Русский вираж

Казак, Хомяк. Что творится?

Полицейские были так любезны, что отвезли Казака обратно к выставочному комплексу. Теперь он был в машине один, не считая водителя, и при желании теперь мог бы наконец насладится видами Дубая — только вот желания не было. Он был поражен до глубины души услышанным, веря и не веря одновременно. Можно было допустить, что во время вылета Хомяка действительно произошло что-то, может быть, даже следователь не соврал про полный самолет трупов. Но при чем здесь Корсар? Как им удалось приплести его к этому делу?!

В выставочном центре Казак бросился к смоленскому офису, не замечая, что расталкивает по дороге встречных и поперечных. Полковник Марченко оказался на месте, но встретил Казака весьма неласково. Наташи рядом не было, и поэтому полковник не сдерживался в выражениях. Попытки Казака что-то сказать в оправдание Корсара вызвали только новые вспышки праведного гнева, а когда полковник в сердцах договорился до того, что «два друга-подлеца» заранее договорились подставить лично его, полковника Марченко, Казак не выдержал, наорал на вышестоящего начальника и ушел, хлопнув дверью.

О том, что за этим последует, он не думал — а что там думать, ничего хорошего. Но спокойно слышать такие обвинения в адрес друга… Взбешенный, он влетел в свой номер и застал там Наташу, бледную и напряженную. Казак почему-то подумал, что она сейчас бросится к нему, чтобы уткнуться в плечо и выплакаться, но она этого не сделала. Такая же внешне спокойная, она просто повернулась и взглянула ему в глаза:

— Ты веришь?

— Нет, — так же коротко ответил Казак, попытавшись быть сдержанным и хладнокровным, но тут же с силой пнул ногой первый попавшийся предмет. Им оказался стул, который отлетел в дальний угол номера.

— Все тут как с ума посходили! — прошипел он. — Какого черта Андрюхе угонять самолет, и у кого? У этой толстой свиньи? Я скорее подумаю, что Хомяк сам все подстроил, чтоб страховку какую-нибудь получить…

Он зашагал по номеру от стены к стене:

— Даже не знаю, что делать… Ведь здесь никто не поверит. Они даже разбираться ни в чем не хотят, сволочи!

— Я звонила в консульство…

— Ну и?

— Сказали, примут меры. Только сказали так, что сразу понятно: ничего они делать не будут. Запрос пошлют, и не более того…

— Что же делать, что же делать… — Казак еле сдержался, чтобы не пнуть несчастный стул еще раз. — Звонить, в двери стучаться? А они его тем временем… Нет, на фиг. Я уж лучше сам самолет захвачу и буду держать, пока не найдется кто-то, кто возьмется раскопать правду! Черт, спросить бы Хомяка, что там произошло на самом деле?

— Какого Хомяка? — спросила Наташа.

— Прозвище такое, мы с Пиратом одноглазым в свое время знавали командира этого чертова аэроплана. Который Андрей якобы пытался угнать. Но говорят, Хомяк ранен, без сознания, крови много потерял! Толстяк хренов…

Наташа осторожно подошла к Корсару и взяла его за руку.

— Коля… А ведь это точно ложь. Я ждала Андрея, и я видела, как его арестовывали… А потом начали работать врачи. Там действительно несколько мертвых было, все окровавленные… А вот толстого такого пилота на носилках несли, и никакой крови не было. Просто лежал и все, даже шевелился чуть-чуть. Врач к нему нагибался, и о чем-то говорили!

— Это… Это точно?

— Да, да, я сама видела, только я тогда не знала, что это и есть командир.

— Так. А по-ихнему он лежит весь обескровленный-поломанный? Так… Наташ, поищи, пожалуйста, в моей записной книжке визитную карточку некоего господина Колпикова, фирма «Аукс». Помнишь, рядом с нами такой рыжий шкаф сидел? Он вроде хвалился, что знает здесь все ходы и выходы.

Казак вдруг запнулся и тихо добавил:

— Ох, Наташ, дай только бог, чтоб ты права оказалась, чтоб Хомяк оказался жив и в сознании…

Хомяк был и цел, и находился в сознании. Он лежал на широкой кровати, укрытый белоснежной простыней, и мрачно глядел в окно: там виднелись верхушки пальм, растущих где-то внизу, а остальное обозримое пространство занимало Ярко-синие небо с одиноким белым следом самолета.

Кроме кровати, в палате имелся небольшой столик, изящный шкаф, на стенном кронштейне был установлен видеоблок, а около входной двери находилась комнатка с ванной и туалетом. Пульт управления блоком лежал рядом с кроватью на тумбочке, но как Хомяк ни старался, он не мог настроить его на какой-нибудь канал: все попытки кончались появлением на экране списка видеофильмов, доступных для просмотра. Самого магнитофона в палате не было, но выбранные фильмы исправно начинали транслироваться через полминуты после того, как на пульте нажималась соответствующая кнопка.

