями они познакомились в кабаке, те рассказали, как ловко продают наброски сожженного Мемеля, а Щусёк предложил ускорить процесс, напечатав их как лубок у него на работе.

— Кто бы знал, что рисунки с картинками могут столько денег принести, — Олег привычно проигнорировал Щуська и продолжил ходить из стороны в сторону. — Но что дальше? Кажется, старые лубки купили все, кто хотел, а если даже еще месяц-другой продержимся, то потом все. Начнется новый этап войны, и про ту победу все забудут.

— А новые лубки нельзя будет делать? — предложил Щусёк. — Вы будете картины рисовать, я оттиск по ним сделаю. А для печати закажем один из моторов Щербачева. По ним недавно новый журнал приходил, так там была схема и газетного станка. Ничего сложного — позову ребят, и соберем.

Студенты переглянулись. Когда они шли учиться, то думали зарабатывать на своих рисунках, но что эти рисунки будут именно такими… Это было необычно, непривычно, но 1855 рублей всего за несколько месяцев прямо-таки жгли карман.

— Попробуем! — Олег решительно рубанул рукой.

Федор Иванович Брок старался не думать о том, что творилось последние недели в Зимнем. Дела Романовых — это дела Романовых, а он министр финансов, и, что бы ни случилось, его задача — это чтобы у империи были деньги. Еще несколько месяцев назад Федор Иванович жалел себя, размышляя о том, насколько проще было Канкрину в двадцатые и тридцатые годы или Вронченко в сороковые. Ему же достались пятидесятые и бюджетный дефицит. И если до войны его еще можно было держать в рамках, то к 1855 году он вырос в десять раз до 500 миллионов рублей.

Тогда, полгода назад, Брок пошел привычным путем — начал искать внешние займы. По его прикидкам, должно было хватить пары по 50 миллионов, а остальное можно было добрать дополнительным выпуском новых бумажных купюр. Будет инфляция, конечно, но в такое время с ней, увы, ничего не поделать. С кредитами дело затянулось — их готовы были дать многие, но проценты хотели уж больно безбожные, знали, что Россия всегда отдает долги. Вот Брок и пытался сбить сумму, благо с выпуском новых бумажных денег все прошло неожиданно хорошо.

Прежде всего потому, что народ отнесся к ним с пониманием. Помнил, что при Николае большую часть выпущенного во время Наполеоновских войн выкупили обратно, вот и сейчас верил, что после победы сможет поменять их на кредитные билеты и серебро. Брок сомневался, что у государства найдутся такие деньги, но ничего поделать не мог: печатал новые купюры и ждал инфляции, но — вот и второе чудо — ее не было. Должна была начаться, но в империи словно за ночь появилось в разы больше товаров, на которые можно было спустить любые новые суммы.

Откуда? Брок изучал отчеты крупных промышленников, но там все было как обычно. Выросла активность на рынке акций, и это радовало — Брок всегда считал, что привлечение частного капитала в промышленность как раз и нужно стране — но и она не могла покрыть разницу. Что еще? Ответа не было… Федор Иванович подошел к окну и посмотрел на такую знакомую набережную Фонтанки, дом 70–72.

По реке, поплевывая дымом, полз пароход. Простенькая баржа, переделанная под плавучий кабак, где сидели за столиками обычные мещане и даже пара рабочих с Волковского завода. Обгоняя корабль, по дороге пробежали две самоходные повозки, тоже на пару. Взгляд скользнул в сторону — из соседнего дома опять же шел дым. Там работала недавно открывшаяся булочная Бобринского, а чуть в стороне, в подвале, чиновник из министерства просвещения проверял новую типографию.

Могло ли дело быть в этом?

Брок задумчиво откинулся на спинку кресла, а потом резво закопался в бумаги в поисках нужной цифры. Тысяча двести двенадцать новых двигателей было выпущено только в столице, еще раз в пять больше собирали заводы юга, и все это расползалось по стране. Еще не каждый мог позволить себе мотор, но хватало и людей со сбережениями, которые неожиданно оказались готовы сорваться с места и начать что-то делать. Тысячи моторов, тысячи новых товаров, которые всем хотелось купить… Неожиданно Брок осознал, что ему не нужны кредиты, а страна может переварить еще больше денег, чем выпущено сейчас.

— Только бы он все не испортил… — мысль мелькнула в голове у Брока, но тут же пропала. Действующий статский советник, если бы дело было в армии, звался бы генерал-майором, Федор Иванович умел останавливаться и не лезть туда, куда не надо.

— Ну, что там? — вот мы и снова летим вместе с Нахимовым.

Правда, в прошлый раз мы жались на дугах собранной на коленке «Ласточки», а теперь стоим на мостике «Адмирала Лазарева» на своих двоих и рассматриваем ползущую в направлении Дарданелл эскадру. С этим, по правде, могли бы справиться и кто попроще, но Павел Степанович захотел лично увидеть врага. И я его понимаю: разложи ты перед собой хоть полный список кораблей, точно зная, что стоит за каждой строчкой, все равно это не сравнится с тем, когда они ползут на тебя в реальности.

— Все собрали. Все, что только могли, — Нахимов сжал зубы.

И это понимаю. Нас всего восемь тысяч пехоты, три линейных корабля, четыре парохода и мелочь вроде фрегатов, для которых встать в линию — считай, подписать смертный приговор. А их…

— Давайте записывать, — я вытащил бумагу. — Для истории. Чтобы не было такого, что мы кого-то потопили, а потомки начали сомневаться. В любом подвиге главное — это отчетность.

Кажется, моя шутка помогла. Нахимов усмехнулся — как настоящий боевой офицер, отчетность он терпеть не мог.

— Что ж, давай записывать, — он прошелся взглядом по сотням точек, ползущих внизу, словно решая, с кого начать. — Два старичка первого океанского класса. «Вилла де Пари», она же в девичестве «Маренго», и «Людовик XIV», оба заложены еще в 1814 году, строились долго и тяжело, выпущены с верфи Рошфора в 1850-м и 1854-м годах соответственно.

— Парусные?

— Стоят в очереди на паровые машины, но пока руки до них еще не дошли. Зато пушек достаточно, штатно должно стоять 130, все же первый класс, но по факту, когда их видели в бою, было всего 114. В плане осады опасность будут представлять только тридцать две 36-фунтовые пушки с нижней палубы.

С нижней… Значит, по высоким фортам стрелять им будет непросто. Впрочем, как и всегда у парусных кораблей. Тяжелые пушки стоят пониже, чтобы корабль не перевернулся, и бастионы этим пользуются.

— Дальше.

— Корабли типа «Геркулес», 8 штук, — продолжил Нахимов. — Выпускались как 100-пушечные парусные линейные корабли второго класса, потом были переделаны под 90-пушечные паровые. Из этой серии мы уже видели «Тагус», его еще выкинуло на берег во время шторма в Крыму.

— Год выпуска? — уточнил я.

— С 52-го по 54-й, выпускали верфи Шербура, Лорьяны, Рошфора и Тулона.

— Сразу видно, кто готовился к войне в ближайшее время, — не удержался я.

Нахимов только кивнул. А что тут скажешь? И мы продолжили фиксировать корабли, которые уже скоро постараемся отправить на встречу с морским дьяволом.