Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв.

Введение

Во второй половине XVI в. на территории Восточной Европы сложилась своеобразная ситуация: друг другу противостояли два мощных политических организма — Россия и Речь Посполитая, каждый из которых претендовал на объединение под своей властью всего восточноевропейского региона, но не имел достаточно сил, чтобы решительно одержать верх над противником. Перед политическими кругами обеих стран развертывалась безотрадная перспектива длительных и кровопролитных войн, которые могли закончиться взаимным истощением обоих, не добившихся своей цели государств. В этих условиях вопрос о будущих перспективах политического развития восточноевропейского региона приобрел небывалую остроту. Последняя четверть XVI — начало XVII в. в истории обоих восточноевропейских держав были отмечены интенсивной работой политической мысли, находившей выражение в целой серии официальных и неофициальных проектов, предусматривавших те или иные пути разрешения накопившихся противоречий и создание новых форм политической организации восточноевропейского региона.

Эта полоса развития оборвалась, когда вмешательство польско-литовских феодалов во внутриполитические события в России, их попытка силой подчинить себе Русское государство привели к такому обострению отношений, когда все подобные проекты стали неактуальными, а затем с наступлением в XVII в. кризиса национальной структуры и политического строя Речи Посполитой определились новые пути развития Восточной Европы.

Прошли столетия, и созданные в XVI — начале XVII в. проекты — свидетельство размышлений людей тех лет о будущих судьбах Восточной Европы, и развернувшаяся вокруг них сложная политическая борьба стали привлекать внимание исследователей, пытавшихся воссоздать картину политического развития Восточной Европы в средние века.

В творчестве русских и польских буржуазных ученых интересующая нас тема имела странную судьбу. Хотя без упоминаний о проектах унии между Россией и Речью Посполитой не обошелся ни один крупный труд синтетического характера, появившийся в России или Польше конца XIX — начала XX в., нет оснований говорить о сколько-нибудь значительном прогрессе в изучении связанной с этими проектами проблематики с момента появления в середине XIX в. работ, сформулировавших основные взгляды буржуазной науки на процессы политического и этнического развития Восточной Европы в период позднего средневековья.

При всем различии конкретных выводов методологические предпосылки, из которых исходила и русская, и польская буржуазная наука, были принципиально сходными. Для них обеих было общим ошибочное представление об извечном польско-русском антагонизме, порождавшемся изначальными различиями «духа» обоих народов, «духа», который в рамках присущей буржуазной науке идеалистической методологии был главной силой, определявшей и направлявшей весь исторический процесс.

С точки зрения русской буржуазной науки XIX в., весь процесс развития Восточной Европы был определен различным религиозным исповеданием русских и поляков. Не случайно, для ее крупнейшего представителя С. М. Соловьева центральным событием истории Восточной Европы в средневековье, определившим всю дальнейшую судьбу этого региона, был отказ московского князя Василия Темного принять Флорентийскую унию православной и католической церкви. «Борьба условленная отринутием флорентийского соединения в Москве определила судьбы Европы Восточной: верность древнему благочестию, провозглашенная великим князем Василием Васильевичем, поддержала самостоятельность Северо-Восточной Руси в 1612 г., сделала невозможным вступление на московский престол польского королевича, повела к борьбе за веру в польских владениях, произвела соединение Малой России с Великою, условила падение Польши, могущество России»[1].

Выдвижение на первый план из всех многочисленных проблем восточноевропейского региона проблемы религиозной вело к непониманию реального развития и многочисленным искажениям действительности. Так, под пером С. М. Соловьева выступления польских феодалов, рассчитывавших благодаря выбору Ивана IV открыть дорогу польской феодальной экспансии на восток, превращались «в движение православного народонаселения… в пользу царя московского»[2], поскольку исследователь не мог себе представить, чтобы сторонниками царя были не «православные». Религиозные различия, по его мнению, с самого начала обрекали на неудачу все проекты «соединения» между православной Россией и католической Польшей.

