Сердце старого Города (СИ)

Глава 2. Двенадцать лет спустя Глава Вторая. Зачарованный Край или Гиблые Земли

Двенадцать лет спустя.

Зачарованный Край или Гиблые Земли. Солео.

Тоненькая девушка замерла, занеся руку над добычей. Маленькая ящерка беспечно грелась в теплых лучах летнего солнца, тихо щебетали птицы и шуршала река. Повеяло душистым и терпким ароматом. Зачарованная охотница смотрела, как блики играли на руке волнами отраженного света. Почудилось, что лучики смеются, путаясь в травинках, перекатываясь с одной на другую, а камни ворчат от щекотки.

Шум воды в реке, пересмешки солнечных бликов и камней вернули воспоминание о давешнем сне:

Солео снова очутилась в домике бабушки, она зачарованно слушала сказку. Огненный блик выпрыгнул из приоткрытой створки печи в сиренево-сизые сумерки и тут же запутался на кончиках длинных ресниц. Распутавшись, он заиграл искорками в темных зрачках и лизнул малиновым светом нежное личико девушки.

— Излаим блистал роскошью дворцов, — начала седая и сгорбленная старушка, доставая ароматное печенье из печи. Притихшая девочка встрепенулась, вдыхая пряный дух имбиря, бабушка протянула ей тонкий пластик. Печенье было еще горячим, мягким и податливым, чуть позже оно стало бы хрустящим, но нетерпеливая девчушка, обжигая пальцы, запихнула печенюшку в рот. Старушка улыбнулась и продолжила:

— Высокие башни университета ажурными пиками подпирали небосвод. Казалось, их кончики касаются солнца и отражают его тысячью хрустальных граней. Когда туман опускался на город, кутая башни в облака, свет радужными капельками пронизывал молочную дымку. Золотые искорки разбегались по улицам, играли в чехарду на мостовых, прыгали солнечными зайчиками по садам, заглядывали через окна в дома.

Глаза девочки цвета волшебного тумана, молочно-серого облака, полного золотых искр, расширились от восторга, старушка продолжила.

— Это была магия, шалость, забава, так удачно воплощенная хитроумными Старшими Братьями. — Бабушка наставительно покачала пальцем, останавливая хоровод. — Но не башнями был славен город… Солео, помни, чудо всегда кроется в живом. Камни останутся камнями, как бы красиво они ни лежали. Но если их сложит творец, частичка его души оживит даже камни. Так и Излаим… Его волшебство крылось ни в мощеных улочках, ни в раскидистых садах, и даже ни в башнях университета.

Старушка помолчала, позволяя видению разгореться ярче, девочка зачарованно рассмеялась кружеву образов, плясавшему по стенам утлой избушки.

— Город помнил времена, когда ремесло кудесника было так же обычно, как восход Солнца или танец журавля. Он оставался последним оплотом древней магии, наследием Старшей крови, нитью, связывающей волшебство и обыденность, настоящее и прошлое. Когда дружба между людьми и Старшими угасла, и Сила исчезла из нашего Мира, только Излаим сохранял частичку утраченного, оберегая главное сокровище. Великий дар…

Старушка прервалась, образы растаяли, замершая девочка с трепетом заглянула в темно-синие глаза.

— Судьба, Солео, Судьба у каждого своя».

Солео тряхнула головой, отгоняя так некстати возникшее наваждение. Заметив движение охотницы, ящерка спряталась в цепкой траве. Солео с досадой провела рукой по теплому плитняку, камень раскрошился известью. Добычу она упустила, было жаль, какое-никакое лакомство. Сегодня ящерка могла стать единственной едой.

Угловатым движением горе-охотница заправила за ухо спутанную прядку русых волос и рассерженно фыркнула: эти глупые и безумные сны, из-за них все несчастья! Днем она жила, не отдаваясь реальности, а по ночам ее мучили грезы. Невозможно прекрасные, или наоборот, отталкивающие, образы преследовали ее. Солео нигде не встречала похожих, только в смутных, стертых снах-воспоминаниях. Нелепые фантазии откровенно мешали жить. Но что у неё было, кроме снов? Приют?

Солео повела плечами.

