Щука

20

Плот медленно скользил по неподвижной глади Беконного пруда. Мёртвую тишину нарушал только тихий плеск наших ракеток.

Я посмотрел вверх на чёрное, сплошь усыпанное звёздами небо и подумал, что хорошо бы узнать, как они называются, потому что не знал названия ни одной звезды. Потом я взглянул на Кенни. Даже без фонаря мне были хорошо видны его черты. Это, наверно, потому, решил я, что на его лицо падает свет звёзд. Это была совершенно чудесная мысль — я имею в виду, мысль о том, что свет звёзд преодолел миллиарды и миллиарды миль, чтобы озарить лицо моего старшего брата.

Но чуть позже я сообразил: свет идёт с беконной фабрики, — и эта мысль была уже далеко не такой чудесной.

Нам оставалось совсем немного. Я достал из кармана фонарь и посветил на воду. Оттого что луч фонаря заиграл на мелкой ряби, казалось, будто вода загорелась.

— Похоже на фейерверк, — сказал Кенни.

А ещё это было похоже на блеск золотых часов «Ролекс» ценою двадцать тысяч фунтов.

Мы отчалили на плоту точно оттого самого места, где я полез в воду в прошлый раз, и поэтому я рассчитывал, что, поплыв прямо по направлению к островку, мы окажемся там, где я в тот раз видел часы. Но всё оказалось не так просто. Плот никак не желал двигаться по прямой, а в темноте было почти невозможно понять, не сбились ли мы с курса. Я попытался вспомнить, как с нужного нам места выглядел островок, и сориентироваться по ближайшим к нему деревьям и кустам. Но в темноте всё выглядело не так, как днём, а от тусклого фонаря толку почти не было.

Среди этой темноты, чуть разбавленной мерцающим светом звёзд и велосипедного фонаря, я начал сомневаться, в самом ли деле я видел те часы, ту руку и то тело, вздымавшееся из мрачной глубины. Ведь в тот момент я в панике молотил по воде руками, глотая воздух напополам с брызгами. Единственное, что я точно видел, — это блеск золота.

— Держи ухо востро, — сказал я Кенни и задумался, что это за странное слово «востро», а потом подумал, что где и узнать это, как не в библиотеке, которую собирался закрыть тот дебил в навозном пиджаке.

Я думал об этом, а ещё о том, не пора ли заканчивать с нашей безумной затеей. Может, лучше нам с Кенни пойти домой, приготовить себе что-нибудь на ужин, посмотреть телик и улечься спать?

Но тут мой брат как завопит: «НАШЁЛ! НАШЁЛ!»

Я повернулся и увидел, что Кенни тянется к чему-то в воде. Увидел я и то, к чему он тянулся. Это были не золотые часы, а палка… Ну ладно, не палка, а старая отцовская удочка, которую Кенни нечаянно забросил в пруд и с которой всё началось. Я так зациклился на золотых часах, что совсем забыл об этой удочке, бесценном напоминании о прошлой жизни нашего отца. Она болталась на поверхности, за что-то зацепившись одним концом.

— Кенни, осторожно… — сказал я, когда увидел, как далеко он нагнулся.

Но было поздно.

Давно уже, похоже, было поздно.

С того самого момента, как я пустил Кенни на плот.

С того самого момента, как мы пришли на пруд.

С того самого момента, как я брякнул про маму.

С того самого момента, как Кенни зашвырнул удочку на середину пруда.

Короче, он шлёпнулся в воду.

Шлёпнулся почти без брызг, потому что перед падением низко распластался над водой. Падая, он оттолкнулся от плота ногами, и плот со мной на борту понесло в другую сторону. Я сидел у одного края плота, а Кенни, для равновесия, — у противоположного. Без него у меня не осталось шанса удержаться на плоту.

Плот перевернулся, и я очутился в пруду.