Русская война 1854. Книга четвертая

Глава 25

Лорд Чарльз Вуд смотрел на пылающие вокруг него корабли. «Британия» уцелела, но удар, нанесенный флоту, был ужасен. Наверно, больше всего в такие моменты хотелось бы отвернуться и уйти, чтобы никогда не возвращаться, однако 55-летний баронет Галифакс был англичанином. И пусть он никогда не водил корабли сам, а титул лорда адмиралтейства достался ему как компромисс в сражении кабинетов Абердина и Пальмерстона, но он пришел сюда за победой. И пришел не с пустыми руками. У Чарльза не было своего опыта, он также знал, что большинство английских адмиралов получили своих звания исключительно за выслугу без каких-либо крупных или даже просто заметных побед, но еще он знал, у кого все это было.

— Позовите Томаса, — попросил Чарльз слугу, и тот растворился в подкрашенной кровью тьме.

А лорд Вуд снова задумался о человеке, которого словно дьявола вытащил из табакерки. Томас Кокрейн — легенда, чья слава следовала за ним по всем континентам. Он начал служить в 17 лет и… первый раз заявил о себе, попав на военный суд за оскорбление первого лейтенанта Бивера. После этого Томаса прогнали с больших кораблей, но это его не остановило, и в 1800-м он стал коммандером брига «Спиди», на котором совершил свои первые «невозможные» дела.

Взять хотя бы это… Испанцы замаскировали свой военный корабль под торговца, и когда «Спиди» оказался слишком близко, чуть не взяли его на абордаж. Любой другой на месте Кокрейна сдался бы или умер, а тот заявил, что у них чума, и, пользуясь замешательством врага, отвел свой корабль в сторону. Их преследовали, но и тут коммандер проявил свою смекалку, впервые использовав ставшую потом легендарной хитрость. Сбросил с корабля бочку со свечой, а сам отвернул в сторону вообще без света. В итоге испанцы ушли за приманкой, а Кокрейн продолжил охоту на их торговцев.

Через два года его команда напоминала не обычных матросов, а настоящих головорезов, и когда испанцы снова попробовали его подловить, Кокрейн больше не сбегал. У фрегата «Эль Гамо» было 32 орудия, у «Спиди» — 14, у испанцев готовились к абордажу 300 человек, у Кокрейна — всего 50. И он все равно победил!

Тут ведь как: испанцы привыкли, что сильнее в абордажном бою, и старались вывести на него своих противников. Но в этот раз маленький враг вместо того, чтобы разрывать дистанцию, сам пошел навстречу. Десантные партии испанцев замерли у бортов, готовясь броситься вперед, но в последний момент команда Кокрейна смогла увести свой корабль от столкновения. А по врагам ударили из пушек. Случайность? «Гамо» зашел на них еще раз, и снова — отход и удар по плотно стоящим испанцам. В итоге те потеряли столько людей, что Кокрейн сам смог захватить чужой фрегат и в целом за тот год потопил больше 50 вражеских судов.

После этого Томас побывал в плену, учился, снова сражался — в регулярной армии и вместе с повстанцами, борющимися против Бонапарта. Он никогда не сдавался, а в 1809 году было еще одно дело, сделавшее его знаменитым. Английская эскадра Гамбье заблокировала верфи Рошфора, чтобы не дать французам прийти на помощь своим владениям на Карибских островах. Те не собирались так просто отказываться от своих планов и по приказу Наполеона довели размер эскадры до 11 линейных кораблей — и это против 13 английских, которые должны были их сдержать. Тем не менее, никто не решался сделать первый шаг, и тут на усиление англичан пришел 38-пушечный фрегат «Имперьез» под командованием Кокрейна.

Молодой капитан с ходу предложил атаку брандерами. Первый лорд дал ему свое разрешение, но не дал при этом особых полномочий. Тем не менее, Томас не собирался отступать. 15 захваченных французских рыболовов переделали в плавучие бомбы. Еще один фрегат был забит пушками, чтобы стать судном прорыва, которое первым пойдет на вражеские укрепление. Плану Кокрейна не хватало только вишенки, и ею стала «Этна», прибывшая с грузом ракет Конгрива. В тот же день Томас скомандовал начало операции.

Причем начал он не утром, как это принято, а в восемь тридцать вечера, когда никто уже не ждал атаки. Французы смешались, и пусть часть брандеров прошла мимо, но остальные прорвали заграждение из бочек и подожгли восемь из тринадцати кораблей. Еще и фрегат Кокрейна потом прошелся по ним из пушек, а ракетами поджег лагерь на берегу. Это сражение могло стать концом для французов, лишив их не только флота, но и одной из крупнейших верфей… Вот только адмирал Гамбье, недовольный, что начальником операции поставили какого-то капитана, не пошел в атаку. Несмотря на все просьбы Кокрейна, он сначала собрал офицеров, долго обсуждал разные планы и лишь к середине следующего дня подошел к бухте. Естественно, французы уже были готовы защищаться.

