Шаг третий. Призовой

Глава 13. Ещё одно насыщенное воскресенье

Место действия: международный аэропорт Инчхон.

Время действия: 8 ноября, воскресенье, 09:35

Девочки, в большинстве своём, дуры. Вот и я веду себя, как дура. Сначала страдала от воспитательного прессинга хальмони, теперь расстраиваюсь от того, что они, хальмони и харабоджи улетают домой.

Не только у меня настроение близкое к нулю. Вся женская часть семьи чуть не в трауре, один папочка спокоен. Подозрительно как-то спокоен.

Объявляют посадку наш рейс Сеул — Бангкок, сейчас мы подведём старших к терминалу, а там останемся по разные стороны ограждения. У терминала старшие обнимают всех поочерёдно. Как всё и всегда в Корее, согласно табеля о рангах. Папа, мама, сестра и после всех — я.

Харабоджи крепко меня притискивает, ни о каком отторжении и отстранённости речи уже не идёт. Вполне естественно целую его в щёку. Подержав ещё немного, харабоджи передаёт эстафету хальмони. Та прижимает меня ещё крепче, расцеловывает, глаза наполняются слезами. Как по команде и у меня вытекают из глаз две мокрые дорожки.

— Веди себя хорошо, внучка, — не удерживается от назиданий Пакпао, но не осуждаю. Что-то же она должна сказать на прощание.

— Будь хорошей дочерью своим родителям, — желает на прощание.

— Самой лучшей, — соглашаюсь и не удерживаюсь от шуточки. — Намного лучше СонМи.

Пакпао, неожиданно для себя хохотнув, привычно замахивается, но от подзатыльника удерживается. Щиплет за щёку. СонМи смотрит мрачно, но общую, мгновенно куда-то испарившуюся, пафосность вернуть не в силах. Родители смотрят на меня со старательным осуждением.

— Ну, хорошо, хорошо, — я на всё согласная, — буду намного хуже СонМи.

Хальмони и харабоджи уже вместе хохочут.

— Нет уж, сонни, — харабоджи вытирает платочком весёлые слёзы, — будь самой лучшей. И СонМи пусть будет самой лучшей.

На этом мы достигаем консенсуса, который не стала разрушать. Иначе прощание окончательно в цирк превратится.

Всё равно становится грустно всем, когда старшие уходят и пропадают в длинных извилистых кишках терминала. Молча возвращаемся. Оно, наверное, и так само собой получилось, но идём согласно традиции. Родители впереди, мы с сестрой — сзади.

— Зачем ты сказала хальмони, что будешь лучше, чем я? — дёргает меня СонМи, стараясь, чтобы родители не услышали.

— Зачем я сказала хальмони, что буду лучше, чем ты?! Тебе это интересно, онни?! — напротив, я повторяю её вопросы громко, чтобы родители услышали. И они, — ха-ха-ха, — слышат. Омма оборачивается и осуждающе смотрит на обеих, но больше на сестру. Тоже традиционно, со старших спрос больше. Хотя часто бывает наоборот, что тоже в традиции. Такова Корея, многообразная и противоречивая.

— Затем, что я действительно хочу быть самой лучшей дочерью! — продолжаю громко рассуждать, невзирая на скрючившую кислую физиономию СонМи. — А как я могу быть самой лучшей, если лучшей будешь ты?! Правда, аппа?

Оглянувшийся ДжеУк молчит, только улыбается.

— Ты и онни так себе, — уже негромко рассуждаю, продолжая вгонять сестрицу в омут недовольства.

— Это почему?

— Ты же старшая сестра, — подпускаю в голос надрыв, — ты обязана заботиться обо мне. А что делаешь ты? Сколько раз я тебя просила сделать мне педикюр…

— Один раз всего… — бурчит СонМи. Но я не обращаю внимания. Один, не один, какая разница?

— …и ты постоянно мне отказываешь. Теперь мне придётся идти в салон, а в какой попало я не пойду. Вы с этой хитрушкой Джессикой приучили меня к самому дорогому и замечательному салону. Я не хочу другой, онни!

Родители на последний выкрик оглядываются, но распознав относительно мирную беседу, снова идут вперёд. Мы уже выходим на улицу, подходим к автомобилю. Поедем с комфортом, а не как сюда, теснясь вчетвером на заднем сиденье.

Садимся. Продолжаю терроризировать СонМи. Как оказалось, манипулировать людьми так очешуительно!