Чуть меньше пятнадцати лет назад, Солео нашли в лесной глуши. Охотники суеверно осеняли девчушку знаком Творца и плевали через плечо. Их страх можно было понять: прежде на месте леса были земли проклятого барона. Говаривали, что сами черти уволокли барона в ад вместе со всеми жителями окрестных деревень. Земли барона заросли дремучим лесом. Найти там ребенка, казалось бесовским наваждением. Все же, охотники сжалились над малышкой, решив, что девочка заблудилась.

Солео помнила, что отчаянно просила отвести её к бабушке, живущей где-то неподалеку, — она попросту потерялась. Увы, охотники не поняли её. Плачущую и отбивающуюся лесовичку довезли до ближайшего города, где и отдали на попечение Собора. Солео попала в первый приют.

Но лесовичка не прижилась в монастырском доме призрения — дикарку из «Проклятого леса» чурались, а сама Солео все пыталась убежать обратно к бабушке. Дурную репутацию она заслужила благодаря хождениям во сне и странной привычке при этом бормотать на неведомом языке. Насельницы монастыря видели в ребенке демона из Темных Миров… И при первой же возможности от «бесноватой лесовички» избавились, отослав в соседний город. Так Солео начала странствия из приюта в приют.

«Вот бы найти родной лес! — поначалу часто мечтала девочка, — вернуться к бабушке и ее красочным сказкам про лесных фей, тинтинет, урлов и, конечно же, эльфов, живших некогда в мире и согласии с людьми». Но шло время, воспоминания о фантастическом детстве меркли, менялись. Солео уже не помнила имени первого города, так много их сменилось. Она поверила в правоту надзирательниц — не было никакой избушки и бабушки. Как можно жить в чаще леса, да чтоб звери дикие не съели? И

печений «имбирных» не было, попросту не могло быть! Откуда у нищей старухи, живущей в лесу, мука, масло и пряности для такого лакомства?

Только вот на кончике языка все держался терпкий аромат и сливочный вкус. Солео не пробовала ничего вкусней. Даже когда ухитрялась выклянчить рогалик или плюшку у доброго пекаря, лакомство не шло ни в какое сравнение с воспоминаниями о печенье, а приютская жизнь никак не напоминала бабушкины сказки из волшебных снов.

Монотонные дни тянулись бесконечной лентой, складываясь в годы. Уже несколько лет Солео провела в приюте, где терпели и непонятную абракадабру чужого языка, и ночные хождения. Солео привыкла считать приют домом, окончательно разуверившись в воспоминаниях о полубезумной старухе, живущей где-то в лесу.

А потом случилась беда. Солео до сих пор не понимала, как так вышло? Но факт оставался фактом — Солео украла.

Преступница была уже достаточно взрослой, чтобы понести наказание, но еще слишком юной, чтобы быть отданной в руки светских властей. Мать-настоятельница с позором отлучила Солео и от любимых ею занятий в школьных классах— единственной радости в приюте, и от посещений служб, в которых Солео нуждалась всей душой — воровке негоже думать о подвиге монашества. Настоятельница благословила девушку присоединиться к «переселенцам» — ссылаемым в пустующие земли отрокам и отроковицам: малолетним ворам, путанам и даже убийцам. Настоятельница напутствовала пионеров — новая жизнь, новое имя, прощение и отпущение всех прежних грехов.

Когда переселенцы отъехали от Большого Тракта, Солео почудилось как некогда раньше, когда не смогла вернуться к бабушке, она пересекла черту. Солео потеряла направление. Спроси ее, и она не ответила бы, где Большой Тракт — за лесом, или перед ним. Места казались вырванными, отрезанными от всего остального мира. Большой Тракт огибал их петлею, дорога заросла ковылём. И тем сильнее было удивление по прибытию на место.

К горизонту, на сколько хватало глаз, тянулись пологие холмы. Их густым ковром разнотравья покрывала степь. Невероятный, реликтовый лес подступал к полям зеленым морем, шуршащим на ветру. На границе холмов и леса серебряной змеей вилась река, достаточно широкая и полноводная, чтобы не пересыхать летом, и в меру глубокая, бегущая с юга.

Казалось, край благословлен Создателем быть возделанным человеком. Однако, нигде не было видно и следа плуга. Только внимательный глаз мог приметить чрезмерную правильность очертания степи, едва читаемый след от межи, или заросшее травой пепелище, некогда бывшее домом.

