Салли и похититель грёз

Глава 4

Наконец слёзы иссякают и впитываются в мою льняную кожу. Я осторожно подтаскиваю Джека к кровати и укладываю на чёрное лоскутное одеяло. Зеро крутится рядом и тихо скулит.

Поправив подушку под идеально круглой головой моего любимого, я оставляю его и выхожу через стеклянные двери на террасу. Воздух удивительно неподвижен, заходящее солнце отбрасывает полоски света на безжизненные деревья. Глядя на город, я пытаюсь понять, что же произошло.

Всё тело сковывает холод, будто сквозь меня прошёл призрак, заплутавший на кладбище. Джек спит. Все остальные тоже. Но почему?

Я мысленно возвращаюсь назад во времени, вспоминая всё произошедшее за это время.

Когда я сбежала из города, никто ещё не спал, все были заняты подготовкой к празднику. Что-то случилось, пока меня не было.

Загадка, сказанная шёпотом в темноте, загадка, для решения которой у меня так мало подсказок. Только песок, который я нашла рядом со всеми уснувшими.

Но в наступившей тишине мне на ум приходит кое-что ещё. Одна мысль, которая поднимается из самых сокровенных бездн моего тряпичного сердца. Тишина, окутавшая город Хеллоуина, приносит мне облегчение. Мне удивительным образом спокойно от отсутствия голосов и обычной городской суматохи.

Я оглядываюсь на спальню, где на полу всё ещё валяются отрезы ткани, шляпы с крыльями летучих мышей и туфли на высоких каблуках, сделанные из костей горгульи и дурно пахнущей рыбьей кожи. Я до сих пор чувствую, как когтистые пальцы Хельгамины перебирают мои не подходящие королеве волосы, как Зельдаборн колет меня швейными булавками, оборачивая моё тело слоями шифона. В голове до сих пор ярко представляется бешеный вид мэра, когда он перечислял мои обязанности королевы; ощущаю на себе взгляды толпы, когда они выкрикивали моё имя, дёргали за платье, слепили вспышкой фотоаппарата. Всё это было похоже на бурю, свирепствовавшую вокруг меня. Как будто я принадлежала им, была предметом, с которым можно делать что и где вздумается, а не живым существом.

Но теперь... они все спят, и вокруг неожиданно поразительно тихо.

Впервые с тех пор, как мы с Джеком вернулись из свадебного путешествия, моё сердце успокаивается, напряжение спадает – все швы расслабляются, будто я сняла тугой корсет, стягивавший тело. Я осталась одна.

И это одиночество похоже на тёплую ванну, в которую хочется окунуться с головой, опуститься на самое дно и наблюдать, как пузырьки воздуха медленно поднимаются на поверхность, забирая с собой всю усталость.

Я возвращаюсь в дом, поднимаю с пола ткани и туфли и кучей запихиваю в шкаф. Мне приходится навалиться на дверцу, чтобы закрыть её.

Моё дыхание всё ровнее с каждой секундой. Я окидываю взглядом спальню, как будто вижу её впервые, комнату, которая является всего лишь комнатой. Не королевской тюрьмой.

Убаюканная гробовой тишиной, я прохожу по дому, прикасаясь к обоям с чёрным узором и рассматривая резные светильники в виде сорок. На кухне я завариваю чашку чёрного чая с пыреем, бульканье воды в чайнике – единственный раздающийся звук – эхом отражается от стен. С чашкой в руках я выхожу на крыльцо и смотрю на застывший в безмолвии город, над которым медленно поднимается луна цвета белой кости. День сменяется ночью.

Эти украденные минуты умиротворения кажутся мне преступлением. Особенно когда Джек, единственный человек, которого я хотела бы видеть рядом, беспробудно спит наверху.

