Самый длинный месяц

Глава 21

Он даже не успел позвонить в управление. Для этого у него просто не было возможности.

Боясь, как бы Червонец с бегемотом не пропали из виду, он оказался на улице раньше, чем они. Теперь он целиком был во власти быстро развивавшихся событий.

Сбежав по лестнице, он на ходу всунулся в плащ и, сделав вид, что прячется от ветра за экскурсионным автобусом, хорошо запомнил номер «Москвича», за руль которого уверенно сел Червонец. Иностранец завалился на сиденье сзади.

Оценив ситуацию: еще секунда-две и бежевый «Москвич» нырнет в поток машин, канет во тьму, Климов кинулся к такси.

— Свободен? Выручай.

Водитель внял его скороговорке, присмотрелся к удалявшемуся «Москвичу» и вскорости нагнал его при выезде из города.

— Обходим?

— Нет, — дотронулся до его локтя Климов, — этого достаточно. Даже немного отпустите… да… вот так.

Слишком уж стремительно и ходко наседали они на «Москвич».

Водитель сбросил газ. Держась на отдалении, он довольно грамотно преследовал машину с восседавшим за рулем Червонцем. Климов не без ревности подумал, что кино и телевидение скоро всех научат сыщицкому делу.

Оказавшись за чертой города, «Москвич» лихо проскочил газостанцию, склад лесоторговой базы, световую рекламу ресторана «Домик рыбака», железнодорожный переезд и, не сбавляя скорости, помчался в ночь по кольцевой… Теперь его путь лежал в сторону сажевого завода. Или психбольницы, предположил Климов. Тогда нужно обходить их, и как можно скорее. К психбольнице ведет узкая дорога через лес, и слежка тогда будет очевидной. Надо обгонять сейчас, пока машины на кольце. Если эти типы не свернут, проскочат мимо, он их все равно достанет по прямой: сворачивать Червонцу некуда. По обе стороны дороги — чернозем, раскисший от дождей, не говоря уже о густолесье. Не уйдут.

— Обходим и сворачиваем, — распорядился Климов. — К психбольнице. Но так, чтобы не поняли они. Сумеем?

— А чего ж, — мгновенно подобрался таксист и его добродушное лицо стало суровым. — Это мы свободно.

Водитель он был классный, и «Москвич» остался позади минуты через две.

Глянув в зеркало и убедившись, что поворот скрывает их от посторонних глаз, таксист дожал педаль, прибавил газу, включил дворники: на лобовом стекле после обгона растекался мутный веер брызг. Опять заморосило.

— Успеваем?

— А чего ж, — все с тем же невозмутимым спокойствием отозвался водитель, и машину занесло. — Асфальт сырой.

Он цепко держал руль и всматривался в сумрак.

— Где-то здесь…

Перед отвилком он еще раз глянул в зеркало, притормозил и метров пять их протащило юзом.

Сзади была темень.

А на климовских часах — двадцать два сорок шесть.

Скоро спать, а мы не ели, вспомнил он гульновскую присказку и уперся рукой в приборную панель: качнувшись с боку на бок, их «Волга» съехала с основной трассы и, разбрызгивая воду, ходко устремилась к слабо освещенным воротам психбольницы. Отвилок утопал в широких лужах.

— Значит, так, — оглядываясь, сказал Климов. — Разворачиваемся и ждем. Я выхожу и прячусь. Вон, хотя бы там. — Он указал на трансформаторную будку. — Эти типы будут здесь с минуты на минуту, если мы не просчитались. И как только они станут приближаться, отъезжайте.

— А чего ж, — сказал таксист и озаботился: — А ты?

— Я остаюсь. Пусть думают, что вы за кем-нибудь из персонала приезжали. Жена там, или дочь…

— Ну-ну, — кивнул таксист. — А если что?..

— А если что, нагоним их на трассе.

— Чего проще, — разворачивая на асфальтовом пятачке машину, согласился водитель и вопросительно взглянул на Климова: — А как же ты? — Он малость помялся, сделал неопределенный жест рукой. — Один… с двумя то справишься?

Климов открыл дверцу и пригнулся, чтобы выйти.

— Все путем.

Обойдя машину сзади, подошел к окну водителя.

— Управлюсь. Только вы, Петр Свиридович, — прочел он имя-отчество таксиста на служебной карточке, — сразу позвоните к нам, в угрозыск, справитесь через ноль-два, и передайте, где я нахожусь. Пускай подъедут. Скажите, по поручению…

— Кого?

— Майора Климова. Пока!

В узком прогале леса, на отвилке, засветились фары.

В ту же секунду, взвизгнув шинами, врубив слепящий свет, навстречу им рванулась «Волга», и Климов, стоя в темноте, за будкой трансформатора, сосредоточенно решил, что все пока идет по плану.

