Санки, козел, паровоз - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Валерий Исаакович Генкин (Тем временем) #22

Тем временем

Тем временем в жизни Виталика произошло два приятных события: во-первых, его перестал домогаться военкомат и тушинские страдания потеряли смысл, а во-вторых, он стал владельцем собственной квартиры на Преображенке — это в двадцать пять-то лет!

Квартиру тут же взяли в оборот холостые члены достославного Общества — а холостыми были они все, но через полгода аккуратному Виталику смертельно надоели вечный срач и невозможность вести упорядоченное (унылое и бессмысленное, по общему мнению) существование, и он в качестве промежуточной меры на пути к освобождению поселил у себя милую зеленоглазую приятельницу по новой работе Олю с ее свежеохмуренным мужем Сашей. В пароксизме самоотверженности Виталик спал на кухне и чувствовал себя благодетелем. Денег не хватало, постоянно хотелось есть, и во время совместной прогулки за городом они решились на преступление. Саша бросился на мимопрохожую курицу и стремительно свернул ей шею. О этот запах бульона! Птица оказалась весьма упитанной, на троих хватило, наскребли на бутылку водки.

Еще Саша с Олей познакомили его со своим приятелем Гиви, который отирался в кинокругах и хаживал на ипподром. Хоть он нанес Виталику ущерб в двадцать пять рублей, заняв их для ипподромного счастья и, естественно, не вернув, обиды Виталик не таил. Во-первых, как выяснилось, у других Гиви брал больше. Во-вторых, сымпровизировал на кухне за бутылкой «Васи с зубами» («Вазисубани», если кто не помнит) киносюжет, который Виталик нашел очень выразительным и помнит до сих пор.

Поле под низким небом. Долго шел дождь и только-только перестал. Ноги вязнут в земле, чавкают. Но надо идти, потому что дождь прекратился. Пока лило, вы с ним сидели под навесом риги. Он ел сало, хлеб, огурец. И поделился с тобой. Он курил и оставил тебе две затяжки. Но теперь пора — кончился дождь. Он забрасывает за спину перетянутый лямкой мешок и берет винтовку. Он доводит тебя до гребня холма и ставит так, что твои голова и плечи отпечатываются на фоне прояснившегося неба. Потом пятится, передергивает затвор.

Такая вот зарисовка — сорок лет прошло, а запомнилась.

Спасибо, Гиви.

Через сорок без малого лет в очередной Сашин день рождения Виталик послал ему в Париж стишок, как раз имеющий отношение к математическому определению отрезка:

Ты помнишь — вышел месяц из тумана,

Убийство курицы, Господь тебя прости,

И вот уже двустишье Губермана

Я, не чинясь, могу произнести.

Оно подходит каждому из нас —

Об этом заявляю я уверенно —

«А если и случится что сейчас,

Никто не скажет: это преждевременно».

Но что бы ни царапал злой еврей,

Вовсю глумясь над немощностью тела,

Давай, Сашок, держаться, и — ей-ей —

Не будем торопиться с этим делом.

Недавно я узнал, что смерти нет.

На этом пусть кончается сонет.

В сущности, сочинил это Эпикур. Мы не встречаемся со смертью, сказал он: когда мы живы — ее еще нет, когда умерли — уже нет. Хитрец!

Нет-то ее нет, а пишут всё больше о ней, о ней да о ее младшем брате — одиночестве. Да о французской маленькой смерти, награжденной псевдонимом любовь. Смерть, где жало твое?

Вот ведь странно: фраза эта встречается в Библии дважды. В Книге пророка Осии Господь призывает кару на забывший Его народ Израиля — и все же безграничен в милости Своей: «От власти ада Я искуплю их, от смерти избавлю их. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» И совсем другой смысл она обретает в Новом Завете: когда по зову трубы воскреснут мертвые, то есть тленное облечется в нетление, смертное — в бессмертие, поглощена будет смерть навеки. И Павел приводит то же место древнего текста, а для него — слова Господа. Но так и хочется понять их иначе: «Эй, смерть! Ну и где же твое жало? Эй, ад! Что пригорюнился? Слабо?» Озадаченный Виталик даже написал по этому поводу письмо живущему в Израиле автору популярных книг по загадкам и тайнам Священного Писания и своему доброму знакомому:

Дорогой Рафаил!

Обращаюсь к Вам как знатоку Библии. Споткнулся я на очень часто цитируемой фразе из Осии (13:14): «От власти ада Я искуплю их, от смерти избавлю их. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?», повторенной Павлом в I Кор. (15:54, 55). У Павла-то вроде ясно: смерть побеждена воскресеньем и обращение к ней и к аду звучит скорее вызовом, издевкой. А у Осии слова Господа мне не раскусить: вроде сначала говорит он, что конец ждет Израиля, дескать, провинился Ефрем и проч., а потом вдруг: искуплю от смерти — и тут же ее, смерть, зовет.

Я ведь, как Вам известно, из инженеров, мне логику подавай или хотя бы объяснение нелогичности, а Вы в библейских кодах дока. Помогите — по дружбе — разобраться. Что там на иврите, может, какой другой смысл у Осии? К раввинам обращаться не хочу, они мне мозги запудрят.

Ваш всегда

Виталий Затуловский

Ответ не заставил себя ждать.

