Сергей Вавилов

Глава 1. Ранние годы

Сергей Вавилов родился в Москве на Большой Пресне в доме Нюниных 24 марта (по старому стилю 12 марта) 1891 года. Когда четырехлетнего Николая впустили в комнату матери, чтобы познакомить с братцем, Александра Михайловна сказала:

— Вот, Николай, у тебя еще брат есть, Сергей. Дружите друг с другом и никогда не ссорьтесь. Кто живет ладно, у тех все складно. Радость одному — в общую суму.

— А горе? — спросил мальчик, знакомый с этим словом по сказкам матери.

— Его на двоих разделите, ан там меньше останется. Горе одному трудно мыкать. Оно одиноких сушит…

Мальчику не было и двух лет, когда родители переехали в Никоновский переулок.

Зато дом в Никоновском мальчик хорошо запомнил. Дети часто видели, как жена первого владельца дома, учителя музыки Дубинина развешивает на веревке белье, переругиваясь с матушкой. У Дубининой было лицо арапки, но дети не удивлялись. Она и в самом деле была урожденная Ганнибал и приходилась родственницей Пушкину.

Во дворе дома в Никоновском выучился Сергей своим первым играм. Обучал, конечно, Николай. Он был старше, все умел и никогда не оставлял надолго брата. Сама того не подозревая, матушка высказала пророческие слова: братья дружили всю жизнь, и началась та дружба с детства.

Правда, характерами братья различались. Сергей был потише, держался за юбку матери. Николай же, страшный разбойник, славился на Пресне как гроза мальчишек. Был он юрок, подвижен, невероятно изобретателен и энергичен, когда чего-нибудь добивался.

Хоть в общем-то Николай учился хорошо, но случалась и «полоса двоек». Однажды ему надоело приносить неприятные отметки домой, наживать неприятности с родителями. И вот он объявил Сергею и сестрам: «Смерть чернилам!» Он научился так искусно переделывать двойки на пятерки, что подделки не замечали не только родители, но и учителя (за исключением, конечно, тех, кто ставил первоначальные отметки и кому Николай навряд ли показывал результаты убийства двоек).

Александра Михайловна так говорила о своих мальчиках:

— Они разные. Николай настойчивый, упрямый, ничего не боится, коли что надо — всех использует. Сергей другой. Больше около меня, меня во всем слушается.

Эти слова — не только о сыновьях. Они характеризуют и мать с ее не совсем одинаковыми чувствами к детям. Если у отца любимицей считалась старшая, Санятка, то Сергей был любимцем матери (и обеих своих сестер и брата). Его да еще младшую дочь она могла называть иногда с ласкательным оттенком: «Сережа», «Лидунька». Имена старших двух всегда звучали в ее устах строже, по-вавиловски: «Николай», «Александра». Имя старшей, пожалуй, даже чаще: «Александра Ивановна». Так называли ее другие дети, причем вполне серьезно, словно подчеркивая ее старшинство. Так называла свою старшую дочь и мать. И дочь не удивлялась. Отзывалась на полные имя-отчество, как на естественное обращение.

Впрочем, если принять во внимание действительный авторитет старшей сестры и ее влияние на всех младших, можно согласиться с тем, что подобное обращение было в самом деле естественным.

Сергей, вероятно, много перенял не только у Николая, но и у серьезной Александры.

Во-первых, замкнутость и умение собираться внутренне.

Во-вторых, любовь к музыке. Окончить филармонию старшей сестре не удалось, она повредила палец. Но дома играла часто, и непременными ее слушателями были отец и Сергей. Отец не только слушал. Он любил петь под аккомпанемент Санятки. У него был приятный бархатный тембр голоса, баритон (унаследованный затем Николаем, у Сергея развился бас), и пел он великолепно. Особенно свою любимую «Бурю во грозу», арию Сусанина из оперы «Жизнь за царя» Глинки. Или «Воздушный корабль» Лермонтова («По синим волнам океана»). Сергей прижимался к роялю, когда играла сестра, глаза его горели. Он научился рано чувствовать и понимать музыку.

Может быть, было и «в-третьих»: то, что и любовь к математике, математические способности Сергея развивались, в частности, в беседах и занятиях с Александрой.

