Рыцарь

Глава 51 Сожаления

Я почувствовала конструкцию задолго до того, как мы в неё проникли.

Ревик предупредил меня об этом. Опираясь на разведку, которую он, Балидор, Юми и Врег проделали перед отъездом, ни один из них не думал, что мы сумеем «подкрасться» к Тени и его людям в полном смысле этого слова.

Он уже предостерегал меня не подходить слишком близко к «Тени» в Барьере, по крайней мере, пока мы готовились к военной атаке. Ревик хотел, чтобы команда разведчиков разобралась с этой стороной вопроса, что тоже было логично.

Но мне всё равно хотелось пощупать — как хочется потрогать больной зуб и проверить, шатается ли он под языком. Временами мне приходилось сосредоточиться, чтобы не давать фрагментам своего aleimi пытаться разгадать это без моего сознательного намерения.

К счастью или нет, у меня на уме было предостаточно других проблем.

Например, Джон.

Ревик непреклонно настоял на том, чтобы взять Джона с нами, и я не могла понять его мотивы, как бы ни спрашивала об этом в разных формулировках. Наконец, я обвинила его в том, что он потакает Врегу, и это обидело его, я заметила — но на самом деле я просто пыталась добиться, чтобы он сказал мне правду.

Я знала, что Врег не был настоящей причиной. На самом деле, Ревик немного беспокоился о надёжности Врега, когда Джон окажется на месте.

По идее я могла бы взять над ним верх, но понимала, что какими бы ни были его мотивы, они не были полностью эмоциональными или беспечными.

Однако мои мотивы были эмоциональными.

Я не хотела, чтобы Джон пострадал. Я не хотела, чтобы Джона взяли в заложники, что, по нашим подозрениям, и случилось с Касс. Я не хотела, чтобы Джона ранили или убили. Джон находился на первой строчке в списке людей, и это делало его мишенью — может, даже в большей мере, чем меня или Ревика.

Я знала, как легко всё могло пойти не по плану во время боевой операции.

И всё же я сдала назад, потому что понимала, что я руководствовалась исключительно эмоциями и не знала истинных мотивов Ревика. Я всё равно была не в восторге. Я и так часами слушала, как они обсуждали вероятность того, что им, возможно, придётся пожертвовать Касс.

Многие споры последних полутора дней крутились вокруг того, чем мы готовы пожертвовать, если дело примет критический оборот. Например, откажемся ли мы от Стэнли, чтобы вытащить Чандрэ, учитывая, что Стэнли — посредник? Пожертвуем ли мы Касс ради Фиграна, учитывая, насколько он потенциально опасен в руках Дренгов?

Так что да. Весёленькие разговоры.

Мы также обсуждали, кого лучше убить, чем оставлять в руках Дренгов. Фигран возглавлял этот список, но нам также пришлось обсудить кандидатуры Мэйгара и Стэнли, учитывая, кем они были.

Я понимала, что продолжительный разговор о том, стоит ли убивать Мэйгара, повлиял на Ревика сильнее, чем он показывал, даже передо мной. Он едва уложил в голове тот факт, что он — отец. Мысль о том, чтобы убить собственного сына, даже по благим причинам, тогда как он не имел возможности попытаться узнать его, приводила Ревика в совершенный ужас.

Обязательства отцовства много значили для видящих. Мысль о том, что Ревик мог потерять сына, даже не примирившись с самим Мэйгаром, сильно беспокоила его — подозреваю, что намного сильнее, чем он показывал.

В любом случае, по истечению этих тридцати шести часов все мы пребывали в весьма дурном настроении. Мы также не приблизились к принятию решения, кем можно пожертвовать, а кем нет, а кого можно убить, если до того дойдёт. Мнения разнились по многим причинам — некоторые из этих причин были острыми, но далеко не все носили личный характер.

Мы даже не могли до конца решить, как распределить наших людей.

Как и я, Врег хотел полностью убрать Джона из зоны военных действий, но Ревик сумел убедить его ещё проще, чем меня. Он приставил Джона к Врегу и дал ему экстра-защиту под Балидором и первичной командой разведки. Тем самым он обошёл нас обоих, но в то же время умаслил нас по-разному, что одновременно бесило и ободряло меня.

Это также показало мне, что Ревик умел добиться от людей подчинения, даже когда те не хотели ему подчиняться. Это также убедило меня (как будто я ещё нуждалась в убеждении), что именно он должен заправлять всем в бою.

Забавно, но вопреки всему фурору из-за того, стоит ли ему ехать с нами, я понимала, что Джон чувствовал себя отодвинутым в сторону.

Я также понимала, что он беспокоился о Касс, хотя и не признавался мне в этом. Я улавливала достаточно проблесков из его света, чтобы понимать, что это как-то связано со временем в плену у Териана, но не могла уловить непосредственную связь.