— Онни, у тебя такие красивые и ловкие руки, — я вовсе не лукавлю. Руки у неё обыкновенные, но для девушки обыкновенные, а так-то они ухоженные и красивые.

— Замечательно длинные пальцы, — у меня-то подлиннее будут, но я пианистка, мне положено, — очень красивые. Была бы парнем, без соли бы тебя съела, а-а-м!

СонМи отшатывается на моё кусательное движение. Давно уже не хмурится, безуспешно старается не выпускать наружу довольную улыбку. Она тоже милашка, так легко поддаётся. На старшую сестру не нужен нож, ей с три короба комплиментов наврёшь, и делай с ней, что хошь.

— Ты же онни, должна заботиться о своей тонсён. А твоей тонсён педикюр крайне необходим. Я без него чахну, мне жизнь не мила…

Почему-то Евгений, устроившийся с удобствами в уголке сознания, чувствую, с каким-то непонятным одобрением наблюдает за моими поползновениями. Вот извращенец! У него свои мотивы!

Ну, ладно. Совпадаем в чём-то и то хорошо.

— Ты плохая тонсён, — бурчит, стараясь сделать тон недовольным, СонМи, — никогда меня не слушаешься…

— Я тебя не слушаюсь?! — искренне поражаюсь столь незаслуженному обвинению. — Как ты можешь такое говорить?! Онни, как можно быть настолько несправедливой?!

СонМи таращит в изумлении глаза. Не ожидала такой бурной реакции.

— Ты была против моих панамок! И когда ты в последний раз видела меня в панамке?

— Недавно, — неуверенно возражает сестрица.

— Ты сама знаешь, что это не так. Несколько панамок я переделала в стильные шляпки. Одну даже тебе подарила, и ты не отказалась!

Удар точно в цель. Возразить нечем. Не видела пока её в той шляпке, но ведь в её гардеробе она прописалась!

— Ты учила меня пользоваться косметикой. Так ведь? Посмотри на меня, разве на мне нет макияжа?

Опять нечем опровергнуть.

— Ты заставляла меня носить юбки. В чём я сейчас? А шпильки? — выставляю вперёд ножку. — Я целый месяц училась ходить на них, специально походку под них делала! Онни, скажи, почему ты ко мне так несправедлива?

Поездка подходит к концу, самое время делать плаксивое и обиженное лицо. Незамедлительно.

Всё в порядке! Обиженно отворачиваюсь. Обида — мощное манипулятивное средство. И оно, — вот умора! — достигает цели. И не просто достигает, а бьёт точно в десятку. СонМи полностью морально раздавлена.

Мы выходим из машины. Пока аппа отгоняет на стоянку, идём домой. И я храню молчание. Носик повыше только задрать…

Ломает мою комедию телефонный звонок. Юри.

— Аньён, Лалиса! Я приглашаю тебя к нам на обед. Аппа и омма согласны, — огорошивает меня с места в карьер. Стремительная девочка.

Останавливаюсь. В лифте связь обрубится. Машу руками своим — езжайте.

— Аньён, Юри. Сама давно хотела к тебе в гости, — мне от неё кое-что нужно и я напоминаю. — Скажи, а то, чего мне так хочется, уже готово?

— Да-да, всё в порядке!

— А ДжиХуна-оппы дома нет?

— Нет, Лалиса, он же в Лондоне!

— Хорошо. Я у папы спрошу и перезвоню.

Аппа уже на подходе. Само собой, он меня отпускает.

— Может, отвезти тебя?

— Не надо, аппа. Иди обедать. Ты меня карманными деньгами для чего-то снабдил? Такси вызову.

— Ты сама себя снабдила, — в голосе одобрение.

— Потому что я — лучшая в мире дочь. Пожалуйста, аппа, обязательно скажи про это СонМи.

Ничего такого он сестре не скажет. Да я и не рассчитываю. Нас, смеющихся, разделяют створки лифта, и я возвращаюсь на улицу. Надо выбрать максимально удобную для таксиста точку. Не потому, что я вся такая деликатная, а просто так быстрее будет.

Место действия: особняк семьи Сон.

Время действия: 8 ноября, 11.40.

Идём с Юри, взявшись за руки. Обычай у нас такой складывается, встречает меня у ворот, и мы идём пешком, хотя могли проехаться. Вот кого хотела бы иметь в качестве сестры. И точно, не стала бы для неё невыносимой.

