Селфи

ГЛАВА 24

Я возвращаюсь домой, витая в розовых облаках. Мы целовались, обнимались и говорили друг другу, какие мы были глупые, думая, что не интересны один другому.

— Ты уверен, что тебе нужна подружка, над которой вся школа потешается? Чьей грудью уже все полюбовались? — в какой-то момент спрашиваю я.

— О’кей, конечно, мне бы хотелось впервые полюбоваться на твои груди другим способом, зато теперь я уже знаю, что меня ожидает много прекрасного, — отвечает он.

Он поднимает брови.

— Шучу, шучу. Я же тебе только что сказал, что уже несколько месяцев в тебя влюблен. Ты что же, думаешь, что я тебя при первом трабле сразу же брошу? — говорит тогда он.

— Первый трабл? Ты разве забыл, что сегодня за меня кое-кому нос расквасил?

— Это не считается, — отвечает Симон, — мы тогда еще не были вместе. Кстати, я не могу описать тебе, как мне сейчас классно! Линда, — говорит он, и сердце у меня подпрыгивает, — это же не просто флирт, ты понимаешь? И я надеюсь, что чувство у нас взаимное.

— Ты с ума сошел? — говорю я. — Именно потому, что у меня такой краш на тебе, я хочу, чтоб ты избавился от этой напасти. Я ведь ходячая зона бедствия! Кроме того, тебе, должно быть, стыдно ходить по улице с девушкой, которая висит в Фейсбуке полуголая.

— Стыдно? — засмеялся Симон. — Линда, какая ты восхитительно наивная! Мне совершенно нечего стыдиться. Да все позеленели от зависти! Девчонки — от зависти к тебе, потому что ты такая невероятно секси, а парни — от зависти ко мне, потому что ты моя девушка!

— Ты говоришь это только для того, чтобы сделать мне приятное.

— Вовсе нет.

— А я теперь боюсь на улицу выйти.

— Придется.

— Буду по интернету учиться.

— Понятное дело, у тебя такой офигенный опыт с интернетом, — цинично шутит он. — Нет уж, завтра с поднятой головой войдешь в школьные ворота, а я до конца года буду водить тебя за ручку. Только на уроках отпускать. Потому что учусь на класс старше.

Но как только я прихожу домой и открываю мейл, мое розовое облако внезапно как метлой сметает. И напрочь.

У меня масса запросов на дружбу, и все от мальчиков. Некоторые знакомы мне по школе или по клубу, но пара-тройка аккаунтов выглядит фейковыми, созданными специально, чтобы отслеживать меня анонимно. Все запросы я игнорирую. Даже если у этих ребят нет задних мыслей, они ведь не интересовались мною, пока не увидели меня без лифчика. Само за себя говорит, нет?

Но потом я вижу сообщения на моей стенке и в уведомлениях. Есть парочка милых выражений поддержки, но как минимум столько же реакций людей, обзывающих меня шлюхой, хайпожоркой или наивной курицей.

В этот раз я не реву. Я всех их блокирую. Всех этих так называемых друзей.

Потом долго таращусь на экран. Просматриваю свои старые фотографии. Мои старые сообщения. И спрашиваю себя, в самом ли деле моя жизнь станет настолько хуже без Фейсбука.

Я возвращаюсь в свои альбомы и сгружаю фотографии, которые мне очень нравятся и которые уж точно хочется сохранить. Потом перехожу в настройки и кликаю на «Удаление информации».

Некоторое время я мешкаю, когда компьютер спрашивает меня, действительно ли я хочу деактивировать свой аккаунт. Потом быстро кликаю на «Да», пока не передумала.

Некоторое время я ожидаю, что внезапно запаникую, потому что моя мордокнижная жизнь стерта одним-единственным кликом.

Но этого не происходит.

Наоборот, такого облегчения я давно не испытывала.

Очень жаль, что это ощущение длится совсем недолго, потому что через десять минут, пока я делаю уроки, в мою комнату входит мать. Она все еще в куртке и туфлях и явно запыхалась.

— Ты чего это домой так рано? — изумленно спрашиваю я. — А кто собирался куда-то идти поесть с коллегами?

— Кто бы тут сидел вопросы задавал, — рявкает она. — Директриса твоя мне только что звонила. Ты спровоцировала драку между двумя мальчиками и вдобавок прогуливаешь. Тебя на неделю отстранили от уроков.

Мне хочется провалиться сквозь землю от стыда. Со всеми этими делами у меня даже не нашлось времени подумать о матери.

— Будь любезна выйти на кухню, — говорит она и топает вниз по лестнице.

