Русская война 1854. Книга четвертая

Глава 22

Уильям Говард Рассел сидел в углу на палубе «Британии», стараясь не мешать суетящимся матросам. Ужасный прошлый год, не менее ужасная зима, но вот, кажется, родная Англия смогла ухватить удачу за плечи и повернуть к себе лицом. Наконец-то новые орудия покажут русским, где их место. Если раньше корреспондент «Таймс» относился к успехам врагов с пониманием, рассчитывая, что они помогут его родине стать лучше, то теперь это был вопрос выживания. Об этом шептались в Лондоне перед кружкой чая, об этом кричали за ромом в трюмах «Ройял Флит», об этом тихо спорили даже в офицерских палатках за бокалом двадцатилетнего вина. И каждый думал, а что он может сделать для страны.

Кто-то еще не понимал, но тому же Говарду умные люди уже объяснили, что этот конфликт был неизбежен. Взять начало 20-х годов — еще до того, как кровавый русский Николай пришел к власти, на долю Англии приходилась треть всей мировой добычи и обработки стали. С тех пор другие страны старались по чуть-чуть урвать все больше от этого пирога. Особенно русские, которые почему-то считали, что победа над Наполеоном дает им право к чему-то призывать остальные народы. И в чем победа? Это ведь англичанин Веллингтон поставил последнюю точку, когда корсиканец снова решил вернуть свою власть.

Или машины, которые все так радостно бросились собирать. Даже социалисты вроде Маркса изволили увидеть в них будущее мира — как тот писал про новые станки?.. Что их «легкость, точность и простота были так велики, что никакой опыт самого искусного работника не мог бы достичь подобных высот». Справедливо? Да! Но несправедливо забывать, кто создавал эти станки. Джон Вилькенсон — это он придумал современный способ просверловки орудий, когда сверло крепилось и двигалось с помощью зубчатой цепи. Или Генри Модслей, который сделал первый в мире токарно-винторезный самоходный станок со сменными зубчатыми колесами. Ученик Модслея, Витворт, предложил современный вариант нарезки в стволах, Нэсмит изобрел паровой молот и фрезерный станок. И все это не на глаз, а с точностью до десятой доли дюйма, опять же благодаря изобретению и внедрению микрометрического штангенциркуля.

Рядом грохнула пушка, отвлекая Рассела от его мыслей. Да, раньше Англия была на голову выше всех, да и сейчас есть направления, где ее не догнать, но есть и другие… Журналист скосил взгляд — через люк было видно несколько десятков «Ураганов», закрепленных в трюме. Даже не разобранных! Несмотря на все надежды, даже новые летательные аппараты оказались неспособны противостоять русским в небе, и адмиралы, смирившись, если и использовали их, то по самому минимуму. Чтобы не дай бог не допустить нового сражения и разгрома…

Кулаки Рассела невольно сжались. А ведь у него были такие красивые заготовки про вырванное у «Китов» и «Ласточек» первенство. Но ничего: не пригодились те, у него есть и другие. Про бронированные корабли, равных которым у России нет и не будет. Говард вытащил из кармана сложенный лист и еще раз перечитал строки, которые постарается отправить в Лондон, как только они доберутся до ближайшего телеграфа.

«Плавучие батареи открыли огонь в 9:30, и в течение всего дня их стрельба отличалась точностью и результативностью. Русские с готовностью ответили, и батареи оказались окруженными столбами воды, поднимаемыми русскими ядрами. Успех эксперимента был совершенным. Они встали на якорь всего в 800 ярдах от русских батарей. Вражеские ядра даже на такой малой дистанции не могли повредить их — ядра отлетали от их бортов, производя эффект не больший, чем пистолетные пули на мишени в тире. Можно было слышать отчётливые удары ядер о борта батарей и видеть, как они отлетают от них в сторону, с которой они были выпущены, и, потеряв свою силу, падают в воду. На одной из батарей насчитали 63 выбоины от ядер только на плитах одного из бортов — не считая отметин от ядер, скользнувших по палубе, или пробоин в фальшборте, но все повреждения брони свелись к трём выбитым заклёпкам»[18].