В себя Хомяк пришел еще до того, как его погрузили в машину «Скорой помощи», но санитары не дали ему встать, а под завывание сирены довезли до госпиталя, быстренько подняли на лифте и уложили на кровать. Почти сразу же появился врач с переводчиком и устроил Хомяку долгое обследование. Дело осложнялось тем, что переводчик оказался очень молодым и весьма посредственным. Чтобы понять вопросы врача, Хомяку приходилось раза по три переспрашивать, а потом столько же раз повторять ответы.

Закончив осмотр, врач разразился длинной тирадой, и, чтобы понять ее, пришлось попросить повторить перевод уже не три, а четыре раза.

Общий смысл был такой: уважаемый господин Маланец очень слаб, ему вредно волноваться, ему вредно раздражаться и вообще вредно общаться с внешним миром. Однако он находится на пути к выздоровлению, и дня через три, самое больше четыре, он будет выписан. О счете можно не беспокоиться: обязательный медицинский страховой взнос, уплаченный при въезде в Эмират Дубай, дает уважаемому пациенту право на полноценное медицинское обслуживание. Но пока что ему необходим покой, лечебные процедуры и никакой активности.

На пациента прозрачным пластырем налепили несколько маленьких датчиков, проводки от которых шли с небольшой коробочки на поясе — на ней успокаивающе мигал зеленый светодиод. Врач попрощался и ушел.

Вопреки указаниям, сразу после ухода врача Хомяк активность проявил: он встал, подошел к двери и осторожно подергал ее. Дверь оказалось запертой, причем запертой снаружи, а вот изнутри ее запереть было нельзя даже при желании: кроме простой круглой ручки, на двери ничего другого не было.

Однако врач говорил не просто так: от этих несложных движений у Хомяка разболелась голова, и он улегся обратно на кровать, пытаясь заснуть. Однако уснуть не удавалось.

Он еще раз напряг память: что же все-таки произошло?

«Я вел самолет, так? Потом раздался выстрел, и я, не выпуская штурвал из рук, обернулся… И увидел Корсара одноглазого, как он пытается дать в морду одному из арабов, а тот пытается поднять пистолет. У русскоязычного оператора тоже автомат откуда-то появился… Потом я обратно повернулся к приборной доске, хотел вираж заложить, чтобы все посыпалось, но тут началась стрельба, от приборной доски крошево полетело… Потом взрыв газовой гранаты — и все, я отключился. Правильное все-таки у меня предчувствие было! Киногруппа чертова!»

Хомяк недовольно заворочался, потом сел, обхватив голову руками.

«Выгодный заказ, мать его так! Ладно, лечение пойдет по страховке, но самолет-то чинить придется за свои! Пресса вой поднимет… Компанию переименовывать придется, регистрировать заново, а сколько сейчас сбор? Вроде ведь подняли с прошлого года… И что с Тимуром? — вдруг забеспокоился он. — Мне же про него ничего не сказали! И про Корсара!»

Он вскочил с кровати, но тут же сел на нее обратно: действительно, не молотить же кулаками в дверь с криками «Откройте, откройте!». Здесь, наверное, должна быть какая-то кнопка вызова…

Кнопок с символически нарисованной фигуркой человека оказалась несколько, и расположены они бы ли так, что дотянуться до них мог даже полностью ослабевший человек хоть с кровати, хоть упав посреди комнаты.

«Нажать, что ли? Хотя, если уж телевизор от эфира отключили, так на словах точно ничего не скажут. Думают, что так спокойней…»

И, перевалившись на бок, Хомяк принялся рассчитывать, во что ему обойдется ремонт самолета и что придется делать именно здесь, а с чем выпустят и разрешат долететь до своего аэродрома.

Так прошло время до вечера. Ужин оказался не хуже ресторанного, а принесла его эффектная женщина, которая прекрасно сознавала свою привлекательность и не упускала возможности подчеркнуть ее жестом или просто позой. Однако на ее прелести Хомяк внимания почти не обратил, а молча съел все, что было на тарелках. Обиды она не выказала, а покинула палату, как ему показалось, с облегчением, и он подумал: похоже, это тоже часть терапевтической программы. А может быть, и нет — обязательный страховой взнос вряд ли покрывал стоимость настолько развернутого курса лечения.

Щелкнул замок, и Хомяк опять остался в одиночестве. Тягостные раздумья уже порядком надоели ему, и он собрался было включить телеблок и выбрать какое-нибудь кино поглупее, когда дверь снова открылась.

Хомяк неторопливо обернулся, ожидая увидеть врача, совершающего вечерний обход, но вместо него в дверях стояли два хорошо одетых человека европейского вида. Один из них аккуратно прикрыл за собою дверь и остался стоять рядом с нею, а другой присел на кресло.

— Говорите по-английски? — осведомился присевший. Когда он говорил, двигались только губы и челюсть, а глаза оставались неподвижными, словно мертвые.

— Вполне, — насторожено ответил Хомяк. Эта парочка ему сразу не понравилась.

— Прекрасно… Так вот, я хочу перейти к делу. На настоящий момент я являюсь представителем заказчика, который огранизовывал полет с киногруппой.

У Хомяка похолодело в груди, однако он нашел в себе силы, чтобы небрежно поинтересоваться:

— А я вроде с другим человеком говорил. Где он сейчас?