Но лишь на мгновение я позволяю себе представить, каково было бы остаться одной насовсем. Бродить по улицам, не боясь любопытных взглядов, оценивающих каждый наклон моей головы и малейшее движение губ, больше никогда не слышать слово, которое как нож режет мои барабанные перепонки, – «королева». Я могла бы прочесть все книги в библиотеке Джека, собрать травы в саду, и никто не ругал бы меня за грязь на туфлях и подоле только что сшитого платья. Тоска по времени, когда невыносимая тяжесть титула не давила на мои плечи, кажется неслыханной вольностью, предательством.

И всё же я позволила своим кукольным глазам на секунду закрыться и прислушалась к тишине, накрывшей город Хеллоуина, будто одеялом.

Шелест листьев, шорох холодного осеннего ветра. И больше ничего.

Волшебным образом я получила именно то, что хотела. Тишину. Я осталась одна. Но надолго ли?

Я открываю глаза и полной грудью вдыхаю вечерний воздух, когда вдруг слышу какой-то шорох. Мягкий и приглушённый. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю на железной ограде дома чёрную кошку, выныривающую из темноты. Она спрыгивает на землю и бежит в мою сторону, тихо мяукая. Я сбегаю по каменным ступеням и опускаюсь на колени рядом с ней. Изящно выгнув спину, кошка позволяет мне провести ладонью по её чернильно-чёрной шёрстке.

– Ты была здесь, когда все уснули? – тихо спрашиваю я.

В ответ она только мурлычет. Жаль, она не сможет рассказать, что же произошло в городе, пока мы с Зеро блуждали по лесу.

Но тут её заострённые уши вздрагивают, глаза устремляются в темноту, скрывающую городскую площадь. Она что-то слышит. Или кого-то.

А потом... Я тоже начинаю слышать.

Негромкое «шуш-шуш-шуш», будто ручеёк бежит по камням.

Я вскакиваю на ноги. Возможно, кто-то ещё не спит. Циклоп или Ундина.

Открыв ворота, я выглядываю наружу и ещё раз прислушиваюсь.

Звук приближается. Шшш... шу-у-у-ушш. Я уже собираюсь окликнуть того, кто скрывается в вечерних сумерках, но кошка вдруг бросается наутёк и исчезает в переулке за домом.

Мои глаза блуждают по городской площади, пытаясь рассмотреть, кто же там.

Но из-за сгущающейся темноты зрение меня подводит: очертания зданий растворяются, силуэты деревьев принимают причудливые формы, их ветви напоминают вытянутые руки великанов. Я одёргиваю себя: всё это не по-настоящему. Тут нечего бояться. Пока.

И тут кое-что необычное всё-таки попадает в поле моего зрения... Какое-то существо вдруг появляется из-за угла ратуши.

Поначалу мне трудно его рассмотреть, оно всё как лунный свет – бледный и призрачный одновременно, как будто соткан из полумрака, который наступает сразу после сумерек. Но вскоре я понимаю, что это создание напоминает человека: две руки, две ноги, которые едва касаются поверхности земли, будто он парит, длинная белая борода, всклокоченные белоснежные волосы. Он закутан в многослойную одежду цвета кучевых облаков, похожую на плащ или мантию, окутывающую его высокую фигуру, так что трудно сказать, где начинается и заканчивается ткань.

У него облик почтенного старца, который ходит – или парит – с тростью, пьёт чай большими кружками и рассказывает небылицы до самой ночи. Но вот его лицо рассказывает совсем другую историю.

Оно скорее принадлежит тому, кто только что выбрался из гроба: густые, неухоженные брови сведены, уголки губ опущены, на лбу глубокие морщины, а под глазами тёмные тени-полумесяцы. Так выглядит нежить, восставшая из мёртвых.

Вообще-то, может, так и есть. Просто он воскрес на несколько дней раньше Хеллоуина, такое иногда случается. Наверное, очнулся запертым в гробу, который не успели выкопать, так что был вынужден выбираться самостоятельно. Кто угодно выглядел бы пугающе, оказавшись погребённым на глубине нескольких метров под землёй без лопаты.