Свет приближающихся фар пересчитал копья ограды, и послышался шум работающего мотора. Затем раздалось характерное шуршание колес по гравию, когда машина тормозит, и через некоторое время звучно чавкнула сначала одна дверца, а затем другая. Вслед за этим что-то чиркнуло, и стали различаться быстрые шаги.

Климов весь обратился в слух.

Сыпучий мелкий дождь летел в лицо, и темень позднего предзимья от этого казалась глуше и тревожней.

Шаги стихли.

Почудился железный скрип тихонько отворяемых ворот.

«Что им здесь надо?» — озадаченно подумал Климов и осторожно выглянул из-за укрытия.

«Москвич» стоял впритык к ограде, фары у него были потушены, а по дорожке в сторону больничного корпуса поспешно уходили двое.

Не по главной аллее пошли, заметил Климов. Заходят скрытно.

Низко пригибаясь, он побежал вдоль ограды к левому крылу больницы, куда вела садовая дорожка. Это позволяло ему некоторое время следить за Червонцем и его напарником, но потом он вынужден был перелезть через ограду.

Прячась за деревьями и прислушиваясь к малейшему шороху, он очутился около больницы в тот момент, когда Червонец, оглянувшись: нет ли тут кого, жестом показал запыхавшемуся борову на крышу здания. Все делалось загадочно и молча, как-то по-привычному сосредоточенно.

Первым за поручень пожарной лестницы взялся Червонец.

Еще не вполне понимая, что все это значит, к чему такой маневр и какал нелегкая понесла иноземца на крышу советской лечебницы, Климов тем не менее решил проследить, что будет дальше.

Стоя под деревом, он осмотрелся, наметил наиболее удобно расположенную ветку и, резко подпрыгнув, ухватился за нее двумя руками.

— Oп!

Повис, прислушался.

Все тихо.

Подтянувшись и упираясь в ствол ногами, быстро вскарабкался на ветку, вновь прижух.

Ничего, кроме шелеста необлетевших листьев и шороха дождя…

Можно лезть выше.

Думать о том, на кого он будет похож утром, уже не приходилось. Плащ намок, отяжелел, казалось, что в карманах хлюпает вода. Туфли размокли тоже, подошвы скользили.

Скрипнула ставня.

Может быть, и не она, но скрип похожий.

Климов замер.

Послышалось мужское чертыхание, затем, как будто ветер хлопнул незакрытой форткой, скрипнуло еще раз, и послышалось короткое ругательство: «…скорей!»

«Сейчас», — мысленно ответил тому, кто ругнулся, Климов и, стараясь не сверзиться вниз головой, крепко обхватывая сучковатый ствол ногами, полез вверх.

Когда он оказался на уровне последнего, третьего этажа, в одном из окон напротив него зажегся свет. Климов инстинктивно припал животом к стволу и на секунду зажмурился. Затем, вытягивая шею и приподымаясь на носках, заглянул в окно. Нижняя его треть была закрыта марлевой полоской, но и того, что открылось взгляду Климова, было достаточно, чтобы начать понимать гнусную суть происходящего в больничном боксе.

Сначала он увидел Задереева, прохаживавшегося от двери к окну, затем его фигура отодвинулась куда-то вбок, белело лишь пятно врачебного халата, и на его месте появился Червонец. Вскоре рядом с ним возникла туша иностранца.

Если Климов правильно сообразил, все они находились в небольшой палате, где с трудом помещались две койки. На одной из них лежала голая девчушка лет тринадцати с кукольно красивым лицом и не по возрасту развернутыми бедрами. Правая рука ее была перетянута оранжевым жгутом, и Шевкопляс вводила ей какое-то лекарство. Выдернув иглу, она распустила резиновый жгут и, повернувшись к борову, сделала книксен. Полы халата разошлись, и Климов увидел, что под ним ничего нет. Затем, опустив шприц в стерилизатор, проворно двигаясь по комнате, она ' вынула из тумбочки укладку чистого белья и стала застилать вторую койку. Заправляя край простыни, она так перегнулась к стене, что высоко и стыдно оголились ее бедра.

Червонец тотчас принялся расстегивать на брюках молнию, а жирный боров сел в ногах девчушки.

У Климова никогда не потели ладони, а тут он почувствовал, что они влажные. Не мокрые от сырости, какой пропитана древесная кора, а потные. Даже майка прилипла к лопаткам! Вот гады! Девочка-то, наверное, ненормальная…

Волна холодной ярости стянула, задубила кожу щек.