В доме процветала всеобъемлющая традиционная религиозность, характерная для прежнего купечества. Родители заботились о том, чтобы воспитать детей в духе исконного русского православия. Весь распорядок дня был подчинен этой идее. Неукоснительно соблюдались праздники, обряды. Ходили ко всем обедням. Каждую субботу обязательно шли на кладбище, служили панихиды и молебны. Ни один близкий живой не забывался в молитвах о здравии. Ни один дорогой покойник не упускался в поминальных списках.

Чрезвычайно религиозный в детстве, Николай часто запирался в своей комнате и молился перед иконой Николая-угодника. Любил прислуживать в церкви, ни одной службы старался не пропустить.

Младший брат такой истовой религиозности внешне не проявлял. Но верующим в молодые годы был и с золотым крестиком на шее долго не расставался. Носил его на фронтах первой мировой войны и некоторое время позднее…

В отличие от большинства купеческих семей в религиозности Вавиловых не было ничего ханжеского, показного. Религия здесь служила скорее формой, за которой скрывалось практическое, воспитательное содержание. Детям прививались высоконравственные принципы. Их учили честности, порядочности, добру, любви, верности людям и раз избранному пути.

И дети хорошо усвоили главное, чему их обучали. Религиозное рассеялось еще до революции; принципы же, которые им внушали, прочно вошли в сознание, оказали огромное влияние на формирование их характеров.

Уже упоминалось, что воспитанием своим младшие Вавиловы были обязаны преимущественно матери. Отец, как правило, не вмешивался ни в какие домашние дела. Если ж такие попытки предпринимались всерьез, Александра Михайловна умела указать Ивану Ильичу его место.

— Люди должны дело делать, — часто повторяла она своим низким грудным голосом, — а мужикам место на работе. Не люблю, когда мужики дома сидят, не ихнее это дело.

Постепенно в семье Вавиловых установился своеобразный матриархат, и все признали безоговорочно верховную власть Александры Михайловны. Впрочем, в то же время она была и первым слугой в доме. Вставала ежедневно в 5 утра, все делала сама, пока муж и дети спали. Она последняя собиралась ко сну, убедившись, что дом полностью приведен в порядок.

Все, кто знал Александру Михайловну, преклонялись перед ее мудростью и умением решать сложнейшие житейские задачи. Характерно признание одной ее знакомой, отмечавшей окающую манеру Вавиловой говорить:

— Я ее люблю за ее «о», за ее ум, за ее стойкость!

Что же сказать о детях? Те ее обожали. Сергей Иванович писал, вспоминая мать, в личных своих записках:

«Мать, замечательная, редкостная по нравственной высоте… окончила только начальную школу, и весь смысл житья ее была семья. Собственных интересов у нее не было никогда, всегда жила для других.

Мать любил я всегда глубоко и, помню, мальчиком с ужасом представлял себе: а вдруг мама умрет? Это казалось равносильным концу мира… Мало таких женщин видел я на свете».

Александра Михайловна очень любила народные сказы и легенды, многое запоминала у старушек, потом пересказывала детям. Особенно выделяла повесть о Плакиде — римском полководце. И понятно почему. В повести, возникшей много веков назад, воспевалось многое, ценимое Александрой Михайловной: нерушимость семьи и сила духа, верность светлым идеалам и стойкость в испытаниях. Слушая историю Плакиды, дети словно проникали в душу матери.

Глава 2. Коммерческое училище

Любовь к естественным наукам пробудилась у Сергея еще до того, как мальчик начал изучать их в среднем учебном заведении. Когда Иван Ильич, искренне считая, что это лучшее место для воспитания, отдал десятилетнего Сережу в Московское коммерческое училище (в 1901 году), у будущего физика уже было вполне четко выраженное влечение ко всему связанному с природой. Он собирал гербарий и поражал родителей прекрасным знанием названий всевозможных растений и животных.

Наблюдая за Сергеем в первые годы его занятий в училище, отец довольно скоро стал склоняться к мысли, что и младший сын, как старший (учившийся в том же учебном заведении), проявляет полное равнодушие, чтобы пе сказать враждебность, к перспективам промышленно-торговой деятельности. Это встревожило главу семейства. Наряду с опасением за будущее своих детей Иван Ильич испытывал и некоторое чувство горечи за то, что сыновья, по-видимому, не будут его преемниками на пути, которым он сам так далеко ушел вперед и которым так гордился.