Если о «Проклятом лесе», где нашли Солео, ходили небылицы, то о местах новой ссылки слагались настоящие легенды. Сюда боялись заглядывать даже разбойники. По неясным слухам, последними на этих землях жили кочевые народы. Но их станицы были уничтожены. То ли демонами ада — за плохую службу, то ли, напротив, кочевников постигла кара небес за поклонение поганым богам. Версии разнились в зависимости от воли интерпретатора. Но в одном варианты сходились — все жители ушли в одну ночь.

На новом месте сироты кое-как поставили шалаши, в которых не было даже очага. Единственная печь находилась в походном домике сестры-надзирательницы. Но сестра Бригитта, женщина крупного сложения и необычайной грубости души, не пускала греться даже младших: двух мальчишек лет десяти, да прибившуюся по дороге цыганскую девчушку, прозванную Волчонкой. На пути в край поселения цыганская девчонка целыми днями сидела у костра и бормотала что-то на неведомом языке, зыркая исподлобья ярко-синими глазами, над ней смеялись все, кроме Солео.

«Бесноватая» жалела дикарку, казалось, никогда прежде не евшую хлеба. Девочка делила скромный паек с цыганским найденышем. Пайка было мало даже на одного. По словам Бригитты, у них было целое лето, чтобы вырастить себе пропитание. Солео не понимала, как горстка подростков сможет это сделать? И плодоносный край здесь не поможет — время сеять давно прошло, да и семян им почти не дали.

Голодное урчание в животе и близость леса натолкнули Солео на мысль, что она может научиться охотиться. Лес простирался до самого горизонта, зверей там видимо-невидимо. Только вот оружия у Солео не было.

Сестра Бригитта смертельно бледнела при одном только упоминании о ноже. Два матерых охранника, нанятые Бригиттой еще в дороге, каждый день «шмонали» подростков на предмет самодельных заточек. И Солео ненавидела эти досмотры больше всего: что один, что другой всякий раз бесстыдно облапывали тощенькие кости сироты. На счастье, в отряде были девушки, сосланные за любовь к «легким» деньгам. Юные чаровницы без труда нашли общий язык с охраной, поэтому ели сытнее и спали в тепле. Но Солео выворачивало от мысли о подобном, даже голод не мог заставить покориться чужой прихоти.

Девушка смастерила лук из ветки, сложность возникла с тетивой. Помог случай.

Её маленькая подружка, цыганка, всегда была предметом насмешек. Охранники считали Волчонку отродьем ведьмы, согрешившей с болотным чертом. Чтобы доказать свою правоту, лихие работники сестры Бригитты то кидались в цыганку камнями, соревнуясь в большей меткости, то привязывали жестяные банки к изодранному подолу, потешаясь над страхом ребенка. В последний раз лиходеи поймали цыганку и с радостным улюлюканьем бросили в реку, уверяя, что ведьмы, как и их выводок, в воде не тонут, в огне не горят.

То ли Волчонка не была отродьем ведьмы, то ли на маленьких девочек это не распространялось, но она в самую взаправду начала тонуть под громкий хохот мучителей. Солео кинулась спасать.

Волчонка со страху едва не угробила спасительницу, крепко вцепившись ей в плечи. Солео никак не удавалось высвободиться из смертельных «объятий», тянувших на дно. От этого наблюдающим за ними охранникам стало особенно весело. Они одобрительно улюлюкали и сыпали бранными шутками. На счастье, речка летом обмелела, и Солео все-таки нащупала ногами дно, оттолкнулась и вынырнула, жадно хватая воздух ртом. Девушка с трудом выбралась на берег, вытягивая на песок несчастного ребенка. Цыганка успела наглотаться воды, ее рвало.

Изнеможённая спасительница легла прямо на траву, мокрое платье облепило холодной тряпкой. Все это время наблюдавшие за ней охранники смерили девушку

настолько «липким» взглядом, что ощущение от платья показалось ерундой. Солео съежилась, а ухмыляющиеся негодяи направились в ее сторону. Девушка подскочила, готовая бежать, сделала шаг, мокрый подол юбки спутал ноги. Она упала.

