Русские подвижники 19-ого века

ПЕТР АЛЕКСЕЕВИЧ МИЧУРИН

Жизнь юного подвижника Петра Алексеевича Мичурина представляет собою удивительный пример. В короткое время он достиг высочайших духовных даров, и нельзя без трепета вспоминать ту безграничную любовь к Богу, которая распаляла душу юного пустынножителя. Его душа быстро созрела, и невыразимо прекрасны были короткие дни его земной жизни, озаренные сплошь сиянием иной, так рано занявшейся для него денницы.

Вечная память этой чистой светлой жизни, вечная память его глубокой ревности по Боге!.. Есть люди, которые приносят пользу не тем, что они сделали, а тем только, что они существовали. Таков был и этот Божий человек… Воспоминание о нем для нас, обуреваемых суетою мира — точно отголосок райских напевов, раздавшийся среди утомительного и нестройного мирского гомона, среди безумных нестроений и криков мирской, забывшей о Боге, жизни.

Петр Васильевич Мичурин родился в Сибири в Томской губернии в округе г. Кузнецы, Сарчумыского форпоста, в благочестивой дворянской семье. Воспитанный дома, он поступил в военную службу, но недолго оставался в ней. Его сердце принадлежало одному Христу. Для Него он оставил все — родных, отца, мать, братьев, сестер, все красоты и прелести мира и стал пустынником.

Еще находясь в военной службе, в намерении уйти из мира, Петр отказался от мясной пищи и довольствовался постом. Целые дни, приучая себя к воздержанию, он проводил без пищи. Когда же готовился к причащению Святых Христовых Тайн, тогда не вкушал он ничего пять дней. Всегдашним духовным оружием его была молитва Иисусова "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного". Он читал священные книги с великим вниманием и верою. Характер у него был мягкий, приветливый. Со всеми был он простодушен и дружелюбен, так что все домашние и соседи любили его. Родители его, видя его стремление к Богу, не препятствовали ему начать иноческую жизнь. С великою радостью он получил отставку от службы и, не взяв с собою никакого имущества, ушел к пустынникам. Он поручил себя руководству старца Василиска, отложил совершенно всякие думы о житейском и начал жить, повинуясь старцу. С благословения старца он стал уменьшать приемы пищи и воздерживаться от всех вкусных и любимых им вещей; и, наконец, вовсе отвык от них. Он избегал излишнего сна, одевался в рубищные одежды, готов был на всякие послушания.

Приучая себя к воздержанию постепенно, он от 3–4 фунтов своей обычной пищи приучил себя довольствоваться 3/4, а иногда менее, хлеба. Чаще же всего он отказывался и от воды и к вечеру ел один сухой хлеб, проведя весь день без пищи. Часто в летние жары он томил себя до изнеможения жаждою. Совершенно отучил себя спать лежа. Но отдыхал сидя, от чего его ноги страдали опухолью. На это он не обращал никакого внимания.

Старец Василиск указал ему больше всего заботиться о внутренней молитве, и научил его такой молитве. А Господь даровал ему такой дар этой молитвы, что часто он находился как бы вне тела, и все существо его трепетало радостью молитвы. И любовь к Богу с такою силою охватывала его, что он, будучи не в состоянии скрыть ее, громко взывал к Богу и восторженно благодарил Его. Иногда он чувствовал благоухание, превосходящее все ароматы. Иногда старец спрашивал его, зачем он так громогласно зовет и плачет во время молитвы, когда Христос заповедал молиться втайне. А Петр отвечал откровенно и смиренно: "Прости, отче! Не могу стерпеть, чтоб не кричать. Ибо я вижу духовными очами моими, как Владыка мой, Христос Господь, пред мной неповинно страждет и истязуется жидами. Его пресвятое тело избито и истерзано, как ветхое рубище. Животворящая Его кровь течет потоками. От того я не могу терпеть. Прости меня, отче!"

Покорность его старцу была безгранична. Он ненавидел самоуслаждение и самоволие. Он, казалось, жаждал для себя всего худшего и неприятного ему. Потому никакое приказание не могло казаться ему тяжелым. Старец, будучи из простолюдинов и не считая себя мудрым, отказывался принять его в совершенное послушание себе. А он отдал себя совершенно в волю старца, совершенно отсек свою собственную волю.