Он много раз собирался поговорить об этом с ними серьезно. Но разговор откладывался, а дети тем временем росли.

Первая и единственная более или менее серьезная попытка убедить сыновей пойти по стопам отца была предпринята Иваном Ильичом в 1906 году, когда Николай оканчивал коммерческое училище.

Глава семьи специально пригласил в дом одного бывшего магистранта, специалиста в области истории промышленности и торговли. Иван Ильич приказал ему развернуть перед сыном всевозможные научные доказательства почтенности коммерции в промышленности, ее необходимости для общества. Учитель, человек талантливый, по неудачник, пробежал курс лекций по истории торговли и промышленности «от финикиян до наших дней» за одну неделю.

— Ну как, Николай? — спросил затем отец.

— Все так же, — ответил сын. — Не хочу в коммерцию.

Сергея Иван Ильич уже и не пытался уговорить стать торговым служащим. Глава семьи вспоминал слова тестя о том, что человек должен следовать своим склонностям.

Так как в том же духе постоянно высказывалась и жена, с мнением которой он считался, то кончилось тем, что Иван Ильич решил: «Пускай идут, куда их тянет! В конце концов, не всем же заниматься торговлей».

Что же представляло собой Московское коммерческое училище, в котором оба брата Вавиловы получили среднее образование?

Резок и категоричен отзыв о нем Николая Ивановича, известный по письму Екатерине Николаевне Сахаровой, написанному в 1911 году. Вавилов только что сдал в Петровской академии последний экзамен и сравнивал свои сегодняшние настроения с теми, что были у него, когда он кончал коммерческое училище:

«В ином настроении заканчиваю высшую школу в сравнении со средней. О той, кроме отвращения и досады за убитое время, мало осталось добрых воспоминаний… Заканчивая среднюю школу, хорошо помню состояние «без руля и без ветрил». Случайная волна хаотических вероятностей забросила в Петровку — по-видимому, счастливая случайность».

Элемент случайности, действительно, имел место при выборе Николаем Вавиловым специальности. Окончив в 1906 году училище, он собирался поступить в Московский университет, чтобы пройти там курс по медицинскому факультету. К счастью, остановило нежелание потерять год, чтобы подготовиться по латинскому языку, который в коммерческом училище не преподавался, а для экзаменов в университет требовался. Николай пошел учиться в Московский сельскохозяйственный институт, бывшую Петровскую сельскохозяйственную академию, или «Петровку», и стал биологом.

Верно в словах Николая Ивановича, что среднее учебное заведение, в котором он и его брат учились, не давало ориентации в направлении естественных наук: ведь оно профессионально было ориентировано на коммерческое направление.

Однако неверно, что учение в коммерческом училище было сплошным убийством времени. Может прозвучать парадоксально, но именно оно, училище, оказало большое влияние на формирование естественнонаучных дарований у обоих братьев Вавиловых.

Чаще об этом говорил Сергей, но и Николай, бывало, высказывался в том же духе, забыв об эмоциональной резкости своего почти еще студенческого письма невесте.

Да, в некотором смысле коммерческое училище было неполноценным. Оно носило специализированный характер, и в нем не преподавались древние языки — латинский и греческий, — без знания которых в те времена доступ в университет был закрыт.

Родители, отдавая своих детей в коммерческое училище, часто упускали из виду это очень важное обстоятельство. Многие лишь к концу обучения детей узнавали, что у выпускников на выбор один из двух путей: либо сразу становиться за прилавок, либо поступать в один из специализированных коммерческих институтов. Но второе позволяло только повременить с началом торговой деятельности, затем все равно за нее надо было браться. Царское министерство торговли и промышленности принимало меры к тому, чтобы сохранить питомцев средних коммерческих учебных заведений для работы в торговых учреждениях.

В то же время училище, в котором обучались братья Вавиловы, имело и много важных преимуществ перед гимназиями и реальными училищами. Состав преподавателей был первоклассным, достаточно сказать, что основные предметы вели профессора и доценты высших учебных заведений. Кроме товароведения и статистики, литературы и истории, много внимания уделяли естественным наукам: физике, химии, естествознанию. Изучали три европейских языка: немецкий, английский и французский. Занимались физическим воспитанием, спортом.

