Сюрприз поджидал меня у подъезда.
Маша сидела на старой, довоенной ещё лавочке, покосившейся и рассохшейся — когда–то, вероятно, тут гнездились старушки, перемывавшие кости молодёжи этого двора, но с тех пор скамейку, скорее всего, ни разу и не подновляли — даже странно, что она «прожила» больше тридцати лет. Уже откровенно стемнело, двор освещался лишь тусклым «дежурным» фонарём, но было видно, что девчонка вся аж съёжилась и кутается в свою лёгкую курточку. Рукав, кстати, всё так же оторван.
Не понял?
По всем правилам, Машу ещё вчера должны были оформить в общагу и дать ей направление на курсы или ещё куда–нибудь — смотря что она уже знает и умеет. Хотя, явно студентка — что она там может уметь… в конце две–тыщи–десятых. Разве что суп варить. Но уж точно никто не выгонит её на улицу.
Я даже не сразу сообразил, что гораздо интереснее другое — как она меня нашла? Я, конечно, ни от кого не прячусь, но адресных бюро в Вокзальном нет, и найти меня она могла лишь в случае, если ей это кто–то сказал — на Базе или в Управе. На Базе — вряд ли, а вот в Управе… там могли. Бардак в Управе творится ещё тот.
Ну а вариант, что девчонка, которую мы вчера вытащили из Болота, оказалась в восемь вечера у моего подъезда случайно, я отмёл сразу.
Ну и что делать? Пройти в подъезд как ни в чём не бывало?
Вероятно, так и надо было поступить, но, стоило мне приблизиться — Маша вскочила, и я машинально замедлил шаг. Узнала, конечно же — само собой, я и одет в то же, в чём вчера на смене. Особого разнообразия шмоток у меня нет — да и ни у кого нет, впрочем.
— С-Сергей Михалыч? — тон полувопросительный, полуутвердительный. А ведь я ей не представлялся — значит, Отчество ей сообщили в Управе. Где ж ещё…
— Допустим, Михалыч, — я остановился напротив её, метрах в двух. Так и стоял, сунув руки в карманы — рассматривал девчонку, насколько позволяло скудное освещение, пытаясь заодно понять, что теперь делать. Надо было домой, и гори оно всё…
Ну уж нет, Серёг, если ты не бросил её на болоте — теперь расхлёбывай.
— Что ты здесь делаешь, Маша–потеряша? Тебя что, в общагу не оформили? Выгнали пинками на улицу?
Маша, кажется, съёжилась ещё сильнее, и я решил добить:
— Тут, знаешь, в такое время девчонкам твоего возраста ходить не принято. Даже при стволе. Тут не «лихие девяностые», тут хуже.
— Можно, я к вам зайду? — сквозь зубы пробормотала девчонка. — Замёрзла очень…
Не, ну это уже слишком. И она не боится? С одной стороны — за моралью здесь следят, но не настолько, чтобы опекать совершеннолетних, да ещё и «не местных». С другой стороны… Если б я хотел ей плохого — бросил бы на болоте. И, кстати, меня от прыгуна спас в первую очередь её крик.
— Пошли, — решился я. — Только учти — сейчас будешь рассказывать всё от и до. И сопли тебе вытирать не собираюсь. Согласна?
— Согласна.
Ещё б она была не согласна… Замерзла небось как цуцык. Ладно, сейчас всё узнаем. Хоть и некстати всё это — завтра в пять вставать. Но не откладывать же из–за неё поездку!
Пропустив девчонку в квартиру, я запер дверь на ригельный замок и по привычке набросил цепочку — тут такие были практически у всех, хоть и двери преимущественно деревянные. Когда практически в каждой квартире есть огнестрел, количество вторжений «в частное пространство» резко снижается — никому не хочется поймать пулю. Вот в чём тут плюс — так это в поддержке откровенно западного «мой дом — моя крепость»: если к тебе ломятся в квартиру, можешь вторженца хоть на куски порезать, главное — зарегистрированным оружием, ну и не по беспределу, а с доказательствами. Так что — не лезут, я за год всего о двух случаях слышал, и то один из них по пьяни.
Пошуршав в шкафчике, еле нашёл вторые тапочки — купил как–то по дешёвке «для гостей», а гости ко мне почти и не ходят. Но тапочки тут — штука необходимая, полы большей частью холодные. Ковёр, что ли, прикупить по случаю, чтобы совсем уж советский стиль поддерживать… Да ну нафиг, его пылесосить надо, ковры пыль собирают — только вьёт. Мне и половичков хватит. Прошёл в кухню, зажёг свет, поставил чайник. Задёрнул «половинчатые» занавески на леске.
— Где руки можно вымыть? — услышал из коридора голос Маши.
— В ванной, где ж ещё. Вода только холодная.
В принципе, в санузле стоял железный титан — если разжечь, хватит, чтобы помыться, но я его за всё время разжигал всего разок, хотя прессованный торф для розжига был, на пару раз, если что, хватит. Мыться тут гораздо лучше в бане, да и на работе душевые есть.
Привыкай к экстриму, Маша… В общаге условия, в общем–то, такие же. Или она в Анклав определилась? Сейчас всё узнаем.
Хлебосольного хозяина я из себя строить не собирался, но бутерброды соорудить можно — благо колбасу купил. Ну и чай, конечно. Ну где там девчонка?
А вот и она, раскраснелась от холодной воды — видно, что умылась. Всё ещё дрожит…
— Садись, сейчас чай будет.
Сам я сел у окна, спиной к батарее — моё место, и нефиг, хоть батарея и не греет. На самом деле, не люблю сидеть спиной к двери. Маша опустилась на табурет напротив, сложила ладони на коленях, подняла на меня глаза. Ну примерная школьница, ни дать не взять…
Молчание затягивалось. Чайник зашумел, я встал, чтобы выключить горелку.
