Русские подвижники 19-ого века

РОСТОВСКИЙ ИЕРОМОНАХ АМФИЛОХИЙ

Иеромонах Амфилохий, долгое число лет стоявший у раки святителя Димитрия Ростовского, был чтим не только одними жителями Ростова.

Многочисленные богомольцы, бывавшие у мощей святителя, все оставались под обаянием светлой, истинно монашеской личности его, и повсюду разносили рассказы об его удивительной кротости, духе постоянной молитвы, тихих и мудрых советах его. Окруженное всеобщим уважением при жизни его, — не забыто имя иеромонаха Амфилохия и по его смерти.

О. Амфилохий, в миру Андрей Яковлевич, родился 9 октября 1748 г. в Ростове. Его отец был приходским священником.

Первоначальное обучение он получил в доме своего отца. Примечая хорошие его способности, отец стал учить его очень рано, с шести лет. На седьмом году он уже мог свободно петь и читать.

Эти успехи и привязанность мальчика к духовным книгам радовали его родителей, как хорошее предзнаменование.

Кротость, послушание, почтение к родителям, услужливость всем старшим и благочестие были чертами его характера.

Это благочестие и любовь к Богу уже и тогда резко проявлялись в нем.

Почти всякий день он ходил в церковь к утрене, обедне и вечерне, и на клиросе пел и читал. Но так как за малым ростом он не мог достать до книг, лежавших на аналое, то отец его подставлял ему под ноги маленькую скамеечку, и с этой скамеечки он пел и читал. Всем приятно было видеть маленького чтеца, справлявшегося лучше многих взрослых причетников не только с псалтирью и часословом, но и канонами и другими богослужебными книгами.

От детских забав и игр Андрей удалялся. Никогда не допустил он себя до праздности, бесчинного смеха и сквернословия.

Отец Андрея не имел возможности или случая провести сына чрез учебное заведение, и, когда Андрею было около 16 лет, он определен причетником в одну ростовскую церковь.

Исполнительность по службе, воздержанность во всем, смирение и строгость к себе делали Андрея в этих юношеских годах как бы взрослым. Все это давалось ему не без борьбы. Так называемые приятели старались свести его с его хорошего пути, но он с помощью Божиею оставался тверд, жизнь его ничем не была запятнана.

Главным средством для предохранения себя от уступок тем страстям, которые омрачают собой юношеский возраст, Андрей избрал постоянный труд. Кроме отправления своей должности, он стал заниматься иконописью — на дереве и на финифти.

Занятие это совершенно соответствовало его душевному настроению. Он как бы находился в постоянном общении с теми святыми; видел постоянно пред собою те высокие и спасительные события, которые он изображал.

В иконописном деле он достиг многого. Иконы, им писанные, выдавались своими качествами.

Ростовский архиерей, узнав о службе и трудах Андрея, назначил его диаконом в Ярославль.

В скором времени стали в Москве обновлять соборы Успенский, Архангельский и Благовещенский, преимущественно художниками из духовенства. В числе их был вызван в Москву и Андрей, и оставался там до конца дела.

В Ярославле и Ростове есть образа, им писанные.

Вскоре по возвращении домой, Андрей потерял жену свою, после пятилетнего супружества. Не более года оставался он еще на диаконском месте. Поручив воспитание единственной дочери своему брату, он в 1777 году поступил в Ростовский Яковлевский монастырь, а 8 декабря 1779 г. был пострижен в монашество. При этом настоятель, против своего и общего обыкновения, дал ему свое имя, — Амфилохий.

— Никому, — сказал он, — не давал я этого имени. Тебе первому и последнему даю его, в надежде, что оно по смерти моей не только продолжится в тебе, но и прославится.

О. Амфилохию было назначено сродное ему послушание: расписывать стены в соборной монастырской церкви.

Однажды, когда он, стоя на подмостках, занимался этим делом, он услышал, во время службы у мощей святителя Димитрия, пение стиха "Житейское море воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти: возведи от тли живот мой, Многомилостиве!"

Ему казалось, что это поют ангелы небесные слова, и он не мог не заплакать. Тут он почувствовал омерзение к благам этого мира, и благочестивое его настроение превратилось в живое пламенное чувство. Его любовь к Богу как бы унесла его от земли; он жаждал только одного — быть всегда с Богом.

Вскоре о. Амфилохий был рукоположен во иеромонахи, и на него возложено разом несколько должностей — ризничего, смотрителя благочиния, гробового и уставщика. Чтоб исполнять все это, требовалось крайнее напряжение всех сил. Его постоянные труды были тем изумительнее, что у себя в келлии он был постоянно занят молитвою.