Мне вдруг становится жаль беднягу. Я уже собираюсь выйти из тени, когда замечаю, что за ним что-то сыплется: мелкие крупинки, вспыхивающие в тусклом лунном свете. Словно крошечные звёздочки.

Как... песок. От ужасного осознания у меня перехватывает дыхание.

Песок. Парящий старик приближается к сёстрам-ведьмам и наклоняется над ними, как будто проверяет, действительно ли они спят. Он дотрагивается до щеки Хельгамины, затем внимательно всматривается в лицо Зельдаборн, следя за малейшим движением. Затем он достаёт что-то из кармана призрачной мантии, раскрывает ладонь и сдувает песчинки. Сверкающее белое облако окутывает лицо младшей из ведьм.

Седовласый выжидает, наблюдая, что будет дальше. Зельдаборн остаётся неподвижна – она полностью, безраздельно спит. Удовлетворённый своей работой, старик отворачивается от сестёр и покидает площадь. Кажется, он направляется в сторону обсерватории доктора Финкельштейна.

Я стараюсь не двигаться и даже не дышать, пока он окончательно не исчезнет в темноте. Убедившись, что старик действительно ушёл, я судорожно хватаю ртом воздух и бегу к дому, чтобы поскорее укрыться.

Все мои швы напряжены так, что вот-вот лопнут, желудок сжался в комок. Я взлетаю по лестнице, едва не упав, споткнувшись на верхней ступеньке, и забегаю в нашу спальню. Зеро по-прежнему витает над спящим Джеком, не желая оставлять его одного.

– Джек! – в отчаянии зову я, падая на колени у кровати. Мои глаза прикованы к окну на случай, если незнакомец решит заглянуть и сюда. – Джек! Там кто-то есть.

Я трясу его за плечи, отчаянно хватаясь за надежду, что смогу его разбудить. Умоляю очнуться. Но он остаётся неподвижен.

Слёзы снова застилают глаза, всё тело цепенеет от поднимающейся в груди паники. Ужаса. И ещё одного чувства: гнилостной вины, острым ножом пронзающей сердце.

Поначалу мне казалось, что во всеобщем сне нет ничего плохого. Пусть все отдохнут. Хоть немного. Как будто полуночные звёзды даровали мне эту блаженную тишину. Но теперь я начинаю кое-что понимать.

Я ошибалась: Шито, Крыто и Корыто не имеют ко всему происходящему никакого отношения. Все спят... потому что в городе Хеллоуина появилось настоящее чудовище.

Всё утопает во тьме. Непроглядная чернота пронизывает каждый листок, стебель и острый шип.

Выждав, когда призрачный старец доберётся до кладбища на окраине города, я выскользнула из дома и пробралась в сад за обсерваторией доктора Финкельштейна.

И теперь собираю растущие здесь травы, надеясь, что меня не выдаст бешеный стук сердца в груди. Я знаю, что действовать надо быстро.

Я рву женьшень, шалфей, подорожник и мяту, быстро наполняя металлическое ведёрко, а потом крадусь обратно. Даже отсюда мне слышно приглушённое бормотание старца, хотя он довольно далеко. В городе так тихо, что даже его едва различимый голос долетает до моих ушей сквозь застывший воздух. Он что-то напевает – колыбельную, как мне кажется. Баюкающую и манящую. Я начинаю задумываться, не чувствует ли он, что ещё кто-то в городе не спит – кто-то, кого он ещё не нашел, – и не пытается ли подманить меня таким образом.

Как можно быстрее преодолев каменную дорожку до дома, я тихо закрываю за собой дверь, чтобы зовущая мелодия больше не проникала в мои мысли, заставляя забыть, что мне нужно сделать.