Формально все цели операции были достигнуты, Кокрейн даже получил за нее орден Бани, но… Он заодно потребовал осудить адмирала, который из-за своей гордости не дал добить врага. Осудили, правда, самого Кокрейна — за грубость и публичное выражение своего мнения Адмиралтейство запретило ему служить на море. А потом еще один удар. В 1814 году во время известной аферы на бирже, когда сначала неизвестные пустили слухи о победе Наполеона, и все принялись распродавать государственные бумаги, а потом пришли вести о победе, и их цена выросла в разы… Тогда одним из обвиняемых стал Томас, и довольные лорды полностью изгнали его из флота.

Слабый сломался бы, Кокрейн же, которого сам Наполеон называл Морским Волком, уплыл в Южную Америку и помог создать свой флот королю Чили. Первый чилийский вице-адмирал, на своем фрегате «О’Хиггинс» он устроил настоящий ад в испанских владениях и помог этой стране получить независимость… Тут лорд Вуд невольно улыбнулся, вспомнив о паре дополнительных соглашений с Англией, которые были подписаны между делом. Здесь, а потом еще в Чили и Бразилии, где Кокрейн так же вставал во главе флота и помогал местным выкинуть уже португальцев.

После Томас вернулся в Европу и взял под свою руку греческий флот, но там была уже некрасивая история со смертью командующего… Лорд Вуд поморщился: в целом в операциях Морского Волка было много грязи и много вопросов. Вроде бы бунтарь-одиночка, но в то же время уж очень часто его авантюры так или иначе работали на интересы Британии. И кто тогда был его покровителем? Могла ли эта связь принести ему неприятности? Чарльз не знал… Но в чем он не сомневался, так это в таланте Кокрейна и его опыте. Адмирал не сидел на берегу даже сейчас, когда ему стукнуло 80, и только недавно вернулся из Вест-Индии вместе с усилением для флота.

Предшественник Вуда не решился поставить неуживчивого и непонятного Кокрейна вместо послушного Непира — хотя кто знает, как бы тогда прошла осада Санкт-Петербурга — а вот новый лорд готов был пойти на сделку хоть с самим дьяволом, лишь бы добиться своего. В этот момент Чарльз представлял себя русским императором Александром, который вовремя вернул старика Кутузова, чтобы тот сделал свое последнее дело. Это сравнение так нравилось Вуду, что он почти не сдерживал Кокрейна, давая тому воплощать в жизнь то, что он называл тотальной войной. Почти не сдерживал… Старый адмирал увлекся идеей с ядовитыми газами, которая так напоминала его собственный проект еще 1814 года, когда он предлагал загонять в порты противника суда с серой, чтобы смертельные испарения заставили защищающихся убраться подальше, вскрыв любую оборону.

Тогда его остановили, решив, чтоб подобное оружие, явив себя миру, станет опасным и для Британии. Сейчас… Лорд Вуд больше не сомневался, что для победы над Россией будут хороши любые средства.

— Мой лорд… — старый Томас доковылял до каюты главы адмиралтейства. На его губах играла кривая усмешка, и, кажется, он уже знал, что ему скажут.

— Действуете, граф Дандональд, — Вуд подошел и обнял Томаса. — Действуйте! Ради Британии!

С бомбардировкой десанта получилось не очень хорошо. Уже светало, так что поставить мины мы уже не успевали и просто прошлись по транспортам ракетами. В целом неплохо — было много огня, но недостаточно — никто не затонул. Тем не менее, когда я с рассветом поднял в небо «Пигалицу», чтобы своими глазами оценить общую обстановку, меня переполняла надежда. Что мы ударили достаточно сильно, чтобы враг начал отступать… И ничего подобного.

— Ту-ду-дум… ду-дум… ту-ду-дум… ду-дум, — в голове начала наигрывать какая-то тревожная мелодия.

Вражеские корабли шевелились и бурлили, словно растревоженные муравейники. Даже те, что начали тонуть ночью! Не представляю, через что пришлось пройти их командам, но они заделали дырки, и 7 гигантов из поврежденной дюжины смогли удержаться на плаву. Все черные, в воде по середину борта, но держались!

— Там же дырищи были с бронемашину размером, — выдохнул сидящий за моей спиной Прокопьев.

— Дырищи были, но сами-то корабли деревянные, плавучесть положительная, — я понял, в чем дело. — Через те самые пробоины можно было скинуть балласт, и корабль перестало тянуть на дно. Дальше оставалось просто поддерживать уровень воды в трюме, чтобы не утонуть, если ее окажется слишком много, и не перевернуться, если, наоборот, ее оставят слишком мало.