Почти весь день и большую часть ночи он проводил на молитве. Отдыху давал себе не более пяти часов, да и то постоянно урезывал себя.

Прежде всех нужно ему было войти в церковь, для приготовления риз, а после окончания службы убрать. Случалось ему только что вернуться в келлию, как его требовали к мощам. В первые две недели великого поста во время Ростовской ярмарки он по 12 часов и более проводил, стоя на ногах, не выходя из церкви.

Хилый, изможженный на вид, он соблюдал чрезвычайно строгий пост, и по нескольку дней, особенно в великий пост, оставался без пищи.

В продолжение 43 лет присутствуя, за самыми малыми исключениями, у всех служб, — вечерни, утрени, ранней и поздней обедни, он и дома постоянно молился. В полночь он стоял на коленях пред распятием, со слезами, сокрушением и раскаянием повторял много раз слова молитв. Особенно молился он пред причащением; тогда слезы лились неудержимо.

Затем он употреблял много времени на чтение Священного Писания. Не пройдя чрез школу, он имел редкое знание Священного Писания. Множество мест из него он знал наизусть и приводил на память, сообразно обстоятельствам тех людей, с которыми говорил. Так что, когда кто избирал его духовником и руководителем, — как бы не он, а само слово Божие направляло вверившегося ему человека.

Чтение дало ему столько знания, что беседовавшие с ним образованные люди бывали тем поражены.

О. Амфилохий чрезвычайно любил святителя Димитрия. Дороже всего была для него возможность служить при мощах святителя, и из-за того он упорно отказывался от настоятельских мест, которые ему предлагали.

Монастырское богослужение было ему обязано прекрасным чином и порядком.

Кроме других обязанностей на него возложили новую должность — духовника.

Кроме исповеди, он принимал также братию с откровением постоянных, случавшихся с ними недоумений или искушений, что уже представляло собою отношения старчества. И он не жалел времени на разговор в таких случаях с тем, кто нуждался в немедленной духовной поддержке.

Он не был ни безмерно строг, ни излишне снисходителен, умел различать духовное состояние всякого и каждому назначал, что ему было по силам.

Глубочайшее смирение старца соединялось с горячею ревностью и прямодушием в обличении того, что требовало обличения. Однажды он сделал строгий выговор иноку за бесчинство в церкви. Потом оказалось, что выговор был незаслужен. Тогда старец бросился при всех в церкви к ногам оскорбленного, умоляя простить его.

Вслед за иноками, к о. Амфилохию стали обращаться и миряне. Многие писали ему.

Не только письма и речи старца производили отрезвляющее духовное действие. От одного взгляда на его просветленное лицо лучше становилось на душе.

Советы и наставления он предлагал тоном скорее друга, чем наставника. В нем была большая проницательность. С первого взгляда иногда он понимал всего человека и его слова часто сбывались с удивительною точностью.

Добро он делал так, как другие дышат, бессознательно. Всех ему хотелось видеть счастливыми.

Такая жизнь снискала о. Амфилохию всеобщее уважение. Кроме множества мирян с большим положением, его чтил Государь Император Александр I и его мать, императрица Мария Феодоровна: посещали его, приезжая в Ростов, и долго с ним беседовали.

Какое значение имел он для монастыря и для мирян, видно из письма митрополита С.-Петербургского Серафима к настоятелю обители:

"Сие светило, столько лет озарявшее святую обитель вашу и окрестные грады и веси, склоняется уже к западу. А посему я долгом своим считаю молить купно с вами Отца небесного, дабы Он долее и долее продлил тихое сиянье его к сердечной радости сынов Церкви и к нашему утешению".

Старец старел, но не ослабевал в подвигах.

Однажды во время всенощной он так обессилел, что должен был подать знак, чтоб его вынесли из церкви. С тех пор он заключился в келлию.

К концу мая 1824 г. он совершенно изнемог.

Отнялся язык. Он был особорован и приобщен, прочтен канон на разлучение души с телом. Благословив всех, он и себя стал ограждать крестным знамением.

24 мая в 10 часов вечера — время, когда он обыкновенно отходил к временному отдыху, он уснул вечным сном.

Так как от слабости голова его не лежала, а скорее стояла в подушках, то при кончине его она склонилась на грудь, и ее никак не удавалось, несмотря на все усилия, отделить от груди и привести в нужное положение. Но только что стали его облачать, тело его выпрямилось и голова поднялась от груди.

Много народу съехалось к похоронам, и сошлось со всех сторон.

При общем плаче, старца схоронили в притворе соборного храма.

Около него впоследствии был погребен его племянник, архимандрит Иннокентий, тоже известный строгою жизнью.

Доселе жители Ростова помнят обоих старцев и верят в их молитвы.