Какъ будто человѣкъ зарѣзанный
На этой площади лежитъ!
А дрожь рукъ говоритъ, что нечего
Теперешнее ожидать.
Смѣхъ легче былъ бы неоконченъ,
Когда бы не тѣни цвѣтковъ,
Зарѣзанный убѣжить съ площади,
Голый бѣжа впередъ.
Противоположмая улица
Повлечетъ слѣдующій трупъ;
Такъ разорваны горла накрѣпко
На площади въ шесть часовъ.
Оторванъ, вслѣдъ тощимъ громадамъ,—
Руки костлявыя не я ли велъ!
Но бурь тихихъ взоръ, изломъ-камень
Схватился за меня.
Какъ зубъ вонзивъ въ отроги заміра,
Я вдыхалъ пронзительную ясь:
Но вотъ — и мнѣ стала площадь столбомъ.
Стѣной, параллельной мнѣ.
Но и тутъ былъ бы веселъ — площади круженье
И паденье прохожихъ въ условную бездну...
— Зачѣмъ бить, убить, напоминать,—
Изъязвлять, топить, душить
Безсоннаго — тутъ:
„— Ихъ тѣни благовонны
„Надъ Летою цвѣтутъ"?
Вскипаетъ застывшій черный шелкъ,
Спины песковъ рыжи;
Плетется мясной мухой паровозъ,
Прокусывая ленты дымковъ.
Сѣть степей. Молчите же вы —
И колесъ заштатные вопли.
Ивъ туманъ. Хижинъ рябь.
Сутолокъ устывшая марь.
Четыре шага до шелка,
Шелкъ несется, скрябаетъ берегомъ: —
Жестяное Азовское море.— Рычи,
Бѣлоязыкой волны жало,
Скребется просторъ и хлюпаетъ грузно,
Накаленъ взоръ и топь;
Звонитъ, бурчитъ оцинкованная волна
И жаломъ жерло желти лижетъ.