В отличие от других средних учебных заведений Московское коммерческое училище имело прекрасно оборудованные кабинеты, где проводились практические занятия. Для того времени это было большой редкостью. А пользу приносило огромную, так как помогало детям закреплять на практике полученные теоретические знания.

Примечательной стороной коммерческого училища было и то, что к ученикам там относились очень уважительно и воспитывали в них чувство собственного достоинства и самостоятельность мышления. «Начиная с четвертого класса, — вспоминал питомец училища академик А. В. Шубников, — мы уже числились взрослыми, учителя обращались к нам только на «вы». Вот как, например, велось преподавание литературы. Преподаватель — автор нескольких романов писатель Раменский (Виноградов) — учил не по учебнику и не по записям, а просто беседуя о тех или иных произведениях».

В одной из биографий Н. И. Вавилова описано типичное занятие:

«На одном уроке разбирали какую-то модную в те дни пьесу. Постукивая карандашом по крышке кафедры, Раменский вызывал по списку: «Александров, что скажете?», «Аносов, что скажете?» Ученики обсуждали сюжет пьесы, обрисовывали характеры. И вдруг резкий отзыв пятнадцатилетнего Вавилова: «В пьесе нет действия. Она попросту скучна».

Вся обстановка, весь дух коммерческого училища были такими, что учащиеся могли там получить — и получали — отличную научную подготовку по самым разным направлениям. Сам того не подозревая, Иван Ильич поставил сыновей в условия, в которых они стали приобретать блестящее образование еще на уровне средней школы, смогли, будучи подростками, развернуть свои способности, выявить естественнонаучные стремления.

Особенно усиленно в училище Сергей изучает физику. Там же он делает первый в своей жизни научный доклад на тему «Радиоактивность и строение атома». Выступление всем понравилось. Вавилов осветил не только физическую сторону радиоактивности, но и историю открытия.

Научные интересы второго сына Ивана Ильича, однако, выходили за пределы физики, были широки и разнообразны. Наряду с книгами по физике Сергей читает и прорабатывает много книг по химии, особенно увлекаясь «Основами химии» Д. И. Менделеева. Огромное впечатление производят на него написанные блестящим языком, бесконечно увлекательные и глубокие книги К. А. Тимирязева «Жизнь растений» и «Ч. Дарвин и его учение».

Однажды брат Николай принес нашумевшую, очень популярную в кругах интеллигенции, особенно учащейся молодежи, книгу Людвига Бюхнера «Сила и материя». Два брата с упоением читали ее, споря и обсуждая отдельные положения.

Сергей широко пользовался предоставленной ему отцом духовной свободой. Часто, едва услышав звонок, возвещающий об окончании занятий, он срывался с места и, на ходу натягивая шинель, мчался с Остоженки (ныне Метростроевская), где находилось училище, на Лубянку, чтобы не опоздать на лекцию в Политехническом музее.

Здание, куда он торопился, отделялось от Лубянской площади большим торговым домом. Кругом сновали разносчики с пудовыми лотками на головах. Мальчик старательно лавировал между ними, с замиранием сердца думая о том, что будет, если кто-нибудь из них натолкнется на него и опрокинет свой товар: мороженое мясо, птицу или рыбу. Катастроф, правда, никогда не случалось, хотя столкновения из-за страшной толчеи происходили, но от ощущения постоянной опасности избавиться было невозможно. Вавилов вздыхал свободно, лишь нырнув в спасительный подъезд музея.

Основанный в 1872 году Обществом любителей естествознания, антропологии и этнографии, Политехнический музей стал крупным просветительным учреждением и распространителем передовых и научно-технических идей. В аудиториях музея выступали самые выдающиеся представители науки и техники: П. Н. Яблочков и К. А. Тимирязев, А. Г. Столетов и Н. Е. Жуковский, П. Н. Лебедев и В. Н. Чиколев, и многие другие. Молодежь с упоением слушала своих кумиров.

Весь мир с волнением зачитывался описаниями путешествий Н. М. Пржевальского и Ф. Нансена. И. И. Мечников открыл существование тесной связи между наукой о болезнях и биологией вообще, а А. Беккерель и супруги Кюри — явление радиоактивности. Романтика научного подвига все настойчивей стучала в дверь двадцатого столетия.

