Сердце пяти миров

Глава 11

— Что ты сделал с ней? Что ты сделал с ней, проклятье Инифри, отвечай!

— Моя магия должна была отметить ее, иначе однажды она бы ее убила. Успокойся, карос каросе, она…

— Твоя магия и так чуть не убила ее! Что ты с ней сделал?!

— Она не почувствовала боли, я клянусь тебе колесницей Инифри. Я бы не допустил этого. Никогда.

Голоса доносились до Шерберы как сквозь мешок с песком. Она попыталась пошевелиться, и тело послушалось ее не сразу, словно и оно тоже было набито песком. Голова же казалось странно пустой, и она никак не могла понять, почему.

Что произошло? Она уснула? Но почему здесь Фир? И почему Номариам оправдывается, так, словно сделал что-то плохое?

— Фир, — позвала она еле слышно. — Номариам.

Спустя мгновение ее оторвали от земли сильные руки, и уже знакомый ей пустынный зверь беспокойно заворчал у ее уха, сообщая, что волновался. Фир погладил ее по лицу, по волосам, прижал ее голову к своей груди, и Шербере отчего-то сразу стало легче — как будто это не она была акрай, исцеляющая своих спутников, а ее спутник вдруг обрел силу исцелять.

Его дыхание согрело ее волосы, когда он заговорил:

— Шербера, скажи мне что-нибудь. Тебе больно?

— Нет, — сказала она тут же, и это была правда, — нет, мне не больно. А должно быть?

— Я же говорил тебе, что она ничего не почувствовала, — сказал рядом Номариам, и она повернула голову, чтобы увидеть, что он стоит рядом и внимательно наблюдает за ней своими лунными глазами. — Ты напугала храброго кароса каросе, Шербера-трава. Такое редко кому удавалось.

Он чуть заметно улыбнулся, поймав ее взгляд, и она улыбнулась в ответ, чувствуя, как теплеет в груди.

— Храбрый карос каросе — один из спутников твоей акрай, — сказал Фир, и голос его был остр, как лезвие меча. — И я не советую тебе, Номариам, об этом забывать.

Он опустил ее на землю, и только тогда Шербера поняла, что все еще обнажена, в отличие от Номариама, который уже успел надеть сараби. К счастью, еще вчера она взяла с собой походную одежду, и теперь ей не пришлось бы возвращаться в палатку акраяр, чтобы одеться в путь.

Мужчины вышли из палатки, чтобы дать ей уединение, и Шербера даже смогла помыться перед долгой дорогой, которая им предстояла. Коснувшись левого плеча мокрой рукой, она почувствовала, как чуть заметно покалывает пальцы… и тут же вспомнила об огромной магической змее, ужалившей ее в момент, когда Инифри закрепила их с Номариамом связь. Видимо, об этом и говорил он Фиру, видимо, это и имел в виду. Она знала, что он расскажет, если она спросит, и намерена была расспросить… но потом. Сейчас надлежало собираться. Лагерь вот-вот должны были снять, а Шербера еще не знала, с кем поедет: на повозке акраяр, вместе с целителями и ранеными, за которыми ей поручат присмотр, или на лошади с одним из спутников.

При мысли о том, что случилось между ней и Номариамом, низ ее живота сжался. Еще никогда Шербера не чувствовала ничего подобного. Еще никогда ее дух не парил над телом, еще никогда в ней не было столько жара, томления и легкости — легкости полета и одновременно падения с высоты в руки Номариама, который поймал ее в миг, когда она подумала, что разобьется. Он показал ей, какой должна быть связь — не между магом и акрай, не между именами, которые дала им война, а между мужчиной и женщиной, решившими разделить шухир однажды ночью, когда их свела великая Инифри.

Теперь она понимала, что заставляло Волету и ее спутников уединяться в палатке каждую ночь, даже тогда, когда им не была нужна магия. А тот великан, что часто просто подхватывал ее на плечо и нес прочь, пока она глупо смеялась…

Шербера подумала о Прэйире и улыбка сошла с ее лица. Ни Номариам, ни Олдин, ни Фир не сказали ни слова о нем с тех пор, как они расстались после отбора. Как будто не видели слез на ее лице, как будто не слышали ее отчаянного стона, как будто не видели, как рвется на части ее сердце при виде его ран.

Прэйир уж точно не стал бы делать того, что сделал для нее этот маг с золотыми волосами. Он точно не стал бы говорить ей ласковые слова, он точно не гладил бы ее тело своими большими руками, он точно не стал бы прикасаться…

Шербера напомнила себе о том, что следует поторопиться, и постаралась выбросить странные мысли из головы.

