Шестое чувство судьбы

Глава 9

На следующее утро вскочив ни свет, ни заря, я наспех позавтракала и чмокнув бабушку в щеку помчалась по тому адресу, который мне дал Игорь. Пройдя гулкими коридорами огромной больницы, я нашла нужный мне кабинет и тихонько постучавшись и услышав строгое «войдите», зашла в эту святая святых главврача.

– Я слушаю, – не поднимая глаз от каких-то записей проговорил седовласый мужчина с аккуратно подстриженной бородой серебристого цвета.

– Я от Игоря Андреевича, – положила я неуверенно перед мужчиной письмо от него.

Мужчина удивленно посмотрел на меня, бегло прочитал письмо и с улыбкой покачав головой сказал мне:

– Ну Игорь, на фронте все-таки! Предлагал я ему тогда в городе остаться. Так нет же, в самое пекло. Герой теперь, – улыбнулся мужчина. – Ну, говорите, что вас привело ко мне?

– Моя подруга ранена была в голову. У нее тяжелая черепно-мозговая травма, она без сознания и как сказал Игорь, неизвестно, придет ли в себя. Он к вам направил, ведь вы лучший в этой области. Вот поэтому я и здесь. Помогите моей Лене, она прекрасный человек, великолепная актриса, она…должна жить! – хриплым голосом проговорила я и заревела.

– Где ваша подруга сейчас? – сосредоточенно спросил мужчина.

– Ее в третью городскую отвезли вчера прямо с самолета. Особист один с нами летел, он сказал, что там лучшие врачи. Но я доверяю больше Игорю.

Мужчина набрал номер телефона и переