Серебряная осень

Глава 17

Сама Маша засопела сразу, даром что на жёсткой полке и без подушки. Ещё бы, после такого дня… Я же сидел напротив, держа в руке «серебряный» ТТ, смотрел в грязное и покоцанное окно и размышлял.

Что мы имеем, если отбросить все домыслы?

Первое — с Юркой что–то произошло, раз он затащил меня в засаду. После тех переделок, в каких мы с ним были, в предательство «по идейным соображениям» я верил с трудом. Подкуп? Вряд ли. Шантаж? Скорее всего, хоть и ума не приложу, на чём Юрку можно зацепить. Ни семьи, ни детей, работа и только. Может, приволок что запрещённое? Ну… вот это может быть. Тогда следующий вопрос: кто его шантажировал и для чего?

Ответ очевиден: тот, кому зачем–то нужен я, причём нужен живьём.

И мы опять упираемся в тупик. Я ведь нафиг никому не нужен — ни ключевого поста, ни денег, ни ценностей. Таких, как я, тут сотни.

Ответ мог бы дать Юрка — но увы, если он у бандитов, то на нём можно ставить крест.

Так, погоди–ка…

Соколов. Соколов сказал, что моя аура отличается от обычных — он приписал это тому, что я из «провалившихся». Но блин, это не так — я это выяснил там же, на месте, пока ждали цистерны. Значит…

Значит, не всё так просто. Даже откладывая вопрос, почему пацан увидел то, что не видели другие. Но это получается… получается, что со мной что–то не так. А что именно — можно понять, лишь поговорив с Соколовым. Выходит, что встреча с молодым колдуном — первое, что мне следует сделать по возвращении в Вокзальный. И невзирая на то, что по этому поводу думает Бурденко и его банда — боюсь, мимо него пройти не удастся.

Таааак! А если тут и Бурденко замешан?

Меня аж холодом обдало. И версия–то, мать вашу, логичная… особенно при наличии у Юрки странных колдовских датчиков, о каких я и слыхом не слыхивал. Соколов — Бурденко — Юрка… чем не цепочка? Но ведь, зараза, ничего не проверить, пока не вернусь в Вокзальный. Круг замкнулся.

Второе… Второе — Маша. Что она в реальности умеет? Даже опуская вопрос «почему». И снова засада — мы ничего не узнаем без Соколова, раз уж он что–то чувствует. Исследовательский отдел Управы с Машей работал, там был Каращук, который на непонятках собаку съел, и Шнайдер, который тоже явно не пальцем деланный — но они никаких выводов не сделали…

Или сделали, но не подали виду?

Нет. Не сделали — иначе они Марусю чёрта с два выпустили бы из Вокзального. Да за ней наблюдали бы день и ночь, и ко мне ей прийти бы не дали! Так что этот вариант отпадает.

Соколов, Соколов… Пацан, ты нам нужен до зарезу! Вот уж не подумал, что будет столько вопросов к этому сопляку… Машу спрашивать бесполезно, я видел её лицо — она и сама ничего не понимает.

Глаза уже привыкли к сумраку, и я не сразу понял, что света стало больше. Ну точно, взошла луна — вон она, висит над горизонтом полукругляшом, мутным и расплывчатым сквозь не мытое тридцать лет стекло. Выпить пробирку? Пожалуй, не стоит, лучше чуток позже, когда совсем вышибать начнёт — а у меня ещё побулькивают в крови остатки сегодняшнего адреналина. Несмотря на усталость…

Покашливание было совсем негромким и даже интеллигентным, но я аж подпрыгнул, долбанувшись головой о верхнюю полку. Пистолет уже смотрел на фигуру в проходе плацкартного вагона — я и сам не понял, как не пальнул. Действительно — нервы…

До фигуры было метра три, не больше, и она не двигалась — видимо, предполагала подобную реакцию. Мужчина в форменной куртке с петлицами и фуражке с железнодорожной кокардой. Пожилой, лет под шестьдесят. Усталое лицо с резкими складками кожи — типичный человек, проработавший всю жизнь и явно связанный с железной дорогой. И ещё что–то неуловимое…

Да уловимое, чего уж там. Фигура была полупрозрачной, сквозь неё откровенно просвечивала рама окна за спиной и рукоять на простенке между «купе».

— Не хотел вас напугать, — негромко сказал мужчина. — Девочка устала, поди…

Призрак же. Явный призрак. Да ещё и начинающий разговор…

Не опуская пистолета и не отводя глаз, я поднял пробирку, зубами вытащил пробку и выплюнул её на столик, глотнул как можно меньше. Словно двинули по голове — в глазах прояснилось, будто стояла не тёмная ночь, а так, сумерки, мозг стал абсолютно ясным.

«Железнодорожник» никуда не исчез — наоборот, грустно кивнул:

— Всё правильно… Так вам будет спокойнее. Чтобы не уснуть?