Она оделась и вышла из палатки в полуденный зной и гомон просыпающихся воинов. Если бы она уже не видела это несколько раз, она бы не поверила в то, что такой огромный лагерь можно разобрать так быстро. Всего полдня — и от палаток ничего не остается: только шумное людское море, которое совсем скоро убегает прочь, обнажая пустыню, как обнажает берег отливающая волна. Настоящая магия.

Фир чуть поодаль разговаривал с каким-то воином, но Номариам ждал ее у самого выхода, и она подошла к нему и встала рядом, не зная, как поблагодарить его и за что именно поблагодарить, и чувствуя себя почему-то странно смущенной, словно сделала и сказала что-то лишнее. Он провел ладонью по ее скрытому белой походной рубицей плечу, спустился по руке и сжал ее пальцы, заставив Шерберу сделать шаг ближе, так, что она смогла увидеть крошечные золотистые крапинки в его глазах — знак недавней связи с акрай.

— Ты простишь меня? — спросил так, чтобы не слышал Фир. — Я не мог тебя предупредить. Моя магия могла не признать тебя в самый первый раз, а я бы тебя только напугал.

Она молча кивнула.

— Моя магия отметила тебя, и теперь ты смело можешь прикасаться к моим вещам, Шербера, даже к мечу. — Он без сомнения заметил вспышку радости на ее лице, но от следующих его слов она погасла. — И потому я прошу тебя дать клятву никогда этого не делать. Ни со мной. Ни без меня.

— Я никогда не дотронусь до твоего меча, Номариам, — сказала она покорно. — Клянусь именем Инифри. Но другое оружие… Сегодня я говорила тебе…

— Любое оружие бесполезно в руках той, которая не может им владеть, — сказал Номариам, и она замерла, понимая, что он понял ее тайное желание даже лучше ее самой. — И даже опасно, потому что афатр — это не только меч, но и магия.

— Я знаю, ты не стал бы меня учить, но я хотела попросить Фира… — начала Шербера.

— Фир скорее отрубит себе руки, чем позволит себе поднять против тебя меч, — сказал он, отпуская ее руку. — А Олдин не смеет поднять оружие против акрай своего войска, чтобы не нарушить заветы Инифри. Ты не должна даже думать об этом, Шербера, ты не должна даже пытаться. Женщина не сражается, как воин, за нее сражаются воины. У тебя нет силы, ты маленькая, у тебя тонкие руки, ты слишком слаба для того, чтобы держать меч. Ты погибнешь в первой же битве.

Она не стала возражать, чтобы не давать новых клятв, которые точно не сможет выполнить.

Номариам был прав: маги не могли ей помочь, а Фир… Она видела, что каждый ее шаг отдается в нем эхом, она чувствовала, как радуется ее прикосновению и близости его зверь, понимала, что почему-то его связь с ней намного сильнее, чем связь Номариама, который хоть и был теперь ей ближе, чем вчера, но все еще оставался чуть в стороне, оставался чужим мужчиной, которого выбрала для нее магия, а не сердце.

Были еще Тэррик и Прэйир, но Шербера знала, что не отважится попросить фрейле о таком даже под страхом смерти. Что же касается Прэйира… Ее сердце сжалось. Наверняка он посчитает ее затею вздором, наверняка даже не станет ее слушать.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной, — сказал ей Фир, и она, так и не найдя, что сказать Номариаму и не решившись более продолжать разговор об оружии, последовала с ним к его палатке, где их уже ждал свирепого вида конь.

Огромный, черный как ночь скакун… и ему явно не понравилось, что его хозяин пришел не один.

— Его зовут Пармен, — сказал ей Фир, когда она нерешительно остановилась и посмотрела на него. — Это значит «зверь» на моем языке. Он чувствует, что ты его боишься, поэтому не подпустит тебя к себе, пока ты не покажешь, что это не так. Дай мне руку, Шербера. Я познакомлю вас.

Конь косил глазом и переступал с ноги на ногу, и Шербера понимала, что одного удара этого тяжелого копыта хватит, чтобы вышибить из нее дух. И все же она позволила Фиру, вставшему позади нее, взять ее руку в свою и протянуть к боку этого черного зверя. Другой рукой он обхватил Шерберу за талию, прижимая к себе и заставляя ее подвинуться к коню чуть ближе.

— Сделай шаг, Шербера, — сказал Фир терпеливо, когда она не нашла в себе храбрости сдвинуться с места. — Ты должна быть рядом с ним, чтобы он мог почувствовать твой запах.

