С тобой навеки

Глава 2. Аксель

Плейлист: Beirut — The Penalty

Капля воды со шлепком падает мне на лоб. Я раздражённо вытираю её, затем сушу ладонь о свои грязные джинсы. Обычно я не возражаю против влаги. Большую часть жизни я прожил в Вашингтоне и привык к дождю. Проблема в том, что сейчас дождь происходит внутри шалаша.

— Что ж, — со вздохом говорит Беннет. — Всё так плохо, как ты сказал.

— А теперь скажи мне в долларах, насколько плохо.

Оглядывая худший урон от воды, он говорит:

— Очень плохо. Как подрядчик, я вижу тут одну из своих самых высокооплачиваемых работ за год. Как твой друг, я испытываю тошноту.

— Ясно, — я поворачиваюсь к лестнице по другую сторону от открытого окна, где Паркер занимается наружным осмотром и в данный момент спускается по перекладинам ступенек. Беннет не захочет сообщать плохие новости, но Паркер без проблем выложит всё как есть. — Так сколько в долларах?

Паркер с глухим ударом спрыгивает, а их дочка, Скайлер, с брызгами проносится мимо него, пребывая в восторге от собравшейся воды, по которой можно прыгать как по лужам.

— Достаточно, чтобы ты пожалел, что не оформил дополнительную страховку, которая покроет не только старые трубы, но и урон, который они наносят при прорыве.

Я опираюсь предплечьями на подоконник открытого окна и сердито смотрю на него вниз.

— Тебе хватает наглости сказать мне это лишь потому, что я наверху, а ты внизу, и я не могу дать тебе по яйцам.

— Следи за языком, — говорит Паркер как раз в тот момент, когда Скайлер прыгает в лужу и орёт: — Яйца!

— Скай, не говори так, — просит он её, затем поднимает взгляд на меня. — Я просто сообщаю то, что у Би не поворачивается язык сказать, когда ты в одной комнате с ним. Что бы ни случилось дальше, тебе понадобится страховка.

Беннет теребит тёмную гульку на макушке своей головы и поддевает кусок промокшей штукатурки, упавшей на пол.

— Ему надо поработать над вежливым общением с клиентами.

— Уж не мне критиковать.

Он стирает каплю воды, плюхнувшуюся ему на голову.

— Парк сказал это не лучшим образом, но он прав. Если ты сделаешь ремонт, то впредь это обязательно. Поскольку тут нет регулярных жильцов, и дом открыт стихиям, это недвижимость с высоким риском.

— Когда я сделаю ремонт, — говорю я ему. — И опять-таки, сколько он будет стоить?

— Вдобавок к остальному, что мы уже запланировали?

Я киваю.

Шаркая ботинком по полу, Беннет снова теребит свою гульку.

— Давай я напишу, а ты посмотришь, когда мы уйдём? — он достаёт из заднего кармана свой извечный блокнот и строчит что-то. Вырвав листок, он складывает его пополам и суёт мне в ладонь. — Я серьёзно говорю, подожди. По крайней мере, пока Скайлер не сядет в машину. Мы только на прошлой неделе отучили её говорить «проклятье».

— Я пообещал присмотреть за вашим ребёнком. Я не обещал быть для неё примером.

Беннет вздыхает.

— Чувак, ей семь.

— Она деспот настолок, который надрал мне задницу в Кэндиленд. Вытерпи такое и посмотри, насколько культурно ты будешь выражаться.

Беннет выгибает бровь.

— Признаю, она безжалостна при игре в Кэндиленд, но больше никаких плохих слов от дяди Акса.

— Ладно, — бурчу я. — Уходите.

— Иду, — Беннет убирает блокнот и засовывает карандаш в свою гульку. — Не говори Паркеру, что я это сказал, но если тебе понадобится время, чтобы найти деньги, мы можем начать после получения 50 % от нашего обычного аванса. Просто чтобы оплатить работу команды.

Недобрый знак. Вовсе не добрый.

Я смотрю на сложенный листок бумаги.

— Настолько плохо?

— Скажем так, даже если бы ты взял кредит на ремонт, банки обычно требуют 20 % первого взноса. Так что это будет… — Беннет прочищает горло и кивает на бумажку. — Так что да. Скоро узнаешь.

Мои челюсти сжимаются.

— Супер.

— Ты до сих пор не можешь писать картины? — осторожно спрашивает Беннет.

Я качаю головой. Он знает, в какой финансовой и профессиональной ситуации я оказался, и что кризис с шалашом случился в худший момент.