В тускло освещённой кухне, где у стены ютятся плита на одну конфорку и крошечный кривой морозильник, я завариваю травы в кастрюле с грязной водой. Помешивая кипящую смесь, я чутко прислушиваюсь к каждому шороху на улице. Наконец пространство наполняется тяжёлым пьянящим ароматом, травы теряют свой цвет, а отвар становится похож на сероватое молоко – всё готово. Я переливаю его в фарфоровую кружку и осторожно несу в спальню.

Джек по-прежнему лежит без движения, ровно в той позе, в которой я его оставила. Чуть приподняв его голову, я осторожно, чтобы не пролить ни капли, вливаю ему в рот тёплую микстуру. Когда кружка пустеет, я кладу ладони на его грудь и жду. Он должен проснуться, ещё немного, и его чёрные бездонные глаза откроются и посмотрят на меня.

– Пожалуйста, – шепчу я так тихо, что ему всё равно меня не услышать. Слёзы текут по моим щекам, капая ему на лицо. – Джек! – Мой голос срывается, отчаянный, умоляющий.

Я так хочу, чтобы он сжал мою руку, чтобы проснулся и стёр слёзы с моего лица. Мне казалось, что я хочу остаться одна, но теперь понимаю, что не учла одно кошмарное обстоятельство. Остаться одной – значит почувствовать себя одинокой. Стоять там, где раньше кипела жизнь, и слышать лишь собственное дыхание.

Я так сильно ошиблась!

И мне очень нужно, чтобы Джек очнулся ото сна.

Старые часы в холле громко тикают, так что каждая секунда гудит у меня в ушах. Прошло слишком много времени. Зелье, которое я приготовила, достаточно сильное, чтобы поднять самых капризных мертвецов из самых старых гробов. Джек должен был открыть глаза, едва первая капля коснулась его губ.

Но проходит ещё минута, а травы лишь окрашивают его скулы еле заметным розоватым румянцем. Надежда, которая ещё теплилась во мне, будто вся выплеснулась прямо на пол, превратившись в лужу тягучей боли.

Он не проснётся.

Я убираю ладонь с его чуть заметно вздымающейся груди, гляжу в окно – прохладный ночной ветерок шевелит шторы – и ощущаю, как страх распространяется по всем моим швам и стежкам.

Если зелье не в силах разбудить Джека, если я не могу отменить чары, которыми окутал город этот призрачный старик, значит, я действительно осталась совсем одна.

С улицы всё громче доносится неразборчивое мурлыкание старика.

Баюкающая мелодия, колыбельная песня, которую поют младенцам перед сном. Но она совсем не похожа на те, что поют в городе Хеллоуина о воющих призраках и жутких чудищах, которые прячутся под кроватями и нападают на непослушных малышей, пока те спят. Его песня о белоснежных летних облаках и пушистых овечках, которые пасутся на васильковых лугах и мирно дремлют под звёздным небом.

Я осторожно подхожу к окну, стараясь не издавать ни малейшего шороха, и выглядываю наружу. Колыбельная плывёт над чёрными черепичными крышами, приближаясь с каждой секундой. Едва дыша, я поворачиваюсь обратно к Джеку... и тут что-то мелькает у самого окна. Неясная тень. Плохо различимая, пугающая и совсем близкая.

Спотыкаясь о собственные ноги, я прячусь за штору и вжимаюсь в стену. Но я не успела спрятаться.

Он заглядывает в окно, песок сыплется из карманов, тихо ударяясь о выложенную камнем дорожку внизу. Впервые мне удаётся разобрать слова его манящей колыбельной.

– Ночь тепла и тиха, вот и в сон тебя клонит, – напевает он. – Приди же ко мне, усталость в подушке утонет.

Я опускаюсь на пол и закрываю уши ладонями. Не хочу слышать его зов, не хочу погружаться в смертельный сон, как Джек и все остальные. Зеро спрятался в шкафу, мне очень хочется перебраться к нему, но я боюсь, что тогда старик заметит меня.