Рассел улыбнулся. Да, удачно получилось: красивые детали, чтобы над ними могли поахать леди, и цифры, чтобы суровые мужчины переглянулись и дружно признали: такое просто обязано быть правдой.

Грохот!

Рассел вскочил, чтобы ничего не пропустить, и… Лучше бы пропустил. Огромное русское ядро врезалось в борт «Конгрива», и то ли удар оказался слишком мощным, то ли на верфях Рошфора слишком поторопились и что-то не доделали — но лист брони толщиной 4,3 дюйма или 10 сантиметров, как считают французы, изогнулся словно лист бумаги. Строчки про заклепки точно придется выкинуть.

Стоило вражеским броненосным кораблям подойти на 800 метров, и Нахимов приказал открыть огонь спрятанным до этого батареям.

Мы ведь только четверть разместили в старых турецких крепостях, прекрасно понимая, что долго серьезный удар им не выдержать. Задача артиллеристов там была опасной, но простой. Сидеть под землей, пока их осыпали ядрами, и вылезать для ответного огня только после отмашек следящего за полем боя наблюдателя. А вот другие батареи мы прямо-таки закопали в землю. Часть поставили на рельсы, чтобы откатываться на безопасное расстояние после выстрела. Часть и вовсе спрятали на закрытых позициях. В общем, если враг рассчитывал, что сможет подавить нас просто голой мощью залпа, то зря!

Еще одно попадание. После взрыва бомбического ядра пламя слизнуло часть обшивки и команды, оказавшейся слишком близко. На мгновение мне показалось, что враг не выдержит, откатится, но нет. Англичане и французы слишком не хотели сдаваться, и им было чем ответить. Броненосные батареи продолжили поливать берег ядрами. По новым позициям ударили и с линейных кораблей, а еще… Прикрываясь высокими бортами «Девастасьонов», поближе к берегу подобрались канонерские лодки с мортирами. И эти уже открыли огонь не по прямой, а навесом, пытаясь добраться даже до скрытых позиций. К ним же присоединились английские броненосные платформы. Мы не заметили, а там тоже были 13-дюймовые минометы. И как только пропустили, это же огромные бандуры…

Кажется, англичане с французами уже приняли за данность, что у нас есть разведка с воздуха, и начали что-то от нее прятать. Неприятный урок. А что порадовало, так это точность мортир. Из-за размеров и отдачи им еще далеко было до по-настоящему эффективных орудий, и запущенные по дуге ядра пока летели куда угодно, только не в цель.

Пока… Союзники, несмотря на встречный огонь, были настроены стоять до конца. И, благодаря превосходству в количестве орудий, у них получалось. Час, два, три — ядра без остановки сыпались на крепости внешнего рейда. Корабли первой линии все ближе подходили ко входу в пролив, пытаясь накрыть наши галереи снабжения, где вагонетки на паровой тяге уверенно таскали все новые порции пороха и ядер. Кстати, схему для них придумал Руднев.

Я предлагал, как в Севастополе — несколько линий и обычные паровые тягачи, но капитан заверил, что в случае серьезного обстрела мы так быстро лишимся всех двигателей. Да и расчистить проход после подрыва тяжелой машины с углем и водой будет непросто… Поэтому он предложил поставить двигатели отдельно, вдали от первой линии. А по дороге снабжения просто проложить канат: тянем за одну его сторону, вагонетка через раздатку едет вперед. Тянем за другую — она возвращается.

Было очень приятно, что наши начинают продвигать какие-то новинки сами. И пусть Руднев потом сто раз пытался рассказать, что на эту мысль его навела идея ведущих колес в гусеницах броневиков — это было уже совсем не важно. Главное, сам придумал, сам отстоял свой план, сам же и воплотил в жизнь. Что может быть лучше?