— Он больше не работает у нас, — вежливо пояснил мертвоглазый. — Но давайте к делу. Мы очень огорчены произошедшим и хотели бы принести вам свои извинения.

Хомяк сидел молча, не пытаясь нарушить паузы. Однако в голове его быстро проносились мысли: он пытался понять, что за игра разворачивается тут, и ничего не мог придумать. Оставалось только ждать дальнейшего развития событий.

— Да, извинения, — наконец заговорил сидящий, — в том числе и в материальной форме. Согласитесь, что вы этого не ожидали?

Хомяк осторожно кивнул, не сводя глаз со второго человека, стоящего у двери. Оружия в руках тот не держал, но вся его поза свидетельствовала, что он присутствует здесь не просто так.

— Дело в том, что все случившееся — это наша ошибка. Надо ее исправить, и в этом вы можете нам помочь. Собственно, именно поэтому мы с вами сейчас и разговариваем… Вы ведь, наверное, уже поняли, что иначе все было бы совсем по-другому?

Хомяк сглотнул, постаравшись, чтобы это было незаметно. При всей нейтральности тона угроза была вполне понятна. Хотя, с другой стороны, если б эти двое хотели его просто грохнуть, они б это уже давно сделали. Убийцы ведут душещипательные разговоры с жертвой перед смертью только в дешевых фильмах, а здесь — им попросту что-то надо. Весь вопрос только, что?

— Требуется от вас не так уж и много, — визитер словно угадал его мысли. — Через некоторое время здесь появятся люди. Из местной полиции и, может быть, из ваших российских служб. Они будут задавать вопросы. Так вот, отвечая на них, вы должны придерживаться одной-единственной версии: вы были отравлены сразу и ничего не видели. Просто ничего. Все дальнейшее происходило без вас.

— Ну… Так ведь оно почти так и было? — удивился Хомяк. Он-то думал…

— Очень хорошо. Но я повторяю: так, почти так или совсем не так — вы должны говорит только одно: вы потеряли сознание сразу. Ваших интересов это абсолютно не затронет, не так ли? Зато для нас это будет весьма удобно, и за это удобство мы согласны заплатить разумную сумму.

— Сколько? — задал вопрос Хомяк. Хотя он и понимал неуместность этого вопроса, тем не менее не смог удержаться.

— О, уже деловой разговор. Огорчу вас: немного. Но, учитывая ситуацию, я советую вам воздержаться от торговли. Фактически вам уже начали платить: этот госпиталь отнюдь не то, что вы могли получить на страховку. Кроме того, вам сделают большую скидку на ремонт самолета и не будут требовать возмещения ущерба семьям погибших.

— А с какой стати я должен буду…

— О, это очень сложный вопрос, есть много тонкостей.

Мертвоглазый встал и небрежным жестом попрощался.

— Будем считать, что мы договорились. Само собой, что контроль за выполнением вами условий договора будет вестись постоянно и несоблюдение их закончится для вас плачевно. Иначе говоря, вы живы, пока нам это выгодно. Всего хорошего.

Хомяк никаких вежливостей на прощание говорить не стал — впрочем, визитеры их и не ждали. Он неподвижно полусидел на кровати, с равнодушным выражением лица глядел на закрывающуюся дверь и, лишь когда мягко клацнул замок, ощутил, что все время разговора в руке у него было что-то неудобное и угловатое. Разжав мокрую ладонь, Хомяк увидел пульт управления видеоблоком и безучастно нажал первую попавшуюся кнопку.

Экран телевизора засветился, и на нем появился чернокожий сержант, орущий на тощего белобрысого новобранца. Новобранец стоял по стойке «смирно», и у его ног постепенно расплывалась лужа.

Хомяк долго вглядывался в эту картину, не понимая, в чем дело, потом сообразил, что это, наверное, комедия, но выключать телевизор не стал. На душе было погано и мерзко, и самое главное, что Хомяк не мог понять, отчего.

Все вроде бы складывалось на редкость удачно: идиоты-террорюги натворили дел и хотят замести следы. Люди они разумные и просчитали, что живой свидетель, который говорит, что ничего не видел, им нужнее, чем его труп, который не говорит ничего. Так откуда такое гадостное ощущение? Только из-за того, что пришлось принять условия тех, кто недавно чуть не убил тебя, а теперь милостиво позволяет остаться в живых и даже кидает что-то на бедность? Ну так жизнь есть жизнь…

И если даже в такой неприятной ситуации он, Андрей Маланец, сумел остаться хотя бы при своих — значит, и он в этой жизни чего-то да стоит! И нечего о чем-то переживать и позволять себя терзать каким-то там смутным чувствам!

Хомяк устроился поудобнее на кровати и заставил себя смотреть на экран. Чернокожий сержант и белобрысый новобранец вместе лезли на полосу препятствий, и у новобранца потихоньку сползали штаны, обнажая тощие ягодицы. «Да, действительно, комедия…» — безо всякой улыбки подумал Хомяк и принялся старательно глядеть кино дальше.