Юри щебечет и что-то ищет глазами вокруг. Вроде и сама не понимает, что. Забавно и тоже не понимаю, чего она глазами рыскает. У дверей стоит мужчина в антуражном мундире, открывает нам двери, старательно выдерживая невозмутимый вид. Вот! Поймала гордый взгляд Юри, брошенный на швейцара или как он тут называется. Давлю смешок. Один раз ничего не значит, посмотрим, что будет дальше.

А дальше гордые взгляды на всех подряд продолжаются. Обслуга особняка, члены семьи, на всех Юри смотрит горделиво: смотрите, какая у меня подруга! Время от времени хихикаю, настроение растёт. И тут же получаю удар разочарования! По лестнице навстречу спускается ДжиХун несколько сонного вида, в шортах и футболке.

— Юри! Ты почему меня обманула!? Аньён, ДжиХун-оппа. Как ты могла так поступить?! С лучшей подругой!

Юри смущается, что-то бормочет оправдательное. Не слушаю её, продолжаю громко распекать за гнусный обман. Затем оскорблённо замолкаю. Мельком замечаю крайнюю форму очумелости на лице парня, что восстанавливает мне прежний уровень настроения.

Идём в комнату Юри. Захожу и замираю от восхищения. Восхищения мастерством маленькой девочки и собой. На стене висит картина меня в полный рост. В масштабе не один к одному, конечно. Один к двум.

— Онни, как тебе? — горделивость, но уже по другому поводу, возвращается к девочке.

— Это ты мне приготовила? Юри, за это я тебе всё готова простить. Даже присутствие ДжиХуна, — тут же спохватываюсь. — То есть, почти всё. Немножечко всё-таки оставлю.

— Э-э-э… я хотела тебе другой дать, — бросается к столику в углу, где целая кипа рисунков. Достаёт один. Он тоже крупный, но не такой, как настенный, формата А3 примерно. И грудной, не в полный рост.

Разглядываю. Восхищаюсь. Спохватываюсь.

— Не поняла, Юри. Этот большой не хочешь отдавать?

— М-м-м… — девочка вильнула глазами в сторону.

— Так, — с расстроенным видом усаживаюсь на стул. — Значит, ты сказала мне, что мой портрет готов и его можно забирать. Обманула. Сообщила мне, что ДжиХуна нет. Опять обманула.

Вспоминаю, что тогда по телефону слишком бодро сообщила, что брата нет. И слишком честным голосом. Так-так… задумчиво раскачиваю ножкой, когда села, ногу на ногу закинула. Кореянки так обычно не поступают, но это на публике.

Вдруг замечаю, что глаза Юри знакомо стекленеют. Чего это задумала? Девочка вдруг засуетилась вокруг меня.

— Передвинься со стулом туда. Нет, сядь в другую сторону… — побежала раскрывать полусдвинутые шторы на окне.

Спохватываюсь.

— Холь! А ну, стой! Чего ещё? Я увольняюсь из твоих натурщиц, хватит с меня обманов…

— Картину хочешь? Да забирай, — Юри вдруг соглашается с изумительной лёгкостью. Только что ни в какую не хотела, а тут — на тебе!

Она подскакивает к картине, сдёргивает её с подвеса, сворачивает в рулон, запечатывает его с двух сторон кусками бумаги. Предварительно всовывает малый портрет.

— А он так не испортится? — опасаюсь, вдруг от напряжения краска осыпется или ещё чего.

— Нет, — мотает головой и принимается за прежнее. Не нахожу сил устоять перед тайфуном.

Меня на время спасает служанка. После стука заглядывает в двери.

— Маленькая госпожа, вам пора на обед.

— А ДжиХун-оппа там будет? — кому что, а мне чистая атмосфера.

— Не знаю, госпожа. Его тоже звали, но может и не прийти.

Когда идём с Юри в столовую, она объясняет расклад.

— Не ожидала, что он прилетит. Две недели его не было. Опять какие-то выходные им дали. Завтра вечером улетит. А ты так давно у меня в гостях не была, я так соскучилась, онни.

— Это не повод для вранья, Юри-ян, — грозно хмурю брови. Но возникает мысль: а не перехожу ли я в разряд невыносимых онни и, вздохнув, добавляю:

— Дебак! За картины всё прощаю. Только, пожалуйста, не обманывай меня больше.

По закону подлости или согласно третьему закону Мэрфи, — если неприятность может случиться, то она обязательно случается, — ДжиХун припёрся таки на семейный обед.

Основное блюдо стола оказывается кальби (обжаренные свиные рёбрышки и просто куски мяса), хоть здесь не разочаровываюсь. Перед ним надо съесть куриный суп кукси, тоже ничего против не имею. Русская часть души жаждет хлеба или хотя бы мучного, но можно перебиться лапшой. И, во-вторых, мучное здорово полнит.