Лучше, если честно, могла бы стать ночь… Бесконечный обстрел выматывал. Грохот, ядра, крики тех, кого задело осколками. Вроде бы и нет прямых попаданий, но то тут, то там появлялись раненые, которых спешно оттаскивали назад. В узловых точках обороны стояли не только штабы с подкреплениями, но и фельдшерские пункты. И снова ядра, бомбы, крики! Кажется, на этот раз крики радости — значит, снова попали по плавучим батареям.

Я вскинул подзорную трубу и как раз успел во всех деталях разглядеть поднявшийся до небес столб воды. Это сработала одна из мин. Мы их больше ставили на подходах к крепостям и входу в пролив — где врагу их точно не избежать — но и на дальних подступах встречались «полянки». Вот на одну такую и заплыли плавучие батареи. И что нашим пятидесяти килограммам пороха какие-то стальные листы — их вынесло вместе с огромным куском корабля. Уже и так пострадавший «Конгрив» на мгновение замер, а потом, словно пловец, резко нырнул боком вниз и скрылся под водой. Шипение…

— Всем на «Пигалицы»! С ракетами! Заходить со стороны подбитого! — я отдал приказ еще до того, как вода и разгоряченный котел встретились.

Несколько секунд тишины, а потом на поверхность вылетело целое облако пара — какое там нашим дымовым шашкам. На несколько минут, пока ветер не разогнал все это по разным концам Эгейского моря, передовые позиции вражеского флота оказались ослеплены. Минута, другая… Как же медленно тянется время у нас и как же быстро оно течет у врага. Я видел, как белая пелена начала расходиться, а самолеты только поднимались в воздух. И это при том, что одна эскадрилья на всякий случай была под парами!

Мелькнула мысль остановить их, но… Сейчас всем защитникам была нужна пауза, и именно мы могли ее обеспечить. Заход на цель! Я видел «Пигалицу» Лешки, которая набрала высоту, а потом резко пошла вниз. Резко — насколько это возможно, чтобы не свалиться в штопор. Десять секунд, двадцать — пуск. Сквозь белую пелену ракеты устремились в сторону врага.

— Ваше благородие, но ведь они ничего не смогут сделать вражеским кораблям? — тихо просил Прокопьев, тоже замерший рядом.

— Не смогут. Но враги-то не знают, — я сжал кулаки, следя за передвижениями противника. Пошли вспышки попаданий, и вот часть коммандеров и капитанов выкрутили рули, решив уйти в сторону.

И это рядом с нашим минным полем! Шансы, что сейчас на дно отправится кто-то еще, резко выросли, но… Длинный протяжный гудок с «Британии» разом остановил все метания. Словно забыв про опасности и смерть, броненосные батареи вернулись в строй, а потом медленно и неспешно бросили якоря, позволяя лодкам и малым судам расчистить море вокруг них.

— Кто бы ни командовал флотом, он хорош, — я недовольно поморщился, а потом бросил взгляд на бухты в Узостях.

Там стояли наши корабли, готовые в случае хорошей возможности или погоды вступить в бой. Сначала их хотели поставить по местной традиции как плавучую батарею, но потом покрутили разные варианты и поняли, что как отдельный готовый к бою кулак они принесут больше пользы. Даже не вступив в бой, они всегда будут висеть над душой англичан и французов, заставляя нервничать и поглядывать в эту сторону.

Так и вышло. Опасаясь налета на свои замершие батареи, союзники подвели ближе к берегу и корабли поменьше. Это гарантировало конец нашему флоту, если он покажется в открытом море, но и враг подставился. Пушки-то продолжали стрелять, и еще с десяток кораблей обзавелись дырками в бортах. А потом все-таки наступила ночь.

