С тобой навеки

Глава 25. Руни

Плейлист: Maggie Rogers, Del Water Gap — New Song

Я смотрю на палатку, искрящую мигающей гирляндой. Успокаивающая, уютная обстановка, которую Аксель организовал, чтобы гроза ощущалась менее грозной, а темнота — не такой тёмной, и моё сердце разрывается, будто калейдоскоп бабочек разлетается в разные стороны.

И тогда я понимаю, что все мои оправдания, которые я твердила себе, говоря, что это всего лишь увлечение с несколькими преодолимыми чувствами к этому крепкому орешку, наконец-то расколовшемуся только для меня — всего лишь ложь.

Я люблю его. Я уже давно влюблялась. Момент за моментом, как плашки домино, падающие друг за другом, набирающие скорость и красоту по мере контакта друг с другом. После того, как последняя плашка упала с финальным неизбежным щелчком и открыла картину в целом.

Любовь.

О, это в моём репертуаре. Влюбиться в парня, который планирует вытрахать из нас похоть и отправить меня восвояси. Моё сердце парит и разбивается, и пусть это больно, я никогда не чувствовала себя настолько в безопасности. Потому что именно так всё ощущается — не страстно (хотя были такие моменты) и не романтично, чего мы очень усиленно избегали. А безопасно.

Как иронично, что брак без любви в конце концов стал безопасным местом для выстраивания любви.

Я крепко обнимаю Акселя, и моё ухо прижимается к его сердцу. Оно бешено стучит. Почему?

Его руки обхватывают меня. Медленно, осторожно, будто он беспокоится, что я могу превратиться в нечто иное, пока он обнимает меня. Я стою неподвижно, обнимая его, как он мне показывал — крепко, сцепив руки на его пояснице. Я надеюсь, что это не я заставляю его сердце так колотиться. Ну, или если это я, то не в плохом смысле.

Чувствует ли он то же, что и я? Его сердце парит, разрывается и падает на землю? Я не узнаю, так? Если не скажу ему. Если он не скажет мне.

Я хочу быть храброй. Я хочу спросить, признаться и обнажить своё сердце.

Но сейчас темно, идёт гроза, и мне ужасно страшно быть одной. Хотя я хочу знать, хотя я пребывала бы в эйфории, если бы спросила и узнала, что его сердце принадлежит мне так же, как моё принадлежит ему. Но я лучше получу сегодня какую-то часть его и не буду рисковать потерять его полностью.

Завтра я буду храброй. А сегодня мне нужно быть в безопасности.

— Аксель, — шепчу я в его толстовку. Она поношенная и мягкая, пахнет им. Я делаю глубокий вдох и выдыхаю. — Спасибо за палатку с гирляндой.

— Тебе она нравится? — спрашивает он.

Я киваю, сжимая его совсем чуточку крепче.

— Я уже люблю её.

«Я люблю тебя».

Проглотив комок в горле, я отстраняюсь достаточно, чтобы полюбоваться им: тот упрямый локон шоколадных волос, спадающий на висок, отсветы пламени в насыщенно-зелёных глазах. Искусная очаровательность его скул и подбородка, мягкость его губ.

Он тоже смотрит на меня, смотрит в такой манере, в которой, кажется, не смотрел раньше. С открытостью, с неприкрытым любопытством, пока его взгляд бродит по моему лицу. Он отводит мои волосы за плечи, затем мягко обхватывает ладонями моё лицо.

Снаружи снова грохочет гром, комнату озаряет вспышка молнии. Я крепче цепляюсь за Акселя.

— Извини, что я такая дёрганая. Я не должна до сих пор бояться грозы, но я просто… боюсь.

Он прижимает меня к себе, одной рукой ритмично поглаживая по волосам, и говорит:

— Одна из первых вещей, которые мы узнали от папы, когда начали ходить в походы и ночевать в палатках — это то, что важно иметь здоровый страх перед природой, знать наше место в общей иерархии вещей. Потому что тогда мы можем принимать мудрые решения. Страх может научить нас. Но он также может нам врать, — он прислоняется щекой к моей голове. — Попробуешь кое-что?