– Не беги и не бойся: сны приятные я подарю, – уговаривает он чарующим голосом, – лишь глазки прикроешь, дверь в мечту отворю.

Я сглатываю ужас, подступающий к горлу, в груди бушует ураган из высохших листьев. Мне нельзя оставаться здесь, у открытого окна. Но прежде чем я успеваю побежать к двери, в спальню врывается порыв ветра, который приносит с собой облачко сверкающих пылинок, похожих на сахарную пудру.

Песок.

Он стелется по полу, оседает в трещинах, попадает в волосы. Я вдыхаю несколько крупинок – в горле начинает першить. Как я ни сдерживаюсь, всё равно кашляю, и манящая мелодия тут же затихает.

Теперь он точно знает: в доме кто-то есть.

Старик нашёл меня.

Я должна бежать. Сейчас же.

Я срываюсь с места, скользя на тонком слое песка. Чудом удержав равновесие, я добираюсь до шкафа и распахиваю дверцу. Внутри дрожит Зеро, он в ужасе.

– Нужно уходить, – шепчу я ему.

Он выскальзывает из укрытия, и мы вместе бежим в коридор, вниз по лестнице к выходу. Схватившись за ручку, я осторожно приоткрываю дверь, уже собираясь нырнуть в сумерки, но в последний момент замечаю, что над головой мелькает тень.

Старик кружит у дома, ищет нас.

Листья в груди взлетают до самого горла, всё вокруг пульсирует от сотрясающего меня страха. Я хочу тихо закрыть дверь, но внезапно налетевший порыв ветра распахивает её, с громким треском ударяя о стену. Мы с Зеро отскакиваем назад в коридор.

Спустя мгновение старик появляется в дверном проёме и смотрит прямо на меня.

Бесконечную секунду мы глядим друг на Друга.

– Погружайся в мир снов, в царство сказки. Закрывай, моя прелесть, сонные глазки, – убаюкивает он меня, его голос нежен, как касание шёлка к коже.

Я замираю, ноги подкашиваются. Призрачный старик переходит порог дома и медленно приближается ко мне, напевая себе под нос. Он не сводит с меня глаз, но теперь я уже не вижу в них зловещего блеска. Просто старый седовласый господин, тихо мурлыкающий колыбельную, чтобы успокоить смятённые умы.

Вдруг я ощущаю ужасную усталость. Мне так хочется немного передохнуть, опуститься на пол прямо в коридоре, прикрыть глаза и позволить чарующему голосу старца убаюкать меня. Я заслужила минутку-другую тишины и спокойствия.

Но Зеро подталкивает носом мою ладонь и утробно рычит. Я моргаю и отвожу взгляд.

Усыпивший весь город монстр стоит в моей прихожей, а я обмякла, как тряпичная кукла без набивки.

Я мотаю головой, пытаясь сбросить странное оцепенение, проникшее в каждый лоскуток моего тела, поднимаюсь на ноги и стремглав бегу по коридору. Зеро не отстаёт. Судорожно соображая, как унести ноги, я забегаю в библиотеку Джека.

Здесь всего одно узенькое окно, обрамлённое книжными полками, которое крайне редко открывают, но сейчас оно – мой единственный шанс на спасение.

Другого выбора у меня нет.

Зеро встревоженно наблюдает, как я поднимаю створку и протискиваюсь в отверстие. Я слышу, как старик движется по коридору и напевает колыбельную, надеясь снова погрузить меня в дрёму. Двигается он медленно, без лишней спешки; он знает, что рано или поздно его жертвы не смогут больше сопротивляться и погрузятся в мутный туман сновидений.

Наконец он заходит в библиотеку и издаёт недовольный звук, похожий на скрежет зубов, нетерпеливый и раздражённый, когда видит, что я уже наполовину высунулась в окно.

Падать недолго – два этажа, и я бесчисленное количество раз сбегала из лаборатории доктора Финкельштейна, так что точно знаю, что будет. Я делаю вдох, выскальзываю в открытое окно и лечу вниз, пока не ударяюсь о землю с отчётливым шлепком.