— Григорий Дмитриевич, смотрите, три подбитых корабля вперед поползли.

— Что они задумали?..

Я смотрел на троицу — «Один», «Бленхейм» и «Амфион» — третий класс, самые малые из пострадавших судов. Если враг решил вернуться к своей обычной тактике навала, то зачем отправлять вперед именно их? И почему только английские суда? Ни одного француза… Словно этот приказ оказался слишком необычным, чтобы чужие капитаны на него согласились.

Нехорошие предчувствия стали сильнее, а раненая троица тем временем прошла почти до входа в бухту — благо все внешние укрепления были почти разрушены, а батареи Руднева заняты десантом.

— Григорий Дмитриевич, посмотрите, у них носы начали закапываться в волны. Они что, тонут? Но зачем тогда было отправлять их вперед? Враг ведь сам перекрыл себе часть фарватера!

У меня не было ответов, я просто продолжал смотреть на корабли, которые уже фактически замерли на месте. У каждого нос в воде, корма поднялась вверх. Словно стволы огромных мортир, которые великан медленно и не очень ловко наводит на цель. По правой стороне тела пробежали мурашки. Я ведь читал о чем-то подобном. Был один адмирал еще во время наполеоновских войн, хотел развить идею брандеров. Забить их порохом и ракетами, задрать корму, чтобы корпус направил взрывную волну в нужную сторону, а потом поджечь… По плану с десяток таких кораблей могли засыпать огнем целый вражеский флот.

У нас, конечно, флота не было — того, который можно поджечь. Все корабли стояли в отдалении, ожидая своего часа, зато подобная бомбардировка смогла бы достать все линии мин, что мы выставили до Узостей.

— … и тогда всего три и так подбитых корабля были бы за это не такой уж и высокой ценой, — я в двух словах рассказал о возможном ударе Нахимову. Спасибо рации с режимом передатчика, которая позволяла быть на прямой связи с землей. Жаль, такие пока смогли поставить только командирам эскадрилий.

— Возвращайтесь, — решил Павел Степанович. — Вас же эта болтанка и в воздухе может задеть?

— Еще пара минут. Хочу убедиться, что вражеский адмирал больше ничего не задумал.

— Это, скорее всего, Кокрейн, граф Дандональд, — Павел Степанович назвал имя, которое я сам все никак не мог вспомнить. — Храбрый парень, хотя, наверно, уже совсем старик. В любом случае такой выжидать не будет. Взорвет наши мины и сразу навалится всеми силами, причем по всему фронту. Так что нам потребуется вся помощь, которую твои пилоты смогут нам оказать.

— Пара минут, — я продолжил вглядываться в море. — Но эскадрильи к вылету мы уже начнем готовить…

Я отдал приказ, чтобы все «Пигалицы» возвращались на аэродром на дозаправку и загрузку снарядов. В ближайшие минуты в воздухе все равно делать нечего, хватит и одного меня. Двигатель стучал, лопасти винта ревели, я ждал, и…

В этот самый момент вражеские корабли действительно взорвались. Не знаю, сколько Кокрейн приказал засыпать в них пороха, но он точно не стал экономить. Взрывная волна прокатилась по всем Дарданеллам. Стальной лом, которым забили верхние палубы, полетел на сотни метров вперед, рассекая волны и действительно накрывая все наши мины. Еще десятки взрывов. Радиосвязь разом перестала работать — то ли опять провода отошли, то ли какие-то помехи…

— Возвращаемся? — голос Прокопьева начал подрагивать.

Он видел, что вражеский флот пошел вперед — как и предсказывал Нахимов. И, кажется, нам действительно стоило вернуться и подготовится к бою, но… Мое внимание привлекло еще одно малое судно, которое вырывалось вперед. Торговец перед строем — еще брандер? Но в них сейчас не было смысла, а враг успел доказать, что ничего не делает просто так.

Я полностью отпустил штурвал и двумя руками ухватился за подзорную трубу, чтобы не упустить ни одной детали. Итак… Судно снабжения: броня никакая, зато трюмы большие. Что там? Я попробовал что-то понять по поведению команды. Но те действовали как обычно — по крайней мере, на расстоянии больше ничего нельзя было сказать. Времени гадать уже не оставалось, и тут… Взгляд зацепился за частично разобранную палубу, а потом за что-то серое объемное внутри. Купол, как у дирижабля!

И тут же все, что я знал о Кокрейне, об экспериментах союзников с ядовитыми ядрами выстроилось в одну цепочку.

— Прокопьев, что со связью⁈ — почти проорал я.