Он мог беспокоиться, что её опять насилуют и избивают — я даже не могла заставить себя подумать об этом, если честно — но подозреваю, что в первую очередь его заботило не это. Какой-то другой страх жил в свете Джона. Там жила тьма, запустение и безумие, от которого мой свет шарахался ещё сильнее, чем от мысли, что Касс пытают.

Чем бы ни было это чувство, я понимала, что Ревик тоже его осознает.

Всё больше и больше я задавалась вопросом, а не из-за Касс ли Ревик хотел присутствия Джона.

Я всегда знала, что у Териана с ними случилось больше, чем они рассказывали мне. Я не настаивала, решив, что чёрт подери, тут они все заслуживали права на тайну… но ситуация с Касс начинала грызть меня изнутри.

По правде говоря, это беспокоило меня ещё в Сиртауне.

Я вновь увидела это, когда вернулась из Вашингтона. К тому времени Касс сделала на руке татуировку меча и солнца и проводила большую часть времени с Багуэном и другими мятежно настроенными видящими. Многие из этих видящих, по моим опасениям, вскоре могли уйти работать на Салинса и Ревика. Я беспокоилась, что Касс может уйти с ними — а также волновалась о том, что могло случиться с ней в оплоте Повстанцев, где людей считали врагами.

Она и в Сан-Франциско была аутсайдером, а с несколькими своими бойфрендами откровенно ходила по грани допустимого законом.

Однако тогда это казалось забавой, способом взбунтоваться против родителей, против усиливавшихся ограничений Акта о Защите Людей, временами даже против меня и Джона. В отличие от Джона, решения Касс опирались больше на эмоции, чем на взвешенные доводы.

Ей всегда нравилась хорошая ссора. Она также ненавидела, когда кто-то указывал ей, что делать.

После Териана эта воинственность Касс сменила тон.

Она каким-то образом углубилась, и впервые её позиция по некоторым вопросам показалась мне откровенно пугающей. Я волновалась, что у неё разовьётся один из тех комплексов «отождествления себя с агрессором». В связи с этим я беспокоилась, что плен у Териана убедил её в том, что она никогда не выживет как чистокровный человек, так что она приняла на себя личность видящей.

Я никогда не говорила об этом с Джоном, но кое-какие его слова наводили меня на мысль, что он думает о том же самом.

Одна лишь татуировка меча и солнца была довольно странной.

Чандрэ говорила мне, что пыталась отговорить Касс, но Касс была непреклонна. Она хотела сделать татуировку чернилами видящих, с использованием традиционных цветов, а это означало, что будет жжение, и очень сильное. После получения своих церемониальных тату в Пекине, я знала, какую боль причиняли чернила видящих.

Я понимала, что Ревик и Джон не считают Касс стабильной.

На самом деле, одно время я ревновала Ревика к Касс. Отчасти потому что я чувствовала, как он её защищает, как наблюдает за ней. У Джона это тоже встречалось. Они оба временами наблюдали за ней, и я даже видела, как они переглядывались, словно задавались одними и теми же вопросами о ментальном здоровье Касс.

Я не утверждала, будто понимала это, но в то же время я не была слепой.

Что-то бурлило у неё на поверхности. Что бы это ни было, я сильно подозревала, что именно это стало причиной её разрыва с Чандрэ — а не только появление версианца. Похоже, именно это постепенно вбило клин между Касс и остальными, даже между Касс и мной. Даже между Касс и Джоном с Ревиком.

Большую часть времени я могла притвориться, будто этого нет.

Временами это даже было просто. Она была именно той Касс, которую я помнила. Мы ужинали, гуляли, отпускали дурацкие шуточки, дурачились на спаррингах в mulei, пили кофе и слушали музыку, пока она рассказывала мне про Багуэна и шутила про члены видящих.

Всё было нормально… более-менее.

Затем что-то случалось, и то выражение возвращалось в её глаза.

Я видела в ней что-то совершенно незнакомое, и да, временами это меня пугало. Временами мне даже казалось, что она видит во мне врага.

Я беспокоилась, что она винила меня за ситуацию с Терианом сильнее, чем показывала.

Несколько раз я пыталась припереть Ревика к стенке. Я совершила очередную попытку в Нью-Йорке, незадолго до отъезда, примерно в то время, когда Балидор отправил очередную команду на поиски её и Багуэна. Я опять попыталась поговорить с ним после собрания на крейсере-авианосце в тот день.

Он не врал мне прямым текстом — по крайней мере, я не думаю, что он врал. Но он и не рассказывал мне всего. Я замечала, как он отводил глаза — он всегда отводил глаза, когда не хотел рассказывать мне всю историю или что-то в таком духе.

Он признался, что они с Джоном периодически обсуждали Касс.

Он также признался, что уже давненько беспокоился об её психическом здоровье — практически с тех самых пор, как они втроём сбежали от Териана. Он сказал, что они с Джоном замечали в Касс… аномалии, как он выразился. Они оба немного расслабились, когда она начала встречаться с Багуэном, поскольку что-то в присутствии гигантского видящего стабилизировало Касс и позволяло ей чувствовать себя в безопасности.