Политехнический музей в Москве сыграл огромную роль в создании новой атмосферы, новых идеалов у русской молодежи. С высоты трибун музея лились пламенные призывы изучать природу, мир, быт людей. Лекции сопровождались демонстрациями опытов и отличались простотой и образностью изложения. Темы были самыми разнообразными. Можно сказать, что все волновавшее передовое общество того времени находило свое отражение в темах регулярных научно-популярных чтений Политехнического музея.

Как-то раз Сергей пришел в Политехнический вместе с братом. Прослушали интересную лекцию по астрономии. Когда братья шли домой, Николай сказал:

— Самое любопытное, что иногда мы лучше видим далекое, чем близкое. Эверест поднимается на девять верст, а никто не знает, что лежит на его вершинах. Не так уж, вероятно, глубок и океан в самом глубоком месте. Но мы не представляем, на что его дно похоже. Луна и планеты куда от нас дальше, но в телескоп можно рассмотреть их поверхности.

Глаза Сергея загорелись:

— А ведь это есть и у Гёте. Помнишь:

— Возьми другой пример, — продолжал старший брат. — Что к нам всего ближе? Конечно, атомы и молекулы. Они у нас буквально перед самым носом. Но именно о них мы знаем всего меньше. Великие открытия ожидают тех, кто отважится проникнуть в страну этих вездесущих невидимок.

…Когда в 1958 году в том самом Политехническом музее, в котором ученик Вавилов слушал первые для себя лекции о новейших достижениях физики, открылась Всесоюзная выставка технического творчества пионеров и школьников, на стену был водружен плакат со словами академика С. И. Вавилова:

«Приборы, изготовленные руками учащихся, — это и есть лучшая школа физики. Через такую школу проходили Ломоносов, Петров, Лебедев, большинство наших и зарубежных крупных ученых и инженеров».

Сергей Иванович не упомянул из скромности собственного имени. А между тем он особенно много мог бы рассказать о пользе изготовления подобных самоделок руками школьников. Кто-кто, а Сергей Вавилов отдал немало времени и труда таким занятиям.

Не довольствуясь опытами, которые он делал в школе в порядке выполнения учебной программы, Сергей производит многие эксперименты по физике и химии дома.

«Дома была у меня химическая лаборатория, — вспоминал он много позднее, — около сотни препаратов, которые покупал у Феррейна» (частная аптекарская фирма в Москве. — В. К.).

Александра Михайловна со вздохом ставит латки на брюки, прожженные кислотой. Обнаружив исчезновение очередной кастрюли, она без колебаний идет в сарайчик, извлекает оттуда пропавшую посуду.

Постепенно у мальчика появляются собственные вопросы к природе. Он делает оригинальные наблюдения и по-своему пытается их объяснить. Обозревая собственный гербарий, например, он старается установить причину желтой окраски лепестков многих цветов. Заметив потерю заряда наэлектризованного тела в токе теплого воздуха, поднимающегося от керосиновой лампы, он ставит опыты, на основании которых приходит к выводу, что причиной разряда является ионизация газа, идущего от пламени.

А вот еще попутный вопрос: «Почему весной растут преимущественно лиловые и желтые цветы?» После долгих размышлений Сергей приходит к выводу, что причина — в качестве солнечных лучей весной. На эту тему он тоже делает доклад в училище.

В школьные же годы пробуждается у Сергея страсть к собиранию редких изданий книг, в частности к коллекционированию трудов классиков естествознания. Чуть ли не с двенадцати лет он становится постоянным посетителем букинистических лавок и палаток Москвы. Его часто можно увидеть в тогдашних «центрах» торговли благородным книжным старьем: на площади Сухаревского рынка, на Моховой, у Китайгородской стены.

Многие продавцы подержанных книг раскладывали свой товар прямо на земле. Букинисты хорошо знали стройного черноглазого юношу в мундирчике, воспитанника коммерческого училища, знали его вкусы и помогали приобретать интересующее. Порою в груде книжной макулатуры Сергей обнаруживал жемчужины — редчайшие издания, например, ценную книгу о знаменитых магдебургских опытах с полушариями Отто фон Герике.

Одно из следствий этой ненасытной страсти — возникновение интереса к истории науки. Пройдет много лет, и рано приобретенное умение находить старинные издания и отбирать из них наиболее важное, существенное, вообще его знание книг очень поможет Сергею Ивановичу в его фундаментальных исследованиях по истории естествознания и физики.