— Спасибо вам, что вытащили меня с Болота, — наконец подала голос девчонка.
— Да пожалуйста, — пожал я плечами, ставя чайник на стол. Вытащил из шкафа два граненых стакана в подстаканниках — разнообразия чашек тут не наблюдается, пользуются преимущественно такими вот раритетами. Стакан разбить почти нереально, ну а металлические подстаканники — вещь вообще неубиваемая. Кстати, есть и улучшенная версия — этакие «термо», колдуны делают: ручка подстаканника не греется, а стакан долго не остывает. Но, как по мне, это лишние понты — я горячий вообще не люблю, даже держу на кухне бутыль с «холодным кипятком», чтобы разбавлять.
Маше, не спрашивая, налил горячий, себе разбавил. Поставил на стол старомодную сахарницу, пододвинул к девчонке тарелку с бутербродами:
— Ешь. А потом рассказывай, с чего ты ко мне припёрлась и как меня нашла.
Маша сразу схватилась за чай. замёрзла, конечно… Вот, по щекам румянец пошёл — начала отогреваться. Выпив примерно полстакана, наконец посмотрела на меня:
— Павел Степаныч сказал, что раз вы меня вытащили и привели — надо вас и держаться. С вами безопаснее всего.
Твою ж мать. Вот удружил Хорошин, зараза… По глазам ведь видно — не врёт. И по ним же видно — поверила она ему, искренне поверила.
Я взял бутерброд. Повертел, откусил. Есть особо не хотелось. Да и расспрашивать девчонку никакого настроения не было.
— С фига ли? — поинтересовался вслух.
— Он сказал, что на Болоте никогда никого не подбирали. Всегда стреляли, потом уже разбирались. Это первый раз.
Да? Вот не знал.
Но, чёрт их всех дери, случись ещё раз подобное — я б ведь опять не смог бы выстрелить. Говорить это ей? Ни за что.
— Тебе общагу дали?
— Дали…
— Была там?
— Была. И денег дали, и сказали, куда на обучение приходить через неделю…
Заботится город — тут без этого никак.
— И куда определили?
— Практикантом на ТЭЦ. Я учусь… училась на теплоснабжении.
Не самый плохой вариант. Достаточно тёплое местечко — причём и в прямом смысле.
— Ну и чего ж ты сюда прибежала на ночь глядя, Маша… потеряша?
Девчонка уткнулась носом в стакан. Я уж думал, что она и не ответит, когда она подняла глаза:
— Я… боюсь там. А с вами — не боюсь.
Замечательно. Как там это называется, синдром медсестры? Когда очухиваешься в больнице — и та медсестра, которую первой увидел, становится самым близким человеком.
Всего одно «но» — я с моим характером и стилем жизни на роль такой вот медсестры ну совсем не гожусь…
— Ладно, Маша… Поешь давай, погрейся, и ложись спать. Сейчас постелю тебе.
И вышел из кухни. Маша так и осталась сидеть со стаканом чая.
Вот уж не думал, что придётся когда–нибудь раскладывать древнее кресло–кровать с деревянными подлокотниками, оставшееся от предыдущего хозяина. Впрочем, квартира–то казённая, и от предыдущего хозяина осталось абсолютно всё, даже сейф. Вытащил из шкафа второй комплект простыней и запасное одеяло — ладно, не зима, надобности в нём пока нет. Хорошо хоть, бельё чистое — сам, конечно, не стираю, таскаю в прачечную при ТЭЦ: тут советская система, с нашитыми в углу полустёртыми уже номерками. Буквально на днях получил.
— Что, девчонки в общаге плохо приняли? — спросил громко, застилая кресло простынёй.
Маша вышла в комнату, держа в руках стакан. Каким–то совершенно детским жестом почесала макушку:
— Нет, хорошо приняли. Много всего рассказали, и продукты у них есть, и одежда…
— Что, дежурить заставили?
Есть такая фишка, даже я в общаге застал, ещё там, «у себя», да и здесь тоже: если приходит новенький, его сразу определяют в дежурные.
— Нет… Там все старше меня, без закидонов вроде.
Вот, словечки пошли. Осваивается?
— Так и я старше тебя, — я накинул одеяло на кресло. — Твоему отцу сколько?
— Сорок. Но он с нами не живёт.
— Ну вот, я тебе в отцы гожусь… — а может, у девчонки просто дефицит общения с отцом? — Ты как хочешь, можешь ещё посидеть, вода в чайнике, колбаса в холодильнике. А я ложусь. Мне завтра вставать рано. Ночнушек нет, вот чистая футболка, — я бросил на спинку стула одну из футболок, полученных из прачечной. Вообще футболки тут в дефиците, носят–то в основном майки.
— Я лягу, — Маша унесла в кухню стакан, вернулась. — Отвернётесь?
— Нужна ты мне, — буркнул я, но, конечно, отвернулся. Взял со столика будильник, выставил на пять, завёл. Спать осталось — всего ничего… Ушёл в кухню, убрал лишнее со стола.
В комнате шебуршала Маша.
— Можно, — наконец отозвалась она.
— Ну спасибо, — пробурчал я. Сходил в ванну, умылся, почистил зубы. Машинально отметил, что Маше тоже понадобится щётка.
Ну вот какого фига, а? Сплавлять надо эту Машу подальше…
Девчонка лежала на кресле, натянув одеяло на самые уши — её и не видно почти из–за деревянных подлокотников… Я бухнулся на свой диван и, из вежливости сказав «Спокойной ночи», вырубился моментально.