Обычно, столкнувшись с такой затруднительной ситуацией, я бы написал несколько хороших картин, устроил быстренько выставку и продажу, и всё было бы нормально. До недавнего времени я продавал свои работы на таком уровне, о котором даже мечтать не осмеливался, поэтому у меня было дохрена сбережений, и это не стало бы проблемой. Часть я вложил в ремонт шалаша, для которого несколько месяцев назад нанял команду Паркера и Беннета, но разобравшись с самыми срочными вопросами, я поставил работу на паузу и вложил большую часть денег в только-только зарождающийся бизнес моего брата Райдера — магазин экипировки для активного отдыха, который также предлагает разные занятия под открытым небом, и Райдер старается сделать этот опыт доступным для всех, кто желает отдохнуть на природе.

Райдер обучается, тренируется, получает сертификаты, проводит интервью с людьми, чтобы собрать инклюзивную команду, покупает дорогое оборудование, занимается отделкой помещения, и всё это требует больших вложений. Чтобы не заставлять его иметь дело с процентами по банковскому кредиту, я сказал ему взять деньги и посчитать это инвестицией в его бизнес.

Вот почему я не сказал своему младшему брату, что происходит… хотя он живёт всего в часе езды отсюда, и если я и могу рассчитывать на чью-то помощь с этим кризисом, так это на его. Он бы предложил вернуть деньги, поставил бы свою мечту на паузу. А я не допущу, чтобы такое случилось. Я уже много лет не видел его таким счастливым, как сейчас. Я не стану подрывать это ничем, чёрт возьми.

Остальной своей семье я тоже не говорю. Если бы они знали, что я сделал и планирую сделать с шалашом, то мои родители сказали бы, что это неразумные инвестиции, а мои братья и сёстры посчитали бы, что они у меня в долгу. Это не так. Это меньшее, что я могу сделать.

Я знаю, что ко мне непросто почувствовать близость. Я не такой тёплый и ласковый, как остальная моя семья. Я не обнимаю никого спонтанно, нечасто смеюсь и не процветаю в том дружном хаосе, который описывает нашу огромную семью.

Я люблю не так, как они.

Так что я занимаюсь этим. Я защищаю место, которое нам дорого — «шалаш», А-образный дом, который стал сердцем нашей семьи с тех пор, как мои родители его купили. Вот в такой манере я их люблю. И ничто это не остановит.

Мне просто надо проявить… изобретательность. Мне надо миновать этот художественный кризис, потому что пока я не могу писать, нет и денег на ремонт дома в этот небольшой промежуток времени, пока не пришёл черёд моей сестры, и пока вся моя семья не узнала, в чём проблема.

Беннет переступает с ноги на ногу и откашливается.

— Что насчёт наследства?

Я бросаю на него резкий взгляд. Я рьяно игнорировал своё наследство с тех пор, как мне сказали про завещание дяди Якоба. Потому что оно сопровождалось худшим условием, которое он только мог мне выдвинуть.

— Ты удобно забыл про условие?

— Ну так выполни формально, а не на деле. Тебе необязательно находить настоящую любовь, чтобы жениться. Достаточно того, чтобы кто-то объединился с тобой и отнёсся к этому как к деловой затее. Готов поспорить, ты сможешь найти кого-нибудь в мгновение ока.

Вздохнув, я массирую свою переносицу.

— Ну да. Ведь у меня такой широкий круг общения, и он состоит из людей, сгорающих от желания вступить в брак ради денег.

— Ну типа… мы можем что-то придумать. Парк и я тебе поможем.

— Би! — орёт Паркер снаружи. — Оставь парня спокойно киснуть!

— Ладно, — бормочет Беннет, направляясь к коридору. — Держись. Дай знать, что решишь. И если передумаешь насчёт наследства, я серьёзно… мы поможем тебе кого-нибудь найти.

— Я не настолько отчаялся, — я смотрю на бумажку, прожигающую дыру в моей ладони. — По крайней мере, я так думаю. Но спасибо, Беннет.

Спустившись за ним по ступеням и выйдя наружу, я останавливаюсь на крыльце.

Скайлер перестаёт скакать по лужам и смотрит на меня.

— Сегодня ты выглядишь экстра-ворчливым, дядя Акс.

— Что я могу сказать, Скайлер? Это хороший день, чтобы побыть ворчливым.

Уперев руки в бока поверх своего дождевика в виде плаща супергероя, она запрокидывает голову и изучает меня.