Мы восстанавливали укрепления и обновляли минные постановки, враг зализывал раны и эти самые мины искал. А потом рассвет, и уже с семи утра новые ядра полетели в нашу сторону. Мои пилоты успешно остановили канонерские лодки, которые хотели было погулять вдоль берега, а то и по нашим тылам. Но этот успех почти не ощущался на фоне главного натиска. Да, мы держались, да, не давали врагу спуску, но обстрел не прекращался. Казалось, в воздухе было больше гари и дыма, чем кислорода, но все держались.

Третий день — то же самое. Почему-то невольно вспомнилось наше островное сидение: тогда мы тоже дали врагу прикурить, и он, несмотря на все преимущество, не мог прорваться вперед, но… Как и тогда, надежд на победу без помощи со стороны было немного. Я иногда летал вторым номером, чтобы следить за обстановкой и с неба, и тогда видел, как к Михаилу часто подходили самые разные офицеры. Я не слышал разговоров, но прекрасно представлял, о чем идет речь. Каждому хотелось понять, когда нам ждать подкрепления из Севастополя, из столицы… Увы, четвертый сын царя ничего не мог сказать.

Четвертый день, пятый. Враг уже полностью снес внешние форты и начал продвигаться к проливу, расстреливая издалека минные постановки. Мы же расстреливали его, используя кочующие батареи. Руднев и его бронированные машины вступили в игру: они появлялись то тут, то там, стреляли и сразу отходили. Попадания были, враг отводил поврежденные корабли назад, но вот отправить кого-то на дно пока не получалось.

Шестой день. Очень хотелось плюнуть на всю эту осторожность, тактику и стратегию, но мы ждали… С нашими силами нельзя было открываться первыми, и вот враг не выдержал. Этим утром почти все вражеские транспорты под прикрытием фрегатов и «Суфренов» пошли в сторону западного побережья Галлипольского полуострова. Они решились на высадку десанта, пока броненосцы и крупные корабли линии продолжали продавливать нашу оборону в лоб.

— Опять в Габа-Тепи будут высаживаться? — Прокопьев, как всегда, был рядом.

— Может, и что-то другое выберут, это не важно, — я прокручивал в голове все планы, что у нас были заготовлены на такой случай. — Главное, что они разделились, в то время как мы сохраняем возможность ударить всеми силами в одном месте. И теперь нужно будет выжать все из этого момента.

— Подождите… — мичман замер, заметив неожиданное сообщение с дежурной «Пигалицы» на востоке.

«Седьмой борт, шестая эскадрилья», — я вспомнил все розданные сегодня полетные задания.

Этот должен был лететь в сторону Балак-Хисар, ближайшего крупного османского города на востоке. По информации Дубельта в санжаке Кираси после 30-х и 40-х нашли себе приют много черкесов, что до этого воевали с нами. А еще там же на юге была община казаков-некрасовцев: если что, они назвались не в честь нынешнего Некрасова, про которого будут потом рассказывать в школе, а в честь своего атамана, с которым подняли бунт еще в начале 18 века. Так вот за одними нужно было присматривать, со вторыми попробовать договориться — не знаю, как с этим вышло у жандармского полковника Кротова, но я перестраховался и добавил то направление в регулярные облеты. Не зря.

— Там… — Прокопьев закончил расшифровку сообщения. — Там подходит армия султана Мехмеда IV. Две тысячи регулярных солдат… — я немного выдохнул, но тут мичман продолжил. — И не меньше сорока тысяч ополчения.

А вот это было совсем не то, что хотелось бы. Стало понятно, что командир союзников не просто так решил перейти к сухопутной операции. Когда на нас навалятся даже не с двух, а с трех сторон, и везде с численным перевесом — тут уже не до хитрых маневров, просто бы устоять.

— Готовьте самолет, полечу к Нахимову, — скомандовал я.

Все это время, помня, что рядом будет крутиться Михаил, я старался по возможности держаться в стороне, но тут… Стало уже плевать. Либо мы сейчас что-то придумаем, либо скоро все это уже не будет иметь никакого значения. «Чибис» быстро перевез меня через пролив, и уже через десять минут я бежал в подземный штаб нашего экспедиционного корпуса. Здесь уже тоже получили новости с востока и теперь дружно решали, что делать дальше.