— Лампа перегорела, уже заменил, — мгновенно ответил мичман.

В тот же миг эфир снова пошел помехами, а через секунду я уже подключился к общей волне.

— Говорит «Чибис-1»: враг идет на штурм, впереди корабль с ядовитыми газами. Повторяю, впереди корабль с ядовитыми газами.

— Насколько ядовитыми? — включился со своей позиции Хрущев.

— Все, кого накроет облако, умрут, — я не стал никого обнадеживать. — Поэтому все позиции на азиатском берегу нужно отводить. Чем дальше, тем лучше. И гражданских, если еще есть, тоже забирайте!

— Скорость ветра? — запросил Хрущев.

— Десять с половиной узлов, — тут же передал я. — Так что поспешите! И используйте казаков, чтобы засечь точку запуска и уходить в сторону.

— Принято.

Я невольно поблагодарил Меншикова за повышение и даже Александра, благодаря которому адмиралы и генералы, не желающие отступать, были вынуждены меня слушать. Никаких споров, никаких объяснений, почему ядовитые газы — это очень опасно. Просто приняли и начали выполнять. Вот только будет ли этого достаточно?

С высоты я видел, как зашевелились наши солдаты. Как строятся, как кто-то уже начал двигаться на восток. Вот только если главные силы отходили достаточно быстро, то гражданские и те, кто пытался их увести, фактически топтались на месте. И их было много! С высоты кажется, что это всего лишь неразборчивые точки, но на самом деле это сотни и сотни людей. Женщины и дети, которые остались рядом с нами, которые верили, что мы сможем их защитить.

Я мысленно прикинул, что будет, если вызвать другие борта и попробовать атаковать корабли с газом. Не успеем… Если бы кто-то был в воздухе, можно было бы попробовать, а так — если кто-то и мог успеть добраться до врага, то только мы.

Но я же не герой! Один самолет против десятков митральез и сотен винтовок — тут без шансов. А просто умирать какой смысл? Лучше вернуться и отомстить, сделать так, чтобы каждый, кто отдал этот приказ, умылся кровью!

— Павел Яковлевич… — что-то хотел сказать сзади Прокопьев, но из-за ветра я его просто не расслышал.

Однако взгляд и сам тут же нашел нашу церковь и старого священника, который уводил оттуда три десятка ребятишек. Казалось, они были достаточно далеко от берега, чтобы не бояться любого обстрела, но ветру и яду на это наплевать. Не успеют… Как-то сразу я это понял.

Сука! Столько всего не сделано, не исправлено. От одной мысли, что новый царь и вовсе может спустить в трубу все наши успехи, хотелось выть. Но и отступить я сейчас просто не могу. Не отступил же поручик Жаров? Не испугалась Юлия Вильгельмовна? И я не боюсь!

— Прокопьев, парашют с собой? Прыгай!

— Не буду, ваше благородие! — застучал зубами мичман.

— Я приказываю, прыгай и… — я неожиданно осознал, что есть еще варианты. — Я не буду погибать, но и второй сейчас будет просто мешать.

— Так точно, ваше благородие! — Прокопьев что-то почувствовал в моем голосе и на этот раз выполнил приказ.

Я услышал щелчок отстегнутых ремней и боевой крик мичмана, а потом сразу же потянул на себя ручку высоты. Газовому брандеру оставалось всего метров триста до входа в пролив, и у меня было совсем немного времени. Давай же! Я мысленно подгонял «Пигалицу», чтобы та забиралась повыше. Туда, куда мы обычно старались не лезть со своими открытыми кабинами.

Восемьсот метров. Тысяча. Тысяча сто! Хватит, я прикинул расстояние — дальше тянуть было уже нельзя. И повернул нос вниз! С конструкцией «Чибисов» мы не могли пикировать с углом больше 30 градусов, уходили в штопор… Но на этот раз я сразу довернул руль до девяноста — вертикально вниз! И даже если что сорвется, ничего страшного — цель все равно будет прямо подо мной!

Краем глаза зацепился за уходящий в сторону западного берега парашют Прокопьева — тот успел спрыгнуть достаточно высоко, чтобы до него не могли дострельнуть из ружей или митральез. А ракетой еще попасть надо…

— Капитан! Черт, полковник! Отставить! — кто-то кричал мне в рацию, вот только я уже не мог разобрать кто именно.

Самолет так разогнался, что кровь отлила от головы, и зрение со слухом просто отключились. Я чувствовал, что сознание пытается ускользнуть, но нельзя! Приказываешь себе и держишься до тех самых «искр из глаз»! Держишься и из последних сил немного доворачиваешь нос, чтобы попасть точно в идущий прямо в центр наших позиций «газовый» корабль.