Дорогой Виталий!

Вот мое понимание. Весь кусок книги Осии, начиная с 7-й главы, посвящен гневным речам Бога, который обвиняет Эфраима (он же Ефрем) в самом страшном преступлении против Себя — в идолопоклонстве (поклонении Ваалу). На протяжении шести глав, вплоть до интересующей Вас гл. 13-й, тянутся весьма поэтически изображенные угрозы: Эфраим исчезнет, как «утреннее облако, как мякина с гумна, как дым из дымохода», «Я буду для него, как леопард, как медведица, лишенная детенышей, как львица», «муки роженицы постигнут его», ибо он «сын неразумный». Затем наступает переход к 14-му стиху, и тут в синодальном переводе происходит некий сбой: Бог как будто внезапно меняет Свои намерения, потому что Он вдруг говорит, как Вы и процитировали: «От власти ада Я искуплю их, от смерти избавлю их». И далее, в полном соответствии с таким прочтением текста, синодальные переводчики строят следующую строку в интонации некой насмешки Бога над бессильными потугами ада и смерти: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» Мол, ну что, чья взяла?!

Такое прочтение резко противоречит всему предыдущему потоку обвинений и угроз и поэтому неизбежно порождает вопросы. В одном комментарии только вчера я нашел такое признание: «Смысл этих стихов не вполне понятен». Так что Вы не одиноки. Мне кажется, что 14-й стих правильней читать как естественное продолжение предыдущих обвинений и угроз, и я нашел такое прочтение у Давида Иосифона, переводчика куда более косноязычного, чем синодальные, но зато более близкого к тексту. Он перевел первые две строки 14-го стиха не в утвердительной, а в вопросительной интонации: «Избавить ли Мне их от ада, спасти ли Мне их от смерти?» В том смысле, что должен ли Он вообще спасать Эфраима после того, как тот изменил Богу? Доведись мне переводить это место, я сделал бы интонацию не просто вопросительной, а гневно-насмешливой, почти издевательской: «Мне ли избавлять их от ада? Мне ли спасать их от смерти?» Тогда становится понятным, как следует читать две следующие строки: не как насмешку над бессильными потугами ада и смерти, а, напротив, как призыв к ним: где вы? что медлите? придите быстрее! покарайте этих отступников, этих идолопоклонников! Поэтому я думаю, что перевод этих строк у Иосифона: «Где чума твоя, смерть? Где мор твой, преисподняя?» — более точен, чем вышеприведенный синодальный. В сочетании с иосифоновским же переводом первых двух строк вторые две звучат как прямой призыв к аду и смерти: Я и не подумаю спасать их от вас, ну-ка, побыстрее косите этот народ чумой и мором! И тогда очень естественным становится завершение этого стиха у Иосифона: «Скроется от глаз Моих раскаянье (в том)». В синодальном переводе это завершение звучит почти так же: «Раскаяния в том не будет у Меня», — но беда в том, что в синодальном переводе оно все окончательно запутывает: в чем именно у Бога не будет раскаянья? В том, что он спас Эфраима от ада и смерти? Но это нелепо — почему Он должен раскаиваться в добром поступке? В прочтении же Иосифона все вполне логично: спасать их Я НЕ буду, смерть и ад Я ПРИЗЫВАЮ и в том НЕ раскаюсь.

Выходит, что те же слова Осии в послании Павла имеют прямо противоположный смысл, и я не исключаю, что такое перевернутое использование Павлом текста Осии для СВОИХ целей сбило с толку и синодальных переводчиков — они пошли за Павлом и против Библии.

Убедительно ли все это на Ваш взгляд?

Как всегда Ваш

Рафаил

Приведя наконец в порядок свое жилище, Виталик набросал сюжет рассказа — подобно большинству, так и не сочиненного.

Самым подробнейшим образом описывается, как человек дотошно и обстоятельно наводит порядок в доме — квартире, комнате в коммуналке, избе, коттедже, особняке… Пылесосит, протирает посуду, чистит столовое серебро, драит пол, полирует мебель, красивыми стопками укладывает в шкафах, комодах, сундуках белье, полотенца, рубашки, развешивает отутюженные костюмы, приводит в порядок бумаги, уничтожает все лишнее. Излагать это можно километрами, любуясь деталями и смакуя там-сям всплывающие находки. Не забыть про пыль на абажурах и лампочках — редко до нее доходит тряпка хозяйки. Далее — накрывается изысканный стол на две персоны. Воспаленные ломтики лососины, бугристые спинки устричных раковин. Замороженная бутылка шампанского в серебряном ведерке — штамп, и Бог с ним. Вензель на серебряных же кольцах, охвативших крахмальные льняные салфетки. Он оглядывает результат трудов своих, из аптечки достает ампулу и отламывает головку. Наполняет два шприца, подзывает собаку. Та привычно опрокидывается на спину, подставляет живот для ласки. Он ловко вводит иглу в вену. И гладит, гладит подергивающееся тельце. Выносит последний пакет с мусором — там же использованный шприц. Возвращается, наливает шампанское в два бокала. Свой выпивает. Возится с запонкой (ее подарок) — засучить рукав. Медленно вводит иглу — теперь уже в свою вену. Последняя мысль — перед встречей — один грязный шприц все же останется неубранным.