— Надо уходить! — полковник Кротов впервые решил не отсиживаться без дела. И лучше бы он вел себя как обычно. — Нам не победить, так зачем заставлять умирать лучшие русские части? Отступить перед в десять раз превосходящими силами — в том нет умаления чести.

И ведь как задвигает — словно по писаному.

— Игорь Игоревич, давайте не будем драматизировать, — придержал Кротова Нахимов, но тот не унимался.

— Я ведь сам из простых людей, и пусть всю жизнь посвятил службе, все равно помню, что такое семья. Каково будет матерям, когда еще десятки тысяч их детей не вернутся домой?

— Нас не десятки, нас всего восемь тысяч. И рискуют тут не только простые люди, но и вполне себе дворяне, — я прошел в штаб и включился в разговор. — А что касается жертв — вот если будем принимать сражения на ходу, если дадим себя загонять, если затянем войну, высасывая из страны все соки — вот тогда и будут смерти. А пока каждому лучше делать его работу. Вы, кстати, полковник, смогли завести хотя бы пару человек в округе, чтобы снабжали нас новостями?

— Вы смеете меня обвинять? Да я… — кажется, жандарм на самом деле задумался, а не бросить ли мне вызов.

— Прекращайте! — Нахимов недовольно нахмурился. — Отношения можно выяснить и потом, а пока давайте подумаем, что будем делать. Флот и атака на суше. Как бы мне самому ни хотелось идти вперед, но есть ли у нас шансы?

— Если держать центр без броневиков? Долго сможем не пускать врага в Узости? — спросил я.

— Они пойдут гораздо быстрее, — адмирал продолжил хмуриться, не любил он отступать.

— А если будем делать минные постановки с самолетов?

— Одна мина на «Пигалицу»? — Кротов снова влез. — Что это изменит? Их как расстреливали и снимали с малых лодок, так и продолжат!

— Григорий Дмитриевич имеет в виду ночные постановки, — Нахимов задумался, а потом внимательно посмотрел мне прямо в глаза. — Вы же говорили, что это очень рискованно. Летать без света. И высота для сброса мины должна быть минимальной. Одна ошибка, и потеряли пилота и «Чибиса».

— Мы готовы, — я на мгновение прикрыл глаза. — Тем более, если враг зайдет в проливы, мы прикроем за ним выход, а вы пугнете… Будет хороший шанс, что сразу несколько кораблей достанем.

Вроде бы никто не возражал. Мои пилоты тоже слова против не скажут, а у меня сердце кровью обливается. Когда пробовали держать высоту по приборам — с учетом их не самой большой точности и задержек при командах световым телеграфом — мимо уровня условной воды уходил каждый второй. Но есть ли другой выход? Машины Руднева точно потребуются на западе, чтобы блокировать пляжи и мешать высадке. На востоке тем временем можно будет попробовать что-то сделать с турецкими ополченцами.

Да, нас зажали, но шансы еще есть.

— Ваше благородие! — на собрание без предупреждения и извинений ворвался Прокопьев.

— Мичман, что вы себе позволяете?.. — попробовал было подать голос Кротов.

— Тихо! — оборвал я его. Раздражает! Ну, к чему сейчас эти сопли?

— Говорите, мичман, — Нахимов внимательно посмотрел на моего связиста. В отличие от уж больно разошедшегося жандарма, он прекрасно понял, что просто так мои ребята шуметь не будут.

— Паруса… — Прокопьев от бега тяжело дышал и говорил урывками. — Паруса… Корабли идут, целый флот. С севера!

Север, флот… У меня тревожно сжалось сердце. Просто у нас даже в случае одобрения из Санкт-Петербурга флота в Черном море больше не было. А вот у англичан и французов он оставался и… Думать о том, как они прошли сквозь Босфор и что стало с нашими ребятами, которые прикрывали север проливов, даже не хотелось.