Кто узнает, что над девочкой в больнице надругались? Кто докажет, что насилие совершено умышленно, цинично, хладнокровно? За руку никто не схватит. Безнаказанность полнейшая. Кому она нужна, психически больная? Может, ей отсюда года три еще не выйти, а за это время…

«Ну, уж нет!» — задохнулся он от гнева и, не собираясь быть лишь зрителем, заторопился вниз.

Спрыгнув на землю, он, уже не прячась, добежал до лестницы и одним духом поднялся на чердак. Там он на ощупь отыскал пожарный люк и смутился в узком, тускло освещенном коридорчике.

Ни медсестры, ни нянечки… одна больничная каталка.

Климов тихо двинулся вперед.

Если он верно сориентировался, ночные визитеры находились в третьей палате. Так оно и оказалось. За ее дверью он услышал тяжелое прерывистое дыхание, перемежающееся безумными стонами.

Выбить дверь и захватить паскудников врасплох — вот все, что oн сейчас мог сделать. Мозг работал в одном направлении: не дать насильникам уйти, пресечь разгул их группового скотства…

Выхватив пистолет и уже не думая о том, что обстоятельства захвата могут осложниться, он выставил плечо вперед, отшиб дверь в сторону и кубарем влетел в палату.

— Ий-яах!

Клубок сплетенных тел стал распадаться, только губы Шевкопляс двигались так, точно она сосала леденец.

Вот и застал он их, хануриков, врасплох.

— Лежать, где были!

Иностранец, эта жирная скотина, еще секунду назад хрипевший от блаженства, ползал на коленках по полу в одном носке и собирал отвислым брюхом сор и пыль. Подтаскивал к себе свои вещички.

Задереев беззвучно икал и прикрывал рукой низ живота.

Червонец, как приткнулся к Шевкопляс, так и таращился на Климова. Глаза мутные, точно мыльной водой налитые.

Отвратное зрелище.

Бедлам.

Не давая никому опомниться, Климов повел пистолетом.

— В угол! На пол! Вещи — за порог!

Главное, не дать им разбежаться. Трое мужиков и баба — это много.

— Постреляю, как собак! Лежать, не двигаться.

Задереев, безголосый, как покойник с подвязанной челюстью, начал приседать, не отрывая рук от низа живота. Так, наверно,в малолетстве он садился на горшок. Взгляд ошеломленно-потерянный, испуганный. А рот зевающий. И это он, красавец бонвиван, любимец женщин…

Узкогрудый Червонец с выпирающими ребрами брезгливо оттолкнул свою партнершу и, когда она схватила его за руку, не отпуская от себя и прикрываясь им, как ширмой, он лающе ощерил зубы:

— Отстань, падла!

— На пол! — снова крикнул Климов и для вящей убедительности погладил кулаком по черепу застывшего на четвереньках борова. Тот сразу же приткнулся к стенке головой.

А девочка в постели что-то лепетала и размазывала кровь по бедрам.

Климов отвел взгляд. Немного не успел.

Он поддел ногой чей-то пиджак и зашвырнул его под койку. Только сейчас до него дошло, что стоматолог — педераст. Вот с него он допрос и начнет. Самое время для беседы.

Уже не сдерживая себя, Климов еще раз наддал по черепушке борову, пнул его туфель, выдернул из-под бесстыжей санитарки простыню, накинул на девчушку. Ее сиротливо била мелкая-мелкая дрожь. Фарфорово-блестя- щие белки безумных глаз скрывали боль и ужас надругательства.

Возникло несколько проблем: во-первых, как сообщить в управление, во-вторых, как вызвать прокурора, и в-третьих, как их повязать, всю эту гоп-компанию? Возможно, у кого-то есть оружие, запрятано в одежде.

Словно угадав, о чем он думает, на ноги вскочил Червонец:

— На, стреляй! Вяжи, лягаш! Слабо?

Пожалуй, только в эту секунду Климов по-настоящему понял, что действовать надо решительней. Иначе он влипнет в историю — не расхлебать. А этого он не хотел. Так, наверное, мужчина-гинеколог меньше всего желает видеть свою милую на акушерском кресле.

— Ий-я-ах!

Не дожидаясь, когда страсти разгорятся, он сбил Червонца с ног и придавил коленом меж лопаток.

— Тихо! Всем лежать, не двигаться, сказал. Жесткая категоричность его голоса вызвала смешок у Шевкопляс. Она перевернулась на спину и развела колени.

— А я и так… лежу.

И без того широкие ноздри ее еще больше раздались, кожа на скулах побелела, глаза сузились. Она уставилась на Климова в упор.

— Проходите, гостем будете, — цинично похлопав себя по лобку, съязвила Шевкопляс, и жилка на ее шее надулась, запульсировала. Потом глаза ее как будто притянули Климова к себе, и странные черные тени сделались властными, бездонными… пустыми.

Климов оглянулся.