В схеме такого видного представителя польской буржуазной науки XIX в., как Ю. Шуйский, русскому национальному духу, которому необъективно приписывалось «завоевательное варяжское начало»[3], противостоял польский национальный феномен, отличительными чертами которого были «славянское» стремление к «мирному» распространению своего влияния и склонность к свободе, вплоть до опасного уклонения в анархию. Разумеется, Польша выступала в труде Ю. Шуйского как носитель лучших «моральных» черт западного мира и культуры. Экспансия польских феодалов на восток трактовалась как героическая, хотя и безуспешная, попытка приобщить русский народ к польским «вольностям» и достижениям европейской культуры.

Отмеченные положения не были особенностью взглядов только двух указанных авторов. С различными видоизменениями они продолжали повторяться в работах польских и русских буржуазных исследователей второй половины XIX — начала XX в. Когда отдельные исследователи пытались углубиться в изучение фактического материала, то следование неверным методологическим постулатам не давало им возможности найти действительные причины событий и тогда, стремясь связать концы с концами, они объясняли все отрицательными (или положительными) качествами отдельных выдающихся личностей. Так, причину отказа белорусских и украинских феодалов XVI в. — с точки зрения официальной русской науки XIX в., лучших носителей «православного духа», — избрать Ивана IV на трон Речи Посполитой такие исследователи, как, например, М. И. Коялович или Ф. М. Уманец, видели исключительно в дурных личных качествах этого монарха[4]. В свою очередь польские исследователи XIX — начала XX в. связывали причины неудачи польско-литовской интервенции в России с отрицательными личными качествами короля Сигизмунда III[5]. В этом ярко проявилась неспособность буржуазной науки дать объективно научное освещение вопросов межнациональных отношений.

Разумеется, это не означает, что буржуазными исследователями вообще ничего не было сделано. Трудами С. М. Соловьева, Ф. Вержбовского, А. Трачевского, К. Тышковского и других в научный оборот введен обширный документальный материал, но большая часть накопленных фактов так и не подвергалась научному анализу. Был сделан и ряд правильных наблюдений при изучении отдельных конкретных вопросов[6], но эти наблюдения лишь механически включались в априорную схему исторического развития, как один из ее второстепенных элементов[7].

Советская и польская марксистская историография отвергла созданные буржуазной исторической традицией мифы о изначально определенном «предназначении» отдельных народов, о мистическом «духе народа», определяющем весь процесс его развития и взаимоотношений с другими народами, а также вытекающие из них положения о извечных антагонизмах между ними. Этим утверждениям марксистская историография противопоставила свой взгляд на отношения между народами, как на явление историческое, определяемое основными закономерностями социально-экономического развития и классовой структурой контактирующих между собой этнических общностей, различной на разных этапах исторического развития. Тем самым были созданы методологические предпосылки и для объективного научного изучения польско-русских отношений второй половины XVI — начала XVII в., включая интересующую нас проблематику.

Необходимым условием такого изучения был общий критический пересмотр научного наследия и создание новой марксистской концепции общего развития польско-русских отношений эпохи средневековья, что и было сделано в таких изданиях 50-х годов, как коллективный труд советских историков «История Польши» (т. I) и коллективный труд «Historia Polski», вышедший в Народной Польше.

Польская марксистская историография много сделала для показа классового характера восточной экспансии господствующего класса Речи Посполитой, но имеющиеся работы характеризуют пока лишь высший, кульминационный этап в развитии этой экспансии — период польско-литовской интервенции в России начала XVII в., почти не затрагивая предшествующий период[8].

В отличие от польских исследователей внимание советских историков привлекли к себе главным образом события времен «бескоролевий» в Речи Посполитой 70-х годов XVI в. Здесь следует отметить прежде всего специальное исследование саратовского историка Л. А. Дербова, убедительно показавшего связь проектов, выдвигавшихся в эти годы польской шляхтой, с ее классовыми интересами[9]. Касались событий 70-х годов в своих общих исследованиях по истории международных отношений в Восточной Европе XVI в. В. Д. Королюк[10] и И. Б. Греков[11]. Наблюдения и выводы этих исследователей, рассматривающих изменения русско-польских отношений 70-х годов в связи с изменениями всей системы международных отношений в Европе в целом, представляют большой интерес, но цели специального изучения этих событий авторы не ставили. Таким образом, ни в польской, ни в советской историографии пока не появилось работ, где было бы осуществлено всестороннее рассмотрение очерченного круга проблем в рамках всего хронологического периода в целом.