Пытаясь помочь, Волчонка накинулась на одного из охранников, кусая в кровь. Второй не поспешил на помощь товарищу, минуя цыганку, он бросился к упавшей Солео, быстро зажимая ей рот рукой. Солео окатило душным запахом пота и чеснока. Она что было силы рванула в сторону. Мокрое платье не помогло и насильнику, подол путался, девушка выскальзывала. Охранник резко дернул, ткань разорвалась, обнажая шею и ключицы. На секунду рука насильника остановилась — взгляд упал на странное украшение.

— Глядь, Квиро! — расхохотался насильник другу. — Какая-никакая, а цацки любит! Где ты взяла эту дрянь?

Еще по приюту Солео знала, ее «память из детства», амулет — не более, чем мусор, даже не дешевая побрякушка. Путаная, не пойми как плетенная цепочка была сработана из дешевой проволоки. Одно из скрученных звеньев — «гнезд» украшал кусок фиолетового стекла размером чуть крупнее перепелиного яйца. Осколок был неровный по форме, но в «гнезде» сидел очень плотно. Любой ребенок старше трех лет мог сотворить подобное. Наследство Солео вызывало насмешки у приютских детей — такого богатства было вдоволь даже у сирот.

В этот момент Волчонка вырвалась и завизжала. Истошный вопль сильно развеселил насильников. Все еще крепко схваченная Солео попыталась выкрутиться. Но отсмеявшиеся насильники и не думали отступать. Один отшвырнул Волчонку, буркнув, что ею займутся позже, и направился к пойманной Солео. Второй, гнусно ухмыльнувшись наполовину беззубым ртом, снова начал тянуть обессилевшую девушку, сминая ее оборону.

— Что здесь происходит? — грозный окрик заставил обоих остановиться. Брезгливый испуг стер улыбки с лиц насильников. Охранник, державший Солео, чертыхнулся и сплюнул. По склону к ним спускалась сестра-надзирательница. Охранники переглянулись и отступили, видимо, решив, что заплатят им только в монастыре, и только, если сестра-надзирательница подтвердит, что работа выполнена добротно. Сомнительное удовольствие с брыкливой сироткой не стоило обещанных монет.

— Мы ж, ето, помогали девчонке вытащить из воды цыганскую приблуду.

Солео стояла с трясущимися руками и ногами, она опешила от вранья, но по взгляду одного из мучителей догадалась, скажи она что-то другое — ей несдобровать.

— Ты что удумала? Развратница богомерзкая! А ну живо оденься! Блудница Вавилонская!

Солео подхватила Волчонку и убежала. Вечером Бригитта дала девушке клубок ниток, чтобы зашить ворот платья.

Нитки стали тетивой, а веточки, заостренные камнем из речки — стрелами. Солео заполняла детская радость, когда она мастерила нехитрую снасть. Лук быстро себя оправдал — на следующий день девочка поймала толстую перепелку. И мысли о голодной смерти, охранниках и прочих бедах, отступили.

Охота дарила надежду, каждый день уводя Солео все дальше от лагеря. Так на сей раз юная охотница кралась по лесу, забредая все глубже. Лес начал светлеть. Увлеченная охотой на ящерок Солео не сразу заметила перемену. Но вскоре начала спотыкаться о разбросанные камни. Камней становилось все больше, а подлесок все моложе и реже.

Вдруг Солео остановилась, лес полностью отступил, обнажая каменные останки города.

«Это руины, — оглядевшись по сторонам, догадалась охотница, — а там, где руины…». Солео суеверно трижды сплюнула через плечо, холодок внутри разрастался страхом. Пот заструился по спине, а крупные мурашки высыпали даже на лице. «Гиблые…». Кто жил здесь до кочевников? Кочевники не строили городов, а перед ней лежал город. Лежали его кости, сухой скелет, едва поросший молодым лесом.

Рука невольно потянулась к груди, нащупывая под платьем, наглухо застегнутом по самый подбородок, кулон. Ей показалось, что камень стал теплее.

Неожиданно в глазах поплыло, и Солео почудились зычные голоса, крики и треск огня. Она шарахнулась в сторону от горящей лошади, скачущей прямо на нее, оступилась и упала, сильно ударившись головой.