— Рассказывай, — говорит мама, ставя на стол чашку чая. Ага, «ставя»: она грохает ее на стол так сильно, что я отшатываюсь назад, чтобы меня не ошпарило.

Если бы обстановка не была такой напряженной, я бы точно расхохоталась. Мама просто бушует от ярости. И все же она сделала мне чай, потому что материнский инстинкт преобладает над всем. Как бы она ни сердилась, любовь ее всегда будет больше. И вот я начинаю с самого начала и одним духом выкладываю ей всю правду.

Через полтора часа, когда Арне приходит с тренировки по футболу, мы с мамой все еще сидим за столом в кухне.

— А похавать нету? — спрашивает Арне.

— Сделай сам чего-нибудь, — хором говорим мы с мамой и сквозь слезы улыбаемся.

Только тогда Арне внимательно смотрит на нас и проникается серьезностью ситуации. Не говоря ни слова, он смывается в свою комнату.

Я рассказываю маме, как селфи появилось на Фейсбуке и что это, вне всяких сомнений, месть Брама, ведь я подставила его лучшего друга. Как надо мной смеялись и издевались. Но я рассказываю и о Симоне, который оказался моим храбрым принцем на белом коне.

— Может, нам пойти с директрисой поговорить? Мы ей все расскажем, и она точно сократит тебе наказание, а то и вовсе отменит.

— Нет, мам, — говорю я. — Вот это ни в коем случае. Это слишком уж личное. Не хочу, чтобы еще и директриса всё знала.

— Но тебя на неделю из школы выставили. Ты отстанешь от класса!

— А если бы я с гриппом свалилась, мне тоже пришлось бы неделю дома просидеть, и тогда ты бы так не переживала. Давай компромисс: я договорюсь с Жюли, чтобы она мне приносила конспекты и малость со мной занималась, если ты ничего не скажешь директрисе. Этой тоскливой мозгоклюйке. И я ей не доверяю. Вот не удивлюсь, если всё, что я ей расскажу под большим секретом, она тут же раззвонит другим преподам.

Я ожидаю, что мать начнет читать мне назидалово, выдаст спич по поводу того, что я должна иметь дикий респект к нашим учителям. Но к моему большому удивлению, мама жутко серьезно говорит:

— Да, она и правда такая бухтила.

Это так неожиданно, что я не могу удержаться от смеха.

— Классно, что насчет этого мы с тобой одной крови, — говорю я. — Но серьезно, мам, я что-то так устала, ей-богу, вот взяла бы и неделю проспала.

— Ты знаешь, что не ходить в школу — это не выход.

— Да я не избегаю туда ходить, ну правда, я сегодня даже в эту самую школу и ходила, как всегда.

— И как оно?

— Не айс. Но жить можно.

— А Фейсбук?

— Потерла.

— Весь Фейсбук? — изумленно спрашивает мама.

— Ну прям щас, все Мордокнижье, я же не Марк Цукерберг, а вот свой аккаунт под самый корешок, ага.

— Вот это да! — благоговейно произносит мама. — Ну что, избавим Арне от страданий? — спрашивает она, встает и вынимает из ящика стола меню местной пиццерии.

— А может, обойдется? — ухмыляюсь я.

Я как раз вгрызаюсь в четвертый кусок пиццы — как только я рассказала все маме и с плеч у меня свалилась гора, аппетит сразу снова стал зверским, — когда пулей влетает Жюли.

— Ой, извините, — говорит она, — я думала, вы уже поели, вы же обычно гораздо раньше ужинаете, нет?

— Ну вообще-то да, — говорит мама, — но сегодня такой особенный день. Хочешь кусочек?

— Да мы только что, — говорит Жюли и вопреки всякой логике тут же хватает кусок гавайской пиццы. — Я вообще-то только спросить. Из полиции ничего не слышно? — интересуется она с набитым ртом. — Может, папенька твой что-то знает, как там расследование продвигается?

— Сейчас наберу его, — говорю я, словно звонить моему отцу для меня есть самая обычная вещь на свете. — Он в полицию позвонит, а потом с нами свяжется, — сообщаю я, нажимая отбой.

— Оосподя, чего-то нервно мне, — говорит Жюли и вгрызается в неслабый кусок мясного ассорти.

Мама, Арне и я вопросительно глядим на нее.

— Чего вы? Мне, когда нервно, ужасно есть хочется! — бубнит она сквозь пиццу.

— Знаю я одну сказочку с хеппи-эндом, — сообщаю я. — Про прекрасную принцессу, на которую один дракон наехал, а прекрасный принц этому дракону рожу расквасил.

Жюли смотрит так, словно у меня крыша съехала.

— Пошли ко мне, — говорю я. — Пока ждем, я тебе все расскажу.