Шаг — и ее ладонь неожиданно легла на теплый черный бок. Конь всхрапнул, и она бы шарахнулась от него, наверняка напугав или разозлив, если бы Фир не стоял позади, неподвижный, как каменная скала. Шербера почувствовала в волосах его теплое дыхание, когда он засмеялся.

— Не убирай руку. Он просто не понял, что произошло. Пармен, — и он сказал несколько слов на своем языке, ласково и со смешком, и конь, словно поняв их, фыркнул и захлопал огромными ушами и покосился на Шерберу черным блестящим глазом.

Ее ладонь в руке Фира снова легла на черный бок, и Шербера растопырила пальцы и закрыла глаза, почувствовав, как перекатываются под кожей каменные мускулы. И все же на ощупь он был нежный, мягкий, как самая дорогая шкура бехлебесской козы. Она осторожно погладила, и кожа под ее ладонью дернулась.

— Он такой огромный, — сказала с благоговением.

Пармен повернул голову вперед и словно не замечал ее теперь, когда понял, что и она перед ним преклоняется — как и положено, как и должно быть, ведь он так прекрасен и могуч.

— И очень гордый, — сказал Фир, отпустив ее руку, чтобы ласково похлопать коня по спине. — Он прошел со мной от моей родной земли к пустыне и теперь возвращается обратно. И Пармен тоже устал от войны. В прошлой битве он едва не потерял глаз.

— Но как? — удивилась Шербера. — Кони же не участвуют в сражении.

— Магический взрыв, — напомнил он, и она нахмурилась. — Я едва успокоил его после боя, он метался на привязи и никого к себе не подпускал. Но мази Олдина творят магию. Этого целителя дала войску сама Инифри, и мне все равно, кто он и откуда взялся, я уже ему благодарен.

Фир оставил ее возле своего огромного скакуна и отошел к палатке, чтобы проследить за тем, как мальчишки укладывают его скарб. Шербера гладила теплую черную шкуру и искоса — потому что все-таки побаивалась этого жуткого зверя и не решалась повернуться к нему спиной в отсутствие хозяина — наблюдала за сборами. Ее мысли витали вокруг дороги и скорой новой битвы, в которой будут участвовать все пятеро ее спутников.

А она связалась только с двумя.

— Почему ты одна, Шербера? — спросил ее остановившийся рядом Олдин, и она вздрогнула, почти ожидая, что конь взбрыкнет или отпрянет от того, кто оказался вдруг слишком близко, но Пармен, казалось, даже не заметил, что кроме нее с ним рядом кто-то есть.

Тонкая рука Олдина коснулась черного бока, легко дернула коня за густую короткую гриву — Шербера уставилась на него, как на безумца, — похлопала по крупу.

— Мы с этим пустынным монстром слишком похожи, чтобы бояться друг друга, — сказал он, и конь фыркнул, словно отвечая. — И, к тому же, он помнит, кто спас его глаз. Ты едешь с Фиром?

— Да, — сказала она.

— Прэйир спрашивал о тебе, Шербера, — сказал Олдин, и она уткнулась взглядом в конский бок, не зная, что сказать в ответ. — И я хочу, чтобы ты знала, что мы никогда не навредим тебе знанием, которым владеем. Я говорю тебе это от имени Номариама и своего. За Фира тебе уже сказал его пустынный зверь, когда признал тебя.

Она почувствовала его сильные пальцы на своем подбородке, когда Олдин повернул ее лицо к себе. Его светлые фиолетовые глаза, казалось, пронзили ее насквозь, и Шербера почувствовала трепет при мысли о том, что и с ним ей придется уже скоро делить постель.

— Ты не просила вчера кое о чем, акрай. — Она не была готова к этим словам. — Я вылечил того юношу сегодня утром, его рана скоро затянется. Он будет жить, благодаря тебе.

Мгновение он смотрел на нее так, словно решался о чем-то сказать, но потом без единого слова отпустил и исчез в толпе так же быстро, как появился, даже не позволив ей себя поблагодарить.

Шербера растерянно смотрела ему вслед.

Он пришел, чтобы сказать ей, что сделал то, о чем она не просила? Благородный целитель, господин, выполнил просьбу своей акрай и пришел, чтобы рассказать ей об этом?

Нет, она, должно быть, ошиблась, и он был здесь по своим делам. И все же он вылечил этого постельного юношу, хотя и не должен был. Почему? Она не знала ответа.