Точно уже не живя на земле, Петр словно чувствовал, особенно во время умной молитвы, как бы напечатленными в себе слова Христа: "Мария благую часть избра, яже не отымется от нея". И это ощущение распаляло в нем еще сильнее жажду такой жизни, в которой бы ничто не разлучало его от Христа: в которой бы он мог подобно Марии всею душою быть у ног Спасителя. Углубленность Петра в умственную молитву, благодатные утешения, которые он тут получал, делали то, что он иногда забывал порученные ему послушания… Погруженный в светлые видения, чуя здесь на земле точно спускавшееся к нему небо, он неспособен был к внешней деятельности. Когда он ощущал вдруг, что сердце его переполнено безграничным желанием Бога, он не в силах был удерживать себя, и даже при посторонних неудержимо плакал.

От постоянного и тяжкого поста, жажды и ночного бодрствования, все тело в Петре увяло и высохло до того, что все кости были покрыты одною кожею, точно он был живой мертвец. Кроме подвигов его, организм как бы сгорал от безмерной любви к Богу. Весь иссохший, бледный, уста запекшиеся от жажды, впалые глаза, пустой желудок, проступавшие наружу ребра. На руках, коленях и лбу от земных поклонов кожа зачерствела.

Еще в миру он оказывал благоприятное влияние на окружающих. Многих, даже вдов и девиц, он склонил к чистой жизни, к отречению от мира. А в пустыне его подвиг был громогласною, хоть немою, проповедью.

Часто, вышедши из келлии, целые ночи простаивал он под открытым небом, молясь Богу, слава Которого так ярко сияет на ночном озаренном звездами небе.

Молитва была словно вкоренена в его сердц. "Никогда не перестаю я молиться, — говорил он. — Не бываю без молитвы даже и тогда, когда память забудется, когда дремлю или сплю. И тогда молитва сама творится, и, пробудясь, чувствую ее в моем сердце".

В умилении молитвы слезы то струились по лицу дивного юноши каплями, то лились потоками, то разражались неудержимо, как тяжелый град.

В высшем напряжении молитвы его сердце как бы терзалось от радостного восторга. Не в силах совладать с собою, он разражался возгласами: "Господи, как воздать Тебе за Твои благодеяния, за то, что Ты являешь теперь моему сердцу?"

Любовь Петра к своему старцу, о. Василиску, была безгранична и поразительна.

Однажды о. Василиску нужно было посетить другого старца и на несколько дней оставить Петра одного. Он так томился этим, что его нельзя было утешить. Он падал ему в ноги, целуя их, и с рыданием провожал его на далекое пространство. Когда старец, простившись с ним, велел ему возвратиться, нельзя было без глубокой жалости смотреть на Петра. Он долго стоял, рыдая, глядя ему вслед, прося его молитв и благословения, звал его и, наконец, пошел тихими шагами, беспрестанно озираясь на старца… Может быть, его душа предчувствовала, что недолго уже видеть ему своего старца на земле.

Вскоре он просил у него благословение провести 40 дней без пищи. Старец разрешил ему на первый раз лишь десятидневный пост. Во время этого поста, занявшись рубкою дров, Петр нанес себе опасную рану в ногу.

Едва дойдя до келлии, он тем не менее довел пост до конца, а по ночам молился, стоя на ногах, и, не щадя себя, работал еще на огороде. Наконец, он вынужден был слечь.

За день до кончины недуг оставил его. В день смерти он утром поднялся и, улыбаясь, сказал о. Василиску: "Я стою крепко на обеих ногах". Потом он ходил по келлии и сказал после краткой беседы: "Испить бы чего!" Старец заметил, что ему бы надо приобщиться.

Между тем Петр изменился в лице и посмотрел: направо с радостным чувством, а налево с гневом. Потом он быстро посмотрел на небо, стал на колени и опустил голову к столу, словно задремал. Спустя некоторое время старец, думая, что он уснул, стал будить его. Но он был уже бездыханен.

Это было приблизительно в 1820 году. Он прожил всего 20 лет.

Так хорошо знавший его о. Василиск говорит о нем: "Много странствий сотворили мы с о. Зосимою, а не нашли нигде подобного раба Божия, такого жестокоподвижного, смиренномудрого, каков был сей юноша Петр".

Как лучезарен этот необыкновенный образ, словно залетавшее на землю небесное явление.