Я киваю.

— Закрой глаза.

Я напрягаюсь.

— Но…

— Я знаю, от этого становится темно. Но просто попробуй.

Медленно выдохнув, я закрываю глаза. Мир ощущается вдвое более незнакомым и куда более дезориентирующим. Но я крепко держусь за Акселя и держу глаза закрытыми.

— Закрыла.

— А теперь… слушай.

— Что?

Его ладони размеренно скользят по моим волосам. Его сердце стучит у моего уха.

— То, что вокруг тебя. Чувствуй то, что не можешь видеть. Позволь этому сориентировать тебя.

Я пытаюсь сделать ещё один медленный вдох, чтобы успокоиться, и слушаю. Потрескивание огня, тихое дыхание Гарри у наших ног. Позвякивание шарика Скугги, пока она гоняет его по студии. Я слышу стук дождя по окнам, лёгкое поскрипывание высоких деревьев, покачивающихся на ветру. Очередной раскат грома сотрясает землю, но в этот раз он меня не пугает. Он просто… есть. Он присутствует здесь так же, как огонь, животные и обнимающий меня Аксель. Я слышу его грохот так же, как слышу своё сердце. Я слышу грозу, как слышу своё дыхание, как слышу дыхание Акселя.

— Это как одна из твоих картин, — шепчу я. — Большая, сложная, абстрактная и… я просто чувствую это.

А потом я чувствую, как он улыбается, не отрываясь от моей макушки, и его руки чуть крепче сжимают меня.

— Именно так.

Я медленно открываю глаза, моргая, пока они после темноты привыкают к слабому свечению огня и гирлянды. Аксель смотрит на меня с новым светом в глазах, изучая моё лицо.

— Как ты себя чувствуешь?

Я улыбаюсь.

— В безопасности.

Он опускает голову и один раз целует меня — мягко, как легчайший дождь, шёпотом пробегающий по коже. Затем отстраняется.

— Хочешь снова смор? С тем безглютеновым печеньем с шоколадной крошкой?

Моя улыбка становится абсурдно широкой.

— Да! Ты гений, ты это знаешь, верно? Безглютеновое печенье с шоколадной крошкой — это гениальная замена безглютеновым крекерам.

Повернувшись к кухне, он говорит:

— Я даже не знал, что бывает безглютеновый крекер.

— Ты ничего не потерял. Они такие жёсткие.

Когда Аксель заходит на кухню, я замечаю, что он дёргается, будто его ужалили, затем разминает плечи.

— Всё хорошо? — спрашиваю я.

— Нормально, — говорит он. — Моя поясница немного напряжена.

— Ну, учитывая, что ты по двенадцать часов работаешь на стройке, а потом спишь на надувном матрасе, хотя в твоём распоряжении есть абсолютно комфортная кровать и диван, я не совсем удивлена. Разве в доме нет нормальных кроватей?

Аксель открывает шкафчик, затем начинает доставать ингредиенты для смор.

— Мы завернули их в защитную плёнку. И покрытие до сих пор запечатано, пока мы продолжаем работы. Я не могу спать на полиэтиленовом покрытии.

— И вместо этого ты спишь на полиэтиленовом надувном матрасе?

— Он виниловый, — он бросает на меня взгляд через плечо. — И сверху тканое покрытие, благодарю покорно.

Я открываю рот, приготовившись затеять настоящий спор по поводу этого бреда с разделением спальных мест, но не успеваю. Потому что Аксель наклоняется подобрать пакетик с маршмеллоу, который он только уронил, и издаёт такой резкий болезненный звук, что я мгновенно забываю всё, что собиралась сказать.

А потом он валится на пол.

Я обегаю кухонный островок и скольжу по кухонному полу в носках, затем падаю на колени.

Он распростёрся на спине, согнутые ноги подёргиваются. Я вижу, как по его туловищу пробегает мелкая дрожь.

— Всё хорошо, — хрипло говорит он. — Я в порядке.

Я королева этого «я в порядке». И я вижу его насквозь.

— Ты не обязан быть в порядке.

Он ничего не говорит. Просто закрывает глаза.

— Пожалуйста, не трогай меня, — произносит он.

