Сгорать от любви (и от стыда)

Глава 14 Не дыши

Квартира Сергея пахла им. Не просто дымом и кожей, а сложной, многослойной ауры, которая была его отражением. Запах свежесваренного кофе, приправленный едва уловимыми нотами бензина и металла. Запах чистого, по-мужски простого мыла и чего-то неуловимо родного, теплого, что заставляло сердце сжиматься. Вика стояла посреди гостиной, сжимая в руке ключ, который минуту назад лежал под затертым, немножко потрепанным ковриком. Бежевые, без изысков стены. Простой деревянный стол с парой стульев.

Книжная полка, заставленная технической литературой по пожаротушению и потрепанными томиками Джека Лондона. На подоконнике — забытая кружка с логотипом пожарной части. На спинке стула — висел его ремень, снятый наспех. Никаких орхидей. Никаких хрустальных ваз. Это был его мир. Суровый, честный, настоящий. Теперь и ее.

Тело гудело от адреналина, бессонной ночи и пережитых потрясений. Она машинально включила старый, небольшой телевизор, чтобы заглушить оглушительную тишину, которая давила на уши. Пусть говорит кто-то другой, пусть вещает о чем-то далеком и неважном. Лишь бы не ее собственные панические мысли, которые кружились в голове, как осенние листья.

«Он вернется. Он сильный. Он всегда возвращается. Это его работа. Он умеет это делать».

Она пыталась убедить себя в этом, разглядывая его вещи, прикасаясь к ним кончиками пальцев. Каждая деталь, каждая мелочь говорила о нем, и каждая одновременно щемяще напоминала об опасности, которая была неотъемлемой частью его жизни, его дыхания, его сущности.

Телевизор бубнил о курсе валют. Потом о пробках на выезде из города. И вдруг, резко, как удар ножом, сменилась картинка, и диктор произнес:

«…возгорание произошло на складе лакокрасочных материалов на Заводской улице. Огонь быстро распространился из-за наличия горючих материалов. По последней информации, в здании могли оставаться люди… Пожар присвоен высший номер сложности…»

Заводская улица, 25 . Те самые слова, что прозвучали из его рации, которые навсегда врезались в ее память.

Вика застыла, как вкопанная, не в силах оторвать взгляд от экрана. Камера показывала панораму чудовищного, разбушевавшегося пожара. Ослепительные языки пламени, рвущиеся из окон, черные, ядовитые клубы едкого дыма, взмывающие к свинцовому небу. Пожарные машины, крошечные и беззащитные на фоне этого ада, окатывали здание водой, которая испарялась, едва долетев до цели.

— Нет… — прошептала она, поднося дрожащую руку ко рту. Холодеющие пальцы не слушались. — Нет, нет, нет, только не это…

Ее сердце заколотилось, бешено и беспорядочно, отказываясь верить. Где-то там, в самом центре этого пекла, был он. Ее Сергей. Тот, чье тело она целовала прошлой ночью, чью кожу помнила каждой клеткой, чье дыхание было для нее теперь воздухом. Тот, кто всего полчаса назад стоял перед ней на коленях и обещал вернуться.

Камера крупным планом показала группу пожарных, тащивших тяжелые рукава. Искаженные напряжениям лица под масками, быстрые, резкие движения. Каждый из этих закопченных, усталых людей мог быть им. И каждый следующий миг мог стать для кого-то из них последним.

«Люди в здании…» — эта фраза жгла ее изнутри, сильнее любого огня. Она знала его. Она уже успела изучить его, прочитать, как открытую книгу. Он не будет стоять в стороне и подавать воду. Он не сможет. Он пойдет внутрь. Обязательно пойдет. Его долг, его суть — тянуть, вытаскивать, спасать.

Паника, холодная, липкая и тошнотворная, подкатила к горлу. Она схватилась за спинку стула, чтобы не упасть, чувствуя, как подкашиваются ноги. Все ее вчерашние терзания, все сомнения о будущем, о сложностях развода, о правильности ее выбора — все это испарилось, сгорело в одно мгновение, как бумага в пламени. Не осталось ничего, кроме одного, дикого, животного ужаса, парализующего и всепоглощающего.

И в этот миг она с ужасающей ясностью поняла: она боялась не начинать жизнь с нуля. Не осуждения окружающих. Не финансовой нестабильности. Она боялась потерять его. Только его.

Вот он. Момент истины, наступивший не в страстной постели, а перед мерцающим экраном телевизора, в сотне метров от настоящего ада. Она любила его. Так сильно и так безоговорочно, что мысль о мире без него была не просто пугающей — она была невозможной. Бессмысленной. Без него не было ничего.

Она не молилась годами, не знала, к кому обращаться, но сейчас ее губы сами зашептали отчаянную, бессвязную мольбу, обращенную к Богу, к Вселенной, к любым силам, что могли услышать.

«Пожалуйста… умоляю… только бы он был жив. Только бы вернулся. Я ничего больше не попрошу. Заберите все, что угодно, все деньги, всю мою прошлую жизнь, только верните его мне. Дай ему сил. Убереги его».

Вдруг на экране что-то произошло. Камера дернулась, голос журналиста сорвался на крик. В центре кадра, в той части здания, куда, казалось, только что вошла одна из групп, произошел новый, мощный взрыв. Огненный шар, ослепительный и уродливый, вырвался из окон, осыпая снопами искр крошечные фигурки пожарных внизу. Обломки штукатурки и кирпича полетели во все стороны.

Вика вскрикнула, отпрянув от телевизора, как от раскаленного железа. Мир поплыл перед глазами.

И в этот момент, сквозь гул в ушах, ее телефон завибрировал. Один раз. Коротко. Не звонок. Сообщение.

Сердце ее остановилось, замерло в ледяной пустоте. Она с трудом разжала закостеневшие пальцы и посмотрела на экран. Сообщение было от его напарника, Игоря, того самого, что подшучивал над ним в парке. Всего три слова. Три слова, от которых кровь застыла в жилах, а мир сузился до размеров экрана:

«Серегу завалило. Жив.»

У нее подкосились ноги. Она рухнула на колени на прохладный линолеум, не чувствуя боли. «Завалило». Его там завалило. Обрушились перекрытия, падают балки, а он там, под завалами, в дыму и огне. Но жив. Пока жив.

Это слово «жив» стало спасательным кругом, за которое она ухватилась с исступленной силой отчаяния. Оно не давало ей сойти с ума.

Она подняла голову, глотая воздух, и ее глаза, полные слез, уперлись в экран телевизора, где продолжал бушевать ад. Но что-то в ней изменилось. Острый шок и парализующий ужас сменились холодной, стальной решимостью. Он жив. Он борется. А ее работа — ждать. Быть его тылом. Его пристанью. Тем, ради чего стоит выжить и выбраться из любого ада.

Она медленно поднялась с пола, вытерла ладонью мокрое лицо и сжала телефон так, что костяшки побелели. Она не будет просто рыдать и метаться. Она будет ждать. И верить. Потому что любила его. И готова была принять в свою жизнь не только его тепло, но и весь этот ужас, всю эту боль, всю эту вечную тревогу. Ради него. Ради их будущего.