До этого, даже когда она была с Чандрэ, они замечали за ней вещи, которые заставляли их понервничать. Ревик сказал, что в Сиртауне он даже подумывал спросить у Вэша, не может ли он изъять воспоминания Касс о времени, проведённом с Терианом.

Однако когда он поднял эту тему с Касс, она стала угрожать ему.

Он не сказал, чем именно она ему угрожала, но что бы там ни было, это одновременно обеспокоило его и заставило отступить.

Когда я попыталась выяснить подробности того, что же такого заметили они с Джоном, Ревик с виноватым лицом показал уклончивый жест.

— Ты знаешь, что я имею в виду, Элли.

— Нет, не знаю, — настаивала я. — Я знаю, что видела я… но не то, что видел ты.

Он сделал неопределённый жест.

— Это одно и то же, — сказал он, в этот раз тоже избегая моего взгляда. — Я знаю, что это одно и то же. Я чувствовал, как ты это замечала.

Конечно же, я замечала кое-что. Я видела те незнакомые выражения на лице Касс. Но он прекрасно понимал, что не ответил на мой вопрос.

В Сиртауне я поначалу думала, что она стала придерживаться мужененавистнических взглядов. Насколько я могла сказать, её ярость обычно вызывалась мужчинами, особенно мужчинами-видящими, которые как-то намекали, что она им не ровня.

Но потом Ревик вернулся, и я невольно заметила, что она полагалась на него даже сильнее, чем на меня или Джона. Затем она бросила Чан ради Багуэна. Более того, она как будто находила утешение в гипер-мужественности гигантского видящего.

Я понимала, что отношения с Багуэном немного вытеснили Джона из круга близких друзей Касс, но он никогда не переставал наблюдать за ней или пытаться понять увиденное. Эта верность и неизменное внимание, полагаю, и заставили меня осознать, насколько я в тот период сосредоточилась на своих проблемах. Видимо, я все-таки типичная видящая.

Конечно, отнюдь не равнодушие не давало мне повнимательнее присмотреться к Касс. Если честно, у меня сложилось сильное впечатление, что никто из них троих не хотел, чтобы я копала глубже. Из-за чего-то, что она, Ревик и Джон пережили в плену Териана, они все хотели, чтобы я оставила это в покое — может, Ревик хотел этого сильнее всех.

По тем немногим проблескам, что я уловила, я подозревала, что так и есть.

То есть, что я на самом деле не хотела знать.

Конечно, я не могла совсем не делать никаких выводов.

Чёрт, я же знала Териана. Я тоже побывала в его плену, хотя по различным причинам со мной не обращались так жестоко, как с ними, и он продержал меня намного меньше. Но всё равно, Териан — это Териан. Более того, и Фигран, и сам Териан во время моего плена, делал достаточно много намёков, чтобы я уловила суть игр, в которые он с удовольствием играл с Джоном, Ревиком и Касс — может, в особенности с Ревиком и Касс.

Я хотела слепо не принимать мысль о том, что Ревика ставили перед выбором — изнасиловать мою лучшую подругу или смотреть, как её убивают у него на глазах. Но я не могла игнорировать кое-какие выводы, напрашивавшиеся из знания личности Териана.

То есть, да… конечно, он бы сделал это.

Мой разум это знал. Мне даже не приходилось усиленно задумываться об этом.

До того, как стать Фиграном, Териан был больным мудаком, которому нравилось делать свои пытки как можно более личными и психически травмирующими. Он сделал бы это просто потому, что я непременно узнала бы об этом. Он сделал бы это, чтобы представлять, как потом Ревик будет объяснять это мне. Он сделал бы это ради последующего чувства вины и боли с обеих сторон. Он сделал бы это просто потому, что он безумен; потому что ему скучно; потому что эта мысль его забавляла; или ему просто хотелось понаблюдать за выражениями их лиц в процессе.

Я не могла думать об этом, даже сейчас.

Я не видела, как подтверждение этих догадок может помочь мне или Касс.

Однако у меня имелось одно большое сожаление. Мне надо было поговорить с Вэшем о ней, пока была возможность. Мне стоило спросить, что, по его мнению, могло ей помочь.

Может, я всё ещё могла поговорить с Тарси.

Оставалось надеяться, что когда мы поедем обратно, Касс будет с нами. Может, Тарси сумеет взять её с собой в Барьер, поможет выяснить корень проблемы, в чём бы она ни заключалась, и как её решить. Может, Юми тоже поможет.

Чёрт, да может быть, Касс самой надо провести несколько лет в заснеженных пещерах.

Сидя там, на самолёте, летевшем над Южной Америкой, я решила, что прослежу, чтобы это случилось. Если Тарси посчитает, что заснеженные пещеры помогут, так мы и поступим. Каким бы ни было решение, я воплощу его в жизнь — может, даже если Касс будет возражать.

Чёрт, да я сделаю что угодно, если это поможет ей обрести умиротворение.