Так. Что я знаю о местных призраках? Да почти ничего — только из инструктажей. Предполагается, что мы их не должны встречать — они появляются только в ночи убывающей луны в необитаемой местности, а мы мало того что не выбираемся за стены по ночам, так и распорядок выездов подбирается для того, чтобы не попадать вообще на крайние фазы луны. Но тут убывающая луна, а она длится не пару дней. Ошибочка…

Что ещё? Могут быть агрессивными, могут — нет. Статистика, что называется, почти отсутствует, даже за прошедшие 30 лет оставшись на уровне сказок — ну какой нормальный человек попрётся ночью за город? В городах–то призраков нет. И да, они никогда не уходят далеко от того места, где умерли. Значит…

Значит, это скорее всего кто–то из этого поезда. Машинист, проводник…

— Чтобы не уснуть, — негромко повторил я. Перехватив пробирку, нащупал на столе пробку, заткнул, убрал в карман. — А вам–то что не спится?

Серебром их не взять — они бестелесные. Вроде говорили, что помогает огонь, да и то просто чтобы отогнать. Так что — пан или пропал… Попробуем поговорить.

Призрак посмотрел куда–то вбок:

— Я присяду?

— Садитесь. Вы ж, нутром чую, у себя дома.

— Дома, — эхом повторил старик. Грузно опустился на скамью бокового места напротив. Посмотрел в полувыбитое окно со своей стороны.

— Дома, — добавил он, подумав. — Какой сейчас год?

— Две тыщи семнадцатый.

— А месяц?

— Сентябрь.

— Значит, скоро юбилей революции, — подытожил призрак. — Никто не знал, что он пройдёт… так.

Так и хотелось сказать — эх, отец, какой уж тут юбилей? Удержался. А ведь и правда, он скорее всего погиб как раз тогда, во время Удара. Тогда такие праздники отмечали ярко…

— А вы не помните времени? — почему–то спросил я вместо этого.

— Я не знаю его, — просто сказал железнодорожник. — Знаю только старую луну на чистом небе. А сколько раз — кто его знает… Вы первые, кто пришёл сюда… с того времени.

— А что случилось?

— Взрыв, — сказал призрак. — Ядерный взрыв. Как в книжках рисуют. Гриб, огромный, во всё небо. И очень далеко — где–то там, — указал он в окно.

Ну верно, в стороне Питера.

— Поезд встал, — негромко продолжал старик. — Люди сразу все к окнам… Потом крики, паника. Все побежали. Я же проводник, побежал открывать дверь в тамбуре. Только открыл — меня толкнули… Больше не помню ничего.

Он замолчал.

Так вот оно что… Он не жертва взрыва — тут их, наверное, не было вообще. Его, скорее всего, просто вытолкнули на насыпь, и он неудачно упал. Глупая смерть. Глупая и грустная. Нет ничего страшнее обезумевшей толпы.

Таааак… Так вот оно что. Призрак, выходит — неупокоенный дух. Так вот почему их нет в жилых местах — всех, кто умирает там, хоронят по всем правилам!

— Значит, людей тут не бывает? — невпопад спросил я. Боже, что за чушь я несу…

Старик мельком взглянул на меня и отвернулся к окну.

— Не бывает, — эхом повторил он. — Только звери шастают… Странные звери. Не бывает таких.

Ну ещё бы. Интересно, кого он видел… Может, спросить?

— Что за звери?

Проводник долго молчал.

— Волки, огромные, — наконец сказал он. — Большие птицы. Лошади с человеческими головами. Люди со змеиными хвостами. Разве ж это люди? Звери это… Что ж тут у нас случилось? Али мне мерещится?

Вот что ему ответить? И, кстати, ни о чём из того, что он перечислил, я и не слышал. Может, врёт? Может. Но зачем врать духу человека, который умер три десятка лет назад?

— Случилось, отец, — вздохнул я, причём вздохнул совершенно не наигранно. Проводника было откровенно жалко. — Дрянь какая–то случилась. Нечисть по земле бродит. А откуда — кто знает. Из других миров пришла.

— Значит, есть Господь, — безразлично резюмировал старик. — Это кара нам за всё сделанное…

Я смотрел на этот полупрозрачный белёсый силуэт и думал: а ведь он прав. Кара и есть… Не ядерный огонь и не радиация — а такая вот жизнь.

— А что, люди все сейчас так светятся? — совершенно не меняя тона, поинтересовался проводник, и я, слушая не столько его голос, сколько интонации, даже не сразу понял, о чем он говорит. А вот потом дошло… и я очень надеялся, что мой голос прозвучит безразлично:

— Светятся? Даже не знаю… Я не вижу. А как?

— Ну… так, — помялся проводник. — Как вода искрится при луне, знаешь? Вот и ты такой, твоя голова и плечи. А дочка твоя… — он помолчал, — …она вся светится. Неуж-то не чуешь?

— Она мне не дочка, — только и смог пробормотать я. Мозг же тем временем лихорадочно работал. По сути, старик почти подтвердил то, о чем я думал перед его появлением. Это не может быть совпадением! Выходит, призрак что–то видит… но что?

— Мне говорить не хочешь — себе не лги, — внимательно посмотрел на меня призрак, и от прозрачного взгляда мне стало не по себе. — Близка она тебе, по–родному близка, я же вижу. Я вижу…

Потемнело — видимо, тучи закрыли луну, и в то же мгновение старик исчез без следа.

Ах ты ж…

С досады хотелось завыть. Вот уж никогда бы не подумал, что буду жалеть о том, что сорвалось общение с призраком.

Впрочем, есть хотя бы один плюс из всего сказанного — железнодорожник подтвердил мои догадки. И со мной, и с Машей действительно что–то не так…

Луна выглядывала ещё несколько раз, но старик так больше и не появился.