Неудовлетворительная изученность темы. позволяет сформулировать как предварительную задачу настоящего исследования сбор всех фактических свидетельств о политических проектах, выдвигавшихся правящими кругами или отдельными общественными группировками обоих государств, их обсуждении заинтересованными сторонами и попытках их практического осуществления. Внутренний анализ и сопоставление этих свидетельств дают возможность реконструировать имевшие хождение концепции политического развития Восточной Европы и выявить их эволюцию.

Вторая основная задача исследования: выявление стоящих за этими проектами социальных и политических сил, установление, чьим социальным и классовым интересам они соответствовали.

Ее решению должно способствовать освещение на том же комплексе материалов ряда вопросов культурно-исторической проблематики: установление круга знаний каждой из сторон о соседнем государстве, его государственном строе, особенностях населявшего его «народа» (в понимании этого термина средневековыми писателями), а также связь выдвигавшихся проектов со сложившимися традициями политической мысли. Думается, что лишь при таком комплексном подходе можно будет в полной мере понять как содержание самих политических концепций, так и породившую их действительность.

Осуществление поставленных задач облегчается наличием широкого круга источников, значительная часть которых еще не была введена в научный оборот.

Здесь прежде всего следует отметить обнаружение неизвестных официальных политических проектов: к двум известным ранее проектам, изложенным в ответе (1573 г.) Ивана IV М. Гарабурде и в инструкциях (1600 г.) «великому» посольству Речи Посполитой, в настоящее время можно добавить текст предложений Ивана IV, переданный в 1575 г. польскому шляхтичу К. Граевскому, и текст проекта унии, врученного польско-литовскому посольству в Москву (1590 г.). Материалы русских посольских книг, использованные С. М. Соловьевым недостаточно, позволяет существенно пополнить наши представления о проекте унии, выдвигавшемся в 1587 г. русским правительством.

О проектах, возникавших в 70-х годах XVI в. в шляхетской среде, и знаниях шляхты о России дает разностороннее представление изданная Я. Чубком в 1906 г. публикация памфлетов и брошюр того времени, к которой неоднократно обращались исследователи, но до сих пор полностью не исчерпали. Для 80-х годов XVI в. это неопубликованные памфлеты и брошюры «бескоролевья» 1587 г. Другими важнейшими источниками, позволяющими выявить позиции различных группировок магнатерии и шляхты по вопросу об отношении к России, являются постановления «сеймиков» и «дневники» сеймов. Источники этого рода исследователями уже использовались, ряд текстов привлекается для освещения данной проблемы впервые.

Сведения этих двух видов источников существенно пополняют донесения дипломатов: как изданные, так и неопубликованные донесения папских нунциев и русских послов.

Об особой позиции господствующего класса Великого княжества Литовского и прежде всего литовской магнатерии позволяют судить обширные материалы переписки литовских магнатов, отложившиеся в ряде архивных собраний Польской Народной Республики и Советского Союза. Значительная часть этих материалов также не была введена в научный оборот.

Для изучения переговоров между сторонами и официального обсуждения выдвигавшихся проектов главным источником являются неопубликованные русские посольские книги с их подробными, протокольного типа записями. Имеющиеся в них пробелы частично позволяют восполнить материалы, отложившиеся в бывшем государственном архиве Великого княжества Литовского — Литовской метрике, а также ряд разрозненных материалов как опубликованных, так и лишь в настоящее время обнаруженных в польских архивохранилищах. Русские посольские книги позволяют также выявить знания и представления русских правящих кругов о внутреннем положении в Речи Посполитой, а материалы более позднего времени, под этим углом зрения не рассматривавшиеся, дают возможность в ретроспективном плане поставить вопрос об отношении к проектам «соединения» между Россией и Речью Посполитой различных кругов русского общества.