— Скажи, Лалиса-ян, как тебе наш повар? — в вопросе ДжиХуна слышу подковырку. Его отец бросает короткий предостерегающий взгляд, но молчит. Рамок парень пока не переходит.

— Просто вижу, с каким аппетитом ты ешь, — добавляет оппен. — Наш повар считается одним из лучших в Сеуле.

Да-да, лучший повар в столице, но есть лучший повар на этой улице, — такой анекдот вспоминаю. Там речь об одесских портных, но какая разница?

— Замечательный у вас повар, — на мой отзыв все расцветают, но от моего продолжения улыбки слегка увядают. Особенно меня радует вытянувшееся лицо оппена.

— Почти, как мой харабоджи. Его ресторан в Бангкоке считается лучшим. Собственно, у него там сеть ресторанов, — заслышав про сеть, старший Сон начинает смотреть на меня по-новому. Владелец сети ресторанов это не чеболь, конечно, но где-то рядом.

— Мы его сегодня проводили, ДжиХун-оппа. Улетел домой, в Бангкок. Поэтому я немного расстроена, — продолжаю светскую беседу, раз мне её предложили. — За месяц с лишним, что был в гостях, он страшно разбаловал всю семью своим искусством. Одна надежда на омму, что она успела у него хоть чему-то научиться.

— А как случилось, что он очутился в Бангкоке, Лалиса-ян? — любопытствует ШинХё.

— Подробностей не знаю. Влюбился в тайку, наверное, из-за этого. Это моя хальмони.

— Какая интересная история у вашей семьи, — улыбается ЛиЁн, мама Юри. И всех остальных.

Примерно так и проходит весь обед. После которого Юри снова тащит меня в свою комнату и заставляет позировать. Собственно, особо не сопротивляюсь. Нельзя душить высокие творческие порывы. Юри так увлеклась, что ни разу не спросила о продолжении книги.

Время-то идёт, а Юри никак не унимается.

— Юри-ян, мне в три часа надо уходить. У меня дела… — а до трёх остаётся около четверти часа. Да и устаю в одной позе сидеть.

Каюсь, против безудержного нытья не устояла. Только тайм-аут беру. Звоню ЮнХо.

— Аньён, ЮнХо-оппа. Я сегодня не приду, а новости есть. Агентство нами заинтересовалось. Готовят проект договора.

— Лалиса, а чем нам тогда заняться? — после бурных восклицаний восторга ЮнХо доходит и до дела.

— Сейчас скину тебе минусовку, подумайте над рисунком танца. С голосом позже решим, что делать…

Юри открывает мне свою почту, оттуда и отсылаю ЮнХо мелодию. Заодно скидываю Юри восемь новых страниц. Больше не получилось. Вечно времени не хватает.

Место действия: у входа на охраняемую территорию элитного жилья.

Время действия: 8 ноября, 17.55.

У входа на придомовую территорию нашего дома, — так просто к нам не войдёшь и не въедешь, — меня перехватывает группа отмороженных людей с микрофонами, видеокамерами и надписями «Pressa» в разных местах. На куртках и бейсболках. В количестве пяти человек, не считая пары машин.

Отмороженные, потому что принялись выкрикивать вопросы с места в карьер.

— Скажите, Лалиса-ян о чём вы беседовали с ГаМи-ян в кафе неделю назад?!

— ГаМи-ян принесла вам извинения?

— Почему вы не забрали ваши награды?!

И тэдэ и тэпэ. Слегка отпрыгиваю от чуть не ударивших мне в лицо микрофонов.

— Аньёнхасейо, господа, — вежливость — лучшее оружие в борьбе с наглыми журналистами. — А вы кто?

— ХукНа, корреспондент газеты «Спорт тудей», — представляется самый ближний

— ХуЛи, журналист…

— ЕбЛан, корреспондент газеты…

Ещё бы я стала запоминать их имена дурацкие!

— И что вам нужно? — меня снова засыпают вопросами, приходится самой резюмировать. — Вы хотите, чтобы я ответила на ваши вопросы?

Нестройным хором подтверждают.

— Никаких проблем, господа журналисты. Организуйте пресс-конференцию. Один час вне учебного времени и других дел я смогу вам выделить. Договоримся. Моя ставка — пять миллионов.

— Что? — спрашивает один, но не понимают все.

