Русский мат. Поэмы XVIII–XXI вв

Не славного я здесь хочу воспеть Приапа,

Хуям что всем глава, как езуитам папа,

Но в духе я теперь сраженье возвещать,

В котором все хуи должны участье брать,

И в славу их начать гласить пизду такую,

Котора первенства не уступает хую.

Везде она его, ругаясь, презирает,

Всё слабостью его предерзко укоряет

И смело всем хуям с насмешкой говорит:

— Из вас меня никто не может усладить.

Во всех почти местах вселенной я бывала

И разных множество хуев опробовала,

Но не нашла нигде такого хуя я,

Чтоб удовольствовать досыта мог меня,

За что вы от меня все будете в презреньи

И ввек я против вас останусь в огорченьи,

Которое во мне до тех продлится пор,

Пока не утолит из вас кто мой задор,

Пока не сыщется толь славная хуина,

Который бы был толст, как добрая дубина,

Длиною же бы он до сердца доставал,

Бесслабно бы как рог и день и ночь стоял

И, словом, был бы он в три четверти аршина,

В упругости же так, как самая пружина.

Хуи, услышавши столь дерзкие слова,

Пропала, — мнят, — с пиздой ввек наша голова,

С тех самых пор, как мы на свете обитаем

И разные места вселенной обтекаем,

Таскаемся везде, уже есть с двадцать лет,

И думаем, что нас почти весь знает свет,

Ругательств же таких нигде мы не слыхали,

Хоть всяких сортов пизд довольно мы ебали.

Что им теперь начать, сбирают свой совет.

Знать, братцы, — говорят, — пришло покинуть свет,

Расстаться навсегда с злодейскими пиздами,

С приятнейшими нам ебливыми странами.

Мы вышли, кажется, длиной и толстотой,

И тут пизды вничто нас ставят пред собой.

Осталася в одном надежда только нам,

Чтобы здесь броситься по бляцким всем домам,

Не сыщится ль такой, кто нас бы был побольше,

Во всем бы корпусе потверже и потолще,

Чтоб ярость он пизды ебливой утолил

И тем её под власть навек бы покорил.

Последуя сему всеобщему совету

Раскинулись хуи по белому все свету,

Искали выручки по всем таким местам,

Где только чаяли ебливым быть хуям.

По щастью хуй такой нечаянно сыскался,

Который им во всём отменным быть казался:

По росту своему велик довольно был

И в свете славнейшим ебакою он слыл,

В длину был мерою до плеши в пол-аршина,

Да плешь в один вершок — хоть бы куды машина.

Он ёб в тот самый час нещастную пизду,

Которую заеть решили по суду

За то, что сделалась широка черезмеру,

Магометанскую притом прияла веру;

Хоть абшита совсем ей не хотелось взять,

Да ныне иногда сверх воли брать велят.

Хуи, нашед его в толь подлом упражненье,

Какое сим, — кричат, — заслужишь ты почтенье?

Потщися ты себя в том деле показать,

О коем мы хотим теперь тебе сказать.

Проговоря сие, пизду с него снимают,

В награду дать ему две целки обещают,

Лишь только б он лишил их общего стыда,

Какой наносит им ебливая пизда.

Потом подробно всё то дело изъясняют

И в нем одном иметь надежду полагают.

Что слыша, хуй вскричал: «О вы, мои муде!

В каком вам должно быть преважнейшем труде.

Все силы вы свои теперя истощайте

И сколько можете мне крепость подавайте».

По сих словах хуи все стали хуй дрочить

И всячески его в упругость приводить,

Чем он оправившись так сильно прибодрился,

Хотя б к кобыле он на приступ так годился.

В таком- приборе взяв, к пизде его ведут,

Котора, осмотрев от плеши и до муд,

С презреньем на него и гордо закричала:

— Я больше в два раза тебя в себя бросала.

Услышав хуй сие с досады задрожал,

Ни слова не сказав, к пизде он подбежал.

Возможно ль, — мнит, — снести такое огорченье?

Сейчас я с ней вступлю в кровавое сраженье.

И тотчас он в нее проворно так вскочил,

Что чуть было совсем себя не задушил.

Он начал еть пизду, все силы истощая,

Двенадцать задал раз, себя не вынимая,

И ёб её, пока всю плоть он испустил,

И долго сколь стоять в нём доставало сил.

Однако то пизде казалося всё дудки.

Еби, — кричит она, — меня ты целы сутки,

Да в те поры спроси, что чувствую ли я,—

Что ты прескверный сын, хотя ебёшь меня,

Ты пакостник, не хуй, да так назвать, суечик,

Не более ты мне, как куликов носочик

Потом столкнула вдруг с себя она ево,

Не стоишь ты, — сказав, — и секеля мово,

Когда ты впредь ко мне посмеешь прикоснуться,

Тебе уж от меня сухому не свернуться,

Заёбинами ты теперь лишь обмочен,

А в те поры не тем уж; будешь орошон,

Я скверного тебя засцу тогда как грека

И пострамлю ваш род во веки и в век века.

Оправясь от толчка, прежалкий хуй встает

И первенство пизде перед собой дает,

Хуи ж, увидевши такое пострамленье,

Возможно ль снесть, — кричат, — такое огорченье?

Бегут все от пизды с отчаяния прочь,

Конечно, — говорят, — Приапова ты дочь.