С большим увлечением Сергей занимался также домашним изучением языков, которые не преподавали в училище: вначале итальянского, затем и латинского. Изучать второй язык было полезно и с практической точки зрения: с ним можно получить нормальный аттестат зрелости и приобрести право держать экзамен в университет.

Именно в коммерческом училище Сергей Вавилов впервые познакомился с идеями В. И. Ленина: прочитал его книгу «Материализм и эмпириокритицизм» и сделал на ней пометки.

Глава 3. В мире красоты

Получилось как-то так, что в училище сменилось несколько преподавателей русского языка и литературы. Разные педагоги обучали юного Сергея словесности, но все единодушно давали высокую оценку его литературным способностям, его оригинальным сочинениям.

Будущий физик с детства жил образами художественной литературы.

Ближе всех со временем стал ему Гёте. С упоением читал и перечитывал Достоевского.

Увлеченно Сергей Иванович любил поэзию. Здесь ближе всех ему были Пушкин, Тютчев, Баратынский, Фет, позднее Блок. У Пушкина Вавилов особенно выделял сцену битвы из «Полтавы», «Пролог» к «Медному всаднику» и «Пир Петра Великого». У Блока — «Равенну» и «Пролог» к «Возмездию».

Юноша Вавилов знал на память великое множество стихов и великолепно их декламировал. Пожалуй, не всякий профессиональный актер был способен прочитать с такой же силой и выразительностью, как молодой Вавилов, знаменитое тютчевское:

Те, кто помнил юного Вавилова или хотя бы был достаточно с ним знаком позднее и слышал его рассказы о юности, непременно вспоминают об одном удивительном человеке — школьном учителе рисования Иване Евсеевиче Евсееве.

Интеллигентный, образованный человек, Иван Евсеевич не жалел ни сил, ни времени, ни даже собственных средств, чтобы научить своих учеников «видеть» художественные произведения.

С Евсеевым Вавилов и его товарищи объездили много древних русских городов: Новгород, Ярославль, Кострому, Саратов… Были в Крыму. Со школьным учителем рисования первый раз в жизни Вавилов был за границей, в Италии.

Евсеев водил своих воспитанников по музеям и выставкам Москвы и других городов, тщательно все им объяснял, учил мальчиков видеть достоинства и недостатки картин, гравюр, памятников.

Под влиянием Евсеева Сергей, будучи еще в пятом классе училища, организует кружок учащихся, на заседаниях которого подростки стараются разобраться в различных вопросах искусства, литературы и даже философии. Сергей часто выступает в этом кружке сам.

Ценные сведения о молодом Вавилове приводит его товарищ по коммерческому училищу Б. М. Себенцов.

Б. М. Себенцов — О. М. Вавиловой: «Живо представляю в своих воспоминаниях юного, молодого и зрелого Сережу.

Вот он в актовом зале Усачево-Чернявского института читает доклад-лекцию о киевском Владимирском соборе (после пашей экскурсии в 7-м или 8-м классе), так проникновенно-художественно дает образ васнецовской Богоматери, что «туманная» картина оживает в представлении слушателей.

Вот мы с ним, уже студентами, после посещения Новгорода и Пскова направились в пушкинские места. Железная дорога только до Опочки, а дальше верст 50–60 до Святых Гор, пешком или на почтовых. Двинулись бодро пешком под собственное безголосое пение, особенно помню марши из «Фауста» и «Кармен»…

Экскурсии по Волге после окончания коммерческого училища с И. Е. Евсеевым. Мы в Саратове где каким-то вечером попали на представление Вл. Дурова с его зверями. Как заразительно заливался смехом Сережа, когда Дуров вывел поросят с запечатанными хвостами и объяснением: «Хвостов (нижегородский губернатор) про хвост (звучало, как прохвост) не велел говорить».

Вспоминается, как Сережа сердился на Ив. Евс., что он много в Саратове, на улице, пьет в киосках воды. Так же, как и на меня за границей негодовал, что много ем хлеба.

А заграница, особенно Италия, — это сплошное ликование молодости перед природой и искусством!

…Вот какими крепкими узами воспоминаний я связан с моим дорогим другом!»