— Очень просто, господа, — объясняю с предельной вежливостью. — Вам что-то нужно от меня. Я могу это дать, уделить вам своё время. Но оно не бесплатное. Сейчас, например, пишу книгу, это коммерческий проект. Время вам могу уделить только за счёт неё. Цену я вам сказала.

Не отвлекаясь на гомон, достаю из сумочки блокнот, вырываю листок, пишу одну строчку.

— Вот адрес моей электронной почты. Жду ваших предложений.

Пробиваюсь сквозь толпу, всячески, но достаточно корректно, мешающую мне пройти. Помогает охранник. Чуть мой ценный рулон не помяли. На все возмущения ответ один:

— Все вопросы на пресс-конференции, господа. Я не собираюсь вести важные разговоры мимоходом на улице…

У-ф-ф-ф! Еле вырвалась.

Дома через четверть часа.

— Всем привет, — прохожу в свою комнату, закидываю чудом спасённую от журналюг ценнейшую картину, переодеваюсь. Тут же делаю разминку на ноги. Шпилька очень утомляет за день. Даже не сильно высокая.

Заходит СонМи. Радуюсь её приходу неподдельно.

— Онни, ты всё-таки решила заботиться о своей тонсён. Я тебя обожаю!

Глядит удивлённо.

— Хотела спросить, как идёт работа над книгой? У меня новости есть, про первую, — и после паузы добавляет. — Хорошие.

— Над книгой? Пока никак. Сама видишь, как день прошёл. Что за новости?

Последний вопрос, чувствуя, как нагнетает и держит паузу сестра, задаю предельно равнодушным тоном.

— А что это у тебя? — кивает на рулон, лежащий на кровати.

— Перспективный бизнес-план развития моей бойс-группы, — меланхолично и беспардонно вру. Зато сестрица тут же теряет интерес.

— Онни, у тебя всё? Я думала, ты мне педикюр пришла делать… — с огромным разочарованием гляжу на её пустые руки, в которых не видно ни щипчиков, ни ножничек, ни всего остального, потребного для столь важной процедуры.

— Хотела сказать, что книгу уже двадцать три человека купили, — всё-таки выдаёт «важную» новость сестрица.

— И всё?! Ладно, иди, мне уроки делать надо, — но она уже и сама исчезает за дверью.

Теперь можно заняться картинами.

И что с ними делать? Берусь за маленький. Недолго думала, пришпандориваю его к дверце шкафа. Скотч наше всё. Бравые америкосы им даже крыло лунного ровера ремонтировали. Сначала полоску по углам с обратной стороны. Загибаем, чтобы не залезать на лицевую сторону. Лицевая поверхность священна и неприкосновенна. Там я. И уже имеющиеся хвостики очередными полосками прилепляем к полированной дверце.

Отхожу подальше, осматриваю. Годится.

С большой картиной та проблема, что некуда её вешать. На обои? Не хочется их портить наклейками всякими. Я сторонница обратимых действий. Наклеишь скотч на обои, после не отдерёшь. Пусть почти не видно, осознание несовершенства будет грызть душу.

О! Идея! Приступаю к реализации. Наклеиваю полоски на большую, таким же манером, сзади. Только кроме углов ещё две по верхнему краю и по одной посередине остальных сторон. На верхние хвостики — основная нагрузка, на них весь лист будет висеть. А сбоку и снизу исключительно для ровности.

Сижу, любуюсь и думаю. Сестрица сказала, что купили уже двадцать три человека. Подписчиков у неё почти две тысячи человек. Арифметика простая: покупает примерно один процент, знающих о книге. Если узнает два миллиона, мы озолотимся. Двадцать пять долларов да двадцать тысяч раз, это полмиллиона долларов. Или полмиллиарда наших кондовых деревянных вон.

Вот зачем я сказала журналистам про книгу. Если честно, то не за этим. Использовала, как повод. Вы де, отвлекаете меня от зарабатывания денег — платите. Но если получится отрекламировать книгу, почему нет? Да ещё бесплатно. Хм-м, а почему бесплатно? Они ведь тоже не пальцем деланные, вмиг раскусят и ни слова о книге в своих репортажах не пропустят. Из видеозаписи тоже вырежут. Я бы на их месте так и поступила. И что делать?

— Аппа! — выхожу из комнаты. Если не знаешь, что делать, найди того, кто знает, и спроси у него. На худой конец найди того, кто знает, как найти того, кто сведущ в теме. Очешуительно простой рецепт, позволяющий решать проблемы, в которых ты ни в зуб ногой.

Окончание главы 13.