Жилища все свои навеки оставляют

И жить уж там хотят, где жопы обитают.

По щастью их тот путь, которым им иттить

И бедные_муде в поход с собой тащить,

Лежал мимо одной известной всем больницы,

Где лечатся хуи и где стоят гробницы

Преславных тех хуев, что заслужили честь

И память вечную умели приобресть.

За долг они почли с болящими проститься,

Умершим напротив героям поклониться.

Пришед они туда всех стали лобызать

И странствия свого причину объявлять,

Как вдруг увидели старинного знакомца

И всем большим хуям прехрабра коноводца,

Который с года два тут а "линкоре "лежит,

Отхуерыка он едва только дышит.

Хотя болезнь его пресильно изнуряла,

Но бодрость с тем совсем на всей плеши сияла.

Племянником родным тому он хую был,

Который самого Приапа устрашил.

Поверглись перед ним хуи все со слезами

И стали обнимать предлинными мудами.

Родитель будь ты нам, — к нему все вопиют,

— Пизды нам нынече проходу не дают,

Ругаются всё нам и ни во что не ставят,

А наконец они и всех нас передавят.

Тронися жалостью, возвысь наш род опять

И что есть прямо хуй, ты дай им это знать.

Ответ был на сие болящего героя:

— Я для ради бы вас не пожалел покоя,

Но видите меня: я в ранах весь лежу,

Другой уже я год и с места не схожу,

От шанкора теперь в мученьи превеликом

И стражду сверх того пресильным хуерыком,

Который у меня мои все жилы свел.

Такой болезни я в весь век свой не имел;

Стерпел ли б я от пизд такое оскорбленье

— Я б скоро сделал им достойно награжденье.

Такой ответ хуев хоть сильно поразил,

Однако не совсем надежды их лишил.

Вторично под муде все плеши уклоняют,

К войне его склонить все силы прилагают.

Одно из двух, — кричат, — теперь ты избери:

Иль выдь на бой с пиздой, иль всех нас порази.

Тронулся наш герой так жалкою мольбою.

Ну, знать, что, — говорит, — дошло теперь до бою,

Вить разве мне себя чрез силу разогнуть

И ради уже вас хоть стариной тряхнуть.

Проговоря сие, тот час он встрепенулся,

Во весь свой стройный рост проворно разогнулся,

В отрубе сделался с немногим в три вершка,

Муде казалися как будто два мешка,

Багряна плешь его от ярости сияла

И красны от себя лучи она пускала.

Он ростом сделался почти в прямой аршин

И был над прочими как будто господин.

Хуи, узрев его в столь красной позитуре,

Такого хуя нет, — кричат, — во всей натуре,

Ты стоишь назван быть начальником хуев,

Когда ни вздумаешь, всегда ети готов.

Потом, в восторге взяв, на плеши подымают,

Отцом его своим родимым называют,

Всяк силится ему сколь можно услужить

И хочет за него всю плоть свою пролить.

Несут его к пизде на славное сраженье.

Будь наше ты, — кричат, — хуино воскресенье.

С такою помпою к пизде его внесли,

Что связи все её гузенны потрясли —

Она вскочила вдруг и стала в изумленьи,

Не знала, что начать, вся будучи в смятеньи.

А хуй, узрев пизду, тотчас вострепетал,

Напружил жилы все и сам весь задрожал,

Скочил тотчас с хуев и всюду осмотрелся,

Подшед он к зеркалу, немного погляделся,

Потом к ней с важностью как архерей идёт

И прежде на пизду; хуерыком блюёт,

А как приближился, то дал тычка ей в губы

Мне нужды нет, — вскричал, — хоть были б в тебе зубы.

Не трушу я тебя, не страх твои толчки,

Размычу на себя тебя я всю в клочки

И научу тебя, как с нами обходиться,

Не станешь ты вперед во веки хоробриться.

По сих словах тотчас схватил пизду за край.

Теперя, — говорит, — снесу тебя я в рай.

И стал её на плешь тащить сколь было силы.

Пизда кричит: «Теперь попалась я на вилы».

Потом, как начал он себя до муд вбивать,

По всей её дыре как жерновы орать,

Пизда, почувствовав несносное мученье,

Умилосердися и дай мне облегченье,

Клянусь тебе, — кричит, — поколь я стану жить,

Почтение к хуям ввек буду я хранить.

Однако жалоб сих не внемля хуй ни мало

До тех пор ёб, пока движенья в ней не стало.

А как увидел он, что чувства в ней уж нет,

То, вышед из нее, сказал: «Прости, мой свет,

И ведай, что хуи пред вами верх имеют,

Пизды их никогда пренебрегать не смеют,

Но должны к ним всегда почтение иметь,

Безотговорочно всегда давать им еть».

С тех самых пор хуи совсем пизд не страшатся,

Которы начали пред ними возвышаться,

И в дружестве они теперича живут,

Хуи пизд завсегда как надобно ебут.

По окончании сего толь славна бою

Прибегли все хуи к прехраброму герою,

Припадши начали от радости кричать:

— Нам чем великого толь мужа увенчать,

Который весь наш род по-прежнему восставил,

Геройство же свое до самых звезд прославил.

Мы вместо лавр тебя пиздами уберём

И даже до небес хвалой превознесём.

Красуйся, наш герой, и царствуй над пиздами,

Как ты начальствуешь над всеми здесь хуями.