— Думаю, тебе нужен хороший поцелуй.

Паркер скрывает смешок за кашлем.

— Правда? — говорю я ей. — Интересно, кто тебя такому научил.

— Никто! — отвечает она, прыгнув в лужу рядом со мной и окатив водой мои ноги.

— Скайлер, — отчитывает Беннет.

— Да я и так уже промок, — заверяю я его.

Она приземляется в очередной луже.

— Я просто знаю, что когда папочка ворчит, БиБи его целует, и потом ему лучше. Так что найди кого-нибудь и поцелуй. А потом возвращайся, чтобы я надрала тебе попу в Кэндиленд.

— Ох уж этот ребёнок, — устало говорит Беннет, беря её за плечо. — Копия Паркера.

Паркер улыбается, отходя к машине.

— Устами младенца, Аксель!

Я показываю ему соответствующий жест, когда Скайлер поворачивается спиной и забирается в машину. Затем я наблюдаю, как они втроём уезжают, машут руками в окна своего пикапа с удлинённой кабиной. Когда они выезжают на главную дорогу, я разворачиваю листок, который дал мне Беннет.

И очень хорошо, что Скайлер не слышит всё, что срывается с моего языка.

Я в полной заднице.

Убрав листок с квотой, я опускаюсь на крыльцо. Ветер проносится меж деревьев, отчего огненно-золотистая листва сыплется на землю, расписывая её красками и проделывая куда лучшую работу по созданию живописи, чем я за последние месяцы.

Мою грудь скручивает узлом. Я закрываю глаза, и вот она, яркая и перехватывающая дух.

Руни.

Это всё её вина — не дом, а те пустые и лишь наполовину законченные холсты в моей студии. Это её вина, что в последние месяцы я проигрывал креативную битву. И тот бл*дский шарадный поцелуй стал контрольным выстрелом.

Теперь каждый раз, когда я беру кисть, это не абстрактные линии и яркие краски. Это персиковые и розовые тона, сине-зелёные цвета океана и завитки медово-золотого. Я рисую кое-что… кое-кого… кого не должен рисовать.

Этому нужно положить конец. Мне нужно много денег и побыстрее. За последние два с лишним месяца я не написал ни одной картины, которую можно продать. Всё, что уже было написано, продано. Если я не преодолею этот творческий тупик, то я не знаю, что буду делать.

Ну, это неправда. Я знаю, что я сделаю. Просто мне очень не хочется это делать.

Оттолкнувшись от ступеней, я захожу обратно внутрь, закрываю дверь и запираю её за собой. Мой взгляд падает на семейные снимки на стенах коридора. День свадьбы моих родителей. Мои братья, сестры и я на разных стадиях детства. Формальные семейные портреты и любительские снимки детей с ободранными коленками, раскрасневшимися лицами, загорелой веснушчатой кожей.

И тут есть фото многолетней давности. Я вижу брата моей матери, Якоба, который приехал аж из Эстерсунда, мужчину, чью тихую интенсивность, чей ежедневный ритуал ранним утром сидеть на крыльце, пить кофе и рисовать набросок вида вокруг я узнаю в себе. Мужчина, который, как я думал, уважал бы выбор человека, решившего провести жизнь в одиночестве, поскольку так будет лучше.

А потом он оставил мне поразительное количество денег с условием, что я должен жениться.

Это ощущалось как пощёчина.

Он знал меня не очень хорошо, но видел меня достаточное количество раз, и поэтому я думал, что он догадается: брак не для меня, не для того, кто едва может разговаривать с незнакомцами, а с близкими и любимыми людьми мои слова звучат прямолинейно резко; не для того, кто избегает незнакомых прикосновений, редко обнимается и исчезает, когда в комнате становится шумно, потому что это перебор, даже если повод хороший.

Я старался не ненавидеть его. Но прямо сейчас ненавижу. Это наследство очень пригодилось бы. И я должен жениться, чтобы получить к нему доступ.

Мог ли я жениться на ком-то чисто ради денег? Деловое соглашение, при котором я получаю наследство, а мой партнёр получает свою долю.

Я смотрю на фото дяди Якоба и вздыхаю.

— Чем ты думал?

Он не отвечает. Естественно, он не отвечает. Он бл*дская фотография, и он мёртв уже больше года. Я схожу с ума.

Под своими ногами я слышу зловещий бряцающий звук, затем шум воды, а значит, только что сломалось что-то ещё. К этому моменту я даже не удивляюсь. Вздохнув, я разворачиваюсь и иду в подвал.