Сгорать от любви (и от стыда)

Глава 5 Призрачный дымный аромат

Тишину в прихожей нарушил лишь щелчок замка, такой же отточенный и безжизненный, как все в этом доме. Дом встретил ее не просто стерильной прохладой, а ледяным, вымороженным молчанием. Воздух был густым и неподвижным, пахнущим дорогим паркетом, воском и сладковатым, удушающим ароматом белых орхидей, которые Дмитрий заказывал, как заправски, — потому что они «соответствуют статусу» и не пахнут. Ничего живого, ни одной случайной ноты. Идеальный, бездушный вакуум.

Вика машинально поставила сумку от Prada на полированную столешницу консоли, сняв туфли на высоченных каблуках. Ее пальцы, скользнув по порванным колготкам, наткнулись на заусенец. И тут же, остро и ярко, перед ней вспыхнуло другое прикосновение — шершавая, обветренная кожа его ладони, охватившая ее руку. Твердая ткань куртки под ее босой ногой. И запах. Смесь гари, пота, древесной коры и чего-то неуловимо мужского, дикого.

«Носите на всякий пожарный».

Она резко тряхнула головой, словно отгоняя наваждение, и прошла в гостиную, ее босые ступни тонули в холодном ворсе идеального ковра.

Дмитрий сидел в своем дизайнерском кресле-яйце, погруженный в холодное сияние планшета. Он не поднял глаз, не пошевелился. Его голос прозвучал ровно, в пространство, как запись автоответчика.

— Вернулась? Как там твой вернисаж?

«Твой». Не «наш». Даже не «мероприятие». Дистанцированно, как о блажи сумасшедшей родственницы. Ей вдруг с невероятной силой захотелось крикнуть: «Я застряла на дереве в розовых трусах с пони, а потом меня снимал от него пожарный с глазами, в которых есть огонь!» Просто чтобы посмотреть на его реакцию. Скорее всего, он бы поправил манжет рубашки.

— Нормально, — брякнула она, направляясь к мини-бару. Ей отчаянно хотелось вина. Что-то покрепче, что-то, что смогло бы сжечь комок в горле и согреть ледяную пустоту, сковавшую ее изнутри. — Кота спасала.

— Молодец, — автоматически ответил он, его пальцы продолжали бегать по экрану. Прошла минута. Две. Он медленно, с едва заметным усилием, словно совершая невероятную работу, оторвал взгляд от цифр. — Какого кота?

В его глазах читалось не любопытство, а легкая, усталая досада от необходимости поддерживать бессмысленный, с его точки зрения, разговор. Он смотрел на нее, как на некую помеху, фоновый шум, который вот-вот должен стихнуть.

И тут ее снова накрыло. Не образ, а целое полотно ощущений. Шершавая кора под ладонями. Мускулистое предплечье, обхватившее ее талию, когда он помогал ей слезть. Низкий, грудной смех, который она почувствовала скорее кожей, чем ушами. И этот запах — дым, настоящий, едкий, живой, ворвавшийся в ее ноздри как вызов.

— Никакого, — прошептала она, отпивая большой глоток ледяного совиньона. Вино обожгло горло, но не смогло прогнать истекающий срок годности этого воспоминания. — Неважно.

Она отвернулась к огромному панорамному окну. В черном стекле, как в зеркале, отражалась их гостиная — безупречная, выверенная, без единой пылинки. И ее собственное отражение — ухоженная женщина в дорогой одежде, с идеальной прической. И тогда ей показалось, что сквозь это отражение она видит другое — его, Сергея. Не насмешливого спасателя, а того, каким он был в последнюю секунду. Стоящего у машины и смотрящего на нее с таким немым, горячим интересом, с каким Дмитрий не смотрел на нее, кажется, никогда. Ее муж смотрел на нее как на часть интерьера. Этот незнакомец — как на чудо.

— Ты вся какая-то взволнованная, — заметил Дмитрий. Его голос, ровный и отполированный, как галька, вернул ее в реальность. Он налил себе виски, и звон хрусталя был таким же холодным, как все вокруг. — Наверное, впечатлилась этими детьми. Я же говорил, не стоит на такое ходить, только нервы трепать. Лучше бы в спа поехала, привела себя в порядок.

Он говорил, а она ловила себя на том, что сравнивает. Его голос был приглушенным ковром, в нем не было ни капли той низкой, вибрирующей нотки, что заставляла ее сердце биться чаще, а живот сжиматься от трепета. Его ухоженная рука с бокалом — без единого шрама, с дорогими часами — казалась такой бесполезной и хрупкой по сравнению с той, сильной, иссеченной мелкими отметинами рукой, что с такой легкостью держала ее.

— Да, — согласилась она, глядя в свое вино. — Наверное, впечатлилась.

Она подошла к дивану, села, обняв колени, как подросток. В ее ушах стоял навязчивый гул — нарастающий рев мотора пожарной машины, сдержанный хохот его коллег, тихий, полный доверия шепот: «Доверьтесь мне».

Дмитрий что-то говорил о новом контракте, о перспективах, о том, что им стоит подумать о поездке на выходные в Финляндию. Закупиться. Отдохнуть. «Вовремя и правильно», — как всегда.

А она сидела, прижимая к груди колени, и пыталась удержать его, этого незнакомца. Она поднесла ладонь к лицу, к носу, вдыхая. И ей показалось, нет, она была почти уверена — с ее кожи, из-под ногтей, с волос все еще пахнет дымом. Этот призрачный, крамольный шлейф витал вокруг нее, как джинн, выпущенный из бутылки, как дерзкое обещание чего-то настоящего. Он был единственным доказательством того, что сегодняшний день случился на самом деле. Что она не просто еще один винтик в этом отлаженном, бесшумном механизме под названием «их брак».

Она закрыла глаза, вжимаясь в спинку дивана.

И поняла страшную вещь: она до ужаса боится, что завтра этот запах выветрится. И не останется ничего, кроме привычной, гробовой тишины, в которой можно сойти с ума.