Падение убило бы большинство людей, раздробило бы хрупкие, пористые кости. К счастью, у меня нет костей, которые можно сломать.

Зеро вылетает следом, опускается вниз и лижет меня в щёку призрачным языком.

– Я в порядке, – шепчу я.

Левая нога вывернута в колене, но времени исправлять это нет, так что я, как могу, поднимаюсь и прыгаю на другой. Старик ещё не добрался до окна, и нам нужно успеть скрыться, пока он не увидел, в какую сторону мы побежали.

Я добираюсь до сумрака ближайшего переулка, охваченная ужасом, слышу, как Песочный человек стремительно рыщет по улице. Кое-как переставляя ноги, я огибаю дом и спешу по тропинке, ведущей через кладбище к мосту, и наконец попадаю в лес. В спасительную темноту.

Когда мы проходим пару метров в глубь чащи, Зеро вдруг хватает меня за локоть и резко останавливается. Я удивлённо оборачиваюсь. На фоне черноты леса призрачная шерсть пса кажется совсем белой, он тихо скулит.

– В чём дело? – спрашиваю я.

В ответ Зеро отпускает мою руку, отворачивается и тоскливо глядит на город вдалеке. Его уши опускаются, нос тускнеет... И тогда я понимаю.

Он не хочет оставлять Джека.

– Возвращаться нельзя, – качаю я головой. – Тот... тот человек усыпит нас. Тогда в городе не останется никого, кто бы не спал.

Я вспоминаю облако песка, которое ветром занесло в окно. Как мелкие крупинки осели у меня на одежде, в волосах, как от них першило в горле. Возможно, это лишь вопрос времени, когда и я погружусь в этот странный сон, похожий на небытие. Если только не придумаю, как отряхнуться от него, убрать с кожи. Или такого количества песка недостаточно, чтобы погрузить меня в сон? Уж точно я не собираюсь оставаться здесь и выяснять это наверняка. Нельзя так рисковать.

Зеро тяжело вздыхает и снова скулит, он неотрывно смотрит туда, где на втором этаже нашего дома спит Джек. Я провожу рукой по спине Зеро, приглаживая его призрачный мех.

– Понимаю, – шепчу я.

Он хочет остаться с Джеком. Он не оставит его одного. Несмотря ни на что.

– Я вернусь, – обещаю я, хотя пока сама не знаю как.

Но мне нужно бежать из города Хеллоуина, пока призрачный старик снова не нашёл меня. Я должна где-то спрятаться. Зеро взмахивает хвостом, негромко тявкает и летит обратно к кромке деревьев. Уже на мосту он вдруг останавливается и оглядывается на меня. Я киваю на прощание, всеми силами сдерживая слёзы, комком подступившие к горлу. Как бы мне ни хотелось, чтобы пёс остался со мной, мой единственный друг ныряет в сумрак кладбища и скоро окончательно исчезает из вида.

Даже сейчас он безраздельно предан Джеку. И хотя мне страшно за него, я знаю, что тихий и призрачный Зеро сможет спрятаться от этого потустороннего монстра. Скорее всего, он тайком проберётся обратно в спальню и укроется в шкафу среди вещей. В глубине души я даже благодарна ему, что он останется с Джеком.

Я бы тоже хотела. Но до моих ушей долетает колыбельная песня, которую ветром носит по улицам города. Он всё ещё ищет меня.

Нужно скорее уходить. Я заставляю себя отвернуться от Зеро, Джека и всего города Хеллоуина и ковыляю дальше в мрачный лес так быстро, как только позволяет вывернутая нога. Пока город совсем не исчезает, утонув в нагромождении ветвей и стволов. Пока вокруг не остаётся одна жуткая тишина тёмной лесной чащи, которую нарушает лишь шорох сухих листьев у меня внутри.