— Не буду, — тихо отвечаю я, положив ладони на свои бёдра и сидя рядом с ним. А потом я просто сижу рядом с ним, пока он дышит, прижимая ладони к глазам. Я жду. И жду. И жду. Пока больше не могу выдержать ни секунды. — Так когда ты собираешься признать, что на самом деле ты не в порядке?

Его губы поджимаются, когда он опускает ладони.

— Моя спина… возможно, немного повреждена.

— Что случилось?

— Дело в моей пояснице. С тех пор, как я травмировал её весной, легко вызвать обострение травмы.

— Что именно случилось?

Он опускает одну ногу и вздрагивает.

— Футбольный матч в моей любительской лиге сделался чуточку ожесточённым.

— У меня такое чувство, что ты не рассказываешь мне всей истории. Это что-то серьёзное?

— Да ничего страшного. Беннет нагнетает, потому что мне пришлось позвонить ему, чтобы он забрал меня из больницы…

— Больницы? Аксель, это серьёзно…

— Нет. Просто мне дали мышечные релаксанты, так что я не мог сесть за руль. Это был просто очень плохой спазм. И сейчас тоже. Кстати, о мышечных релаксантах, — он натянуто показывает на маленький шкафчик над холодильником. — Можешь достать их для меня? Прямо рядом с виски.

— О, конечно. Очень здоровый выбор.

Он стонет, закрывая глаза.

— Я же не просил их вместе.

— Я тебя поддразниваю, — я встаю и беру мышечные релаксанты, для чего мне приходится встать на цыпочки. — Ты тут всё сделал гигантским. Я ростом 180 см, и я даже не могу дотянуться до твоих верхних полок.

— Я реально помещаюсь в своём доме, — говорит он, сделав рожу кирпичом. — Какой кошмар.

Я наливаю воду в стакан и забираю с собой флакон таблеток.

— Сколько?

— Одну.

Я вытряхиваю таблетку, затем закручиваю крышку обратно.

— Эти шкафчики, может, и идеальны для тебя, но что если однажды с тобой захочет жить кто-то, кто не под два метра ростом?

Аксель смотрит на меня, изучая моё лицо.

— Я никогда не думал, что такое случится.

— Как недальновидно с твоей стороны, — я кладу таблетку на его ладонь, затем наблюдаю, как он закидывает её в рот, и его кадык работает при глотании, пока он приподнимается и жадно выпивает весь стакан воды. — Массаж при спазме помогает?

Он слегка закашливается на последнем глотке, затем опускает стакан.

— Ты не обязана это делать.

— Это не отвечает на вопрос, который я задала.

— Это… — он опускается обратно на пол. — Не знаю. Это случалось лишь тогда, когда я был один. В больнице мне не делали массаж, только дали мышечные релаксанты и электростимуляцию. Между прочим, стимуляция мне не понравилась, — он дрожит, затем передёргивается.

Прямо сейчас мне невероятно хочется его защитить. Я знаю, что Аксель — это не плаксивая история. Ему нравится жить одному, в уединении, но мне всё равно хочется, чтобы кто-то был рядом, чтобы позаботиться о нём, когда он в этом нуждается. К счастью, сейчас я здесь и могу это сделать.

Я хочу это сделать.

— Ну… если тебе комфортно, — говорю я, — мы можем попробовать.

— Наверное, — бормочет он. — Когда я выберусь из этого положения.

— Я бы ещё предложила свою грелку, но она исключается, пока не вернётся электричество. Когда будешь готов двигаться, можешь лечь на кровать, и я помну тебя немножко.

Его губы подёргиваются.

Я хрюкаю.

— Ладно, извращенец. Помассирую тебя. Помну тебя. Какая разница. Это никак не сказать так, чтобы не прозвучало двусмысленно.

— Ты права. Прошу прощения.

— Ты прощён. Твоё наказание — лечь на постель.

— Ну если обязательно, — стонет он. Он медленно переворачивается на бок, затем встаёт на четвереньки. Осторожно пытается подняться. — Не бывать этому, — говорит он. — Значит, ползём.

— Ох, Аксель. Это ужасно.

Гарри врывается на кухню, скуля и обнюхивая Акселя, который на четвереньках ползёт в гостиную. Я убираю стул, а затем собираюсь подтащить ближе палатку, но Аксель говорит:

— Оставь.

Так что я оставляю. Я просто придерживаю клапан открытым и позволяю ему заползти внутрь. Он медленно вытягивается на матрасе, будто бейсболист в замедленном режиме скользит на домашнюю базу с низким, болезненным стоном.

Пытаясь дать ему уединение, чтобы комфортно улечься, я принимаюсь за работу, делая то, что всегда помогает мне почувствовать себя лучше в расстраивающей ситуации — прибираюсь. Я шевелю угли в камине, добавляю ещё одно полено. Зажигаю свечи, которые он расставил на полках над камином.

А когда я поворачиваюсь назад, Аксель лежит на животе, оставшись в одних спортивных штанах. Моё сердце замирает. Он такой красивый. Я бесстыже пялюсь на мышцы его спины, изгиб позвоночника и две маленькие ямочки прямо над поясом спортивных штанов.

Когда я поднимаю взгляд, наши глаза встречаются.

— Прошу прощения за шоу, — говорит он. — Просто когда моя спина в таком состоянии, я не могу выносить ощущение ткани на коже. Это раздражает.

— Ничего страшного, — я тоже заползаю в палатку, которая на удивление просторна, но опять-таки, она рассчитана на почти двухметрового парня, так что это необходимо. — Мне можно прикоснуться к тебе?

— Да, — говорит он, уткнувшись лицом в расстеленный спальный мешок. — Можешь сесть на мою попу? Это даст тебе лучшую опору, и давление на копчик ощущается приятно.

Я сажусь на него верхом и отвешиваю себе мысленную пощёчину, когда чувствую твёрдые мышцы его задницы. Сейчас не время для чего-то сексуального. Сейчас надо позаботиться об Акселе.

Я нежно кладу ладони на его поясницу, на его гладкую и подтянутую кожу. Я не профессиональный массажист, но я достаточно долго занималась спортом, чтобы знать, что болит и что облегчает боль, так что я понимаю, что ощущается приятно. Я мягко провожу большими пальцами вдоль больших мышц по обе стороны от его позвоночника, чем добиваюсь его стона.

Точно. Неа. Ни капельки не сексуально.

Скажите это ноющему ощущению между моих бёдер и моим соскам, напрягшимся под кофтой с Бобом Россом. «Нет ошибок. Есть счастливые случайности».

Я несколько раз повторяю движение, потом развожу руки и массирую его ладонями. Аксель выдыхает. Его задница подо мной напрягается.

— Нормально? — это звучит слегка с придыханием. Упс.

Ладони Акселя сжимают в кулаках спальный мешок, который он постелил в палатке.

— Да.

Я чувствую спазм мышц на его пояснице и опускаю ладони прямо к двум ямочкам по обе стороны от его копчика.

— Вот там, — стонет он.

Помедлив, я отстраняюсь назад, вспомнив массаж шиацу, на который ходила ранее в этом году. Массажистка стояла у моей головы, затем провела ладонями вниз по позвоночнику к попе. Я ярко помню, как это помогло раскрыть мою поясницу.

— Я попробую кое-что ещё, ладно?

Аксель приоткрывает глаза лишь наполовину. Я вижу, что мышечный релаксант начал действовать.

— Конечно.

Я слезаю с его попы, затем подползаю к его голове. Он поднимает взгляд и хмурится.

— Что ты делаешь?

— Я не собираюсь творить безумства, потому что я не профессионал, но я хочу попробовать кое-что, что массажистка делала со мной. Это очень хорошо влияет на поясницу.

Его глаза не отрываются от меня, когда я подвигаюсь на коленях, затем наклоняюсь над ним. Мои колени практически оседлали его голову. Я провожу ладонями вниз по его спине.

— Даже не смей отпускать двусмысленные шуточки.

Тяжело вздохнув, Аксель утыкается лбом в моё колено. Затем мягко кладёт ладонь на моё бедро и проводит ей вверх и обратно вниз.

— Это жестоко.

— Это причиняет боль? — спрашиваю я.

— Да, — стонет он. — И очень сильную.

Я медлю.

— Я могу остановиться.

— Я не про массаж, — бормочет он. — А про это, — он сжимает моё бедро. — Так близко к тому, чего я хочу.

К моим щекам приливает жар, и я тихо смеюсь.

— Кажется, мышечный релаксант расслабил ещё и твой язык.

— Ммхмм, — тянет он, утыкаясь носом в моё бедро с внутренней стороны. — Расслабил. И мой язык не хочет быть расслабленным. Он хочет заняться делом.

Я издаю хрюкающий смешок.

— Вау. Когда напьёшься, ты тоже такой забавный?

— Неа. Я просто становлюсь очень тихим.

— Как будто обычно ты не тихий.

— Ещё тише, — серьёзно отвечает он. — Как мышка.

Я смотрю на него и сдерживаю смешок.

— Ну не знаю. Готова поспорить, что если бы я поставила тебя перед мишенью для дартса после того, как ты выпил несколько бутылок пива, ты бы сделался немножко шумным. Ты похож на любителя дартса.

Он улыбается, и это сокрушительное трио: белые зубы, вытянутые ямочки на щеках и — грандиозный финал — сморщенный нос. Моё сердце запинается как мотор, который вот-вот заглохнет.

— Когда приедешь на День Благодарения, узнаешь, — отвечает он. — У нас есть дартс в подвале. Ох бл*дь, да, — он стискивает моё бедро, когда я провожу основаниями своих ладоней до мышц его задницы. — Сделай так ещё раз. Это было очень приятно.

Мне требуется вся моя сила воли, чтобы не рухнуть и не капитулировать, потому что я нереально возбуждена и в то же время вот-вот расхохочусь, массируя задницу Акселя и сидя верхом на его голове, пока он стонет подо мной. Это вообще ни разу не секс, хотя мы оба этого хотим. Это идеально описывает всю суть наших отношений.

— Да, — с придыханием произносит он, крепче сжимая моё бедро. — Бл*дь, как же больно. Но в хорошем смысле больно. Не останавливайся.

— Если бы когда я только приехала сюда, ты бы сказал мне, что я через несколько недель выйду за тебя замуж, оседлаю твоё лицо и буду мять твою задницу, пока ты говоришь мне, что тебе «в хорошем смысле больно», я бы ржала аж до слёз.

Аксель стонет.

— Вот погоди, пока меня не отпустит релаксант. Ты ещё как оседлаешь моё лицо. И ты не будешь смеяться.

— Ловлю тебя на слове, — я продолжаю массаж, глубоко разминая напряжённые мышцы. Я слышу, как его дыхание становится более ровным, а стоны — более редкими.

— Немножко получше? — спрашиваю я.

Он что-то мямлит. Его глаза закрыты, отсветы пламени пляшут на его коже, на длинных мышцах плеч и спины. Я аккуратно отодвигаюсь и сажусь рядом, убирая его волосы от лица, позволяя себе мягко погладить его бороду. Мне надо в туалет, а потом я планирую обосноваться на диване, где я буду поблизости и смогу хотя бы видеть гирлянду в палатке. Я не буду спать рядом с ним, когда он в отключке, и мы не обсудили места для сна. Но прежде чем я успеваю хоть выбраться из палатки, его ладонь выстреливает вперёд и обхватывает моё запястье.

— Иди сюда, — тихо говорит он.

Я колеблюсь.

— Аксель, тебе нужно просто поспать…

— Именно поэтому я хочу, чтобы ты подвинулась сюда, — его глаза открыты и удерживают мой взгляд.

— Всего на несколько минут, — говорю я ему.

Он прищуривается, но ничего не говорит.

Я осторожно опускаюсь на спальный мешок рядом с ним. Аксель приподнимает свою руку ровно настолько, чтобы обнять меня за талию. Он подтягивает меня поближе, затем утыкается носом в мои волосы и вдыхает.

И именно так он засыпает, крепко обнимая меня, и моё имя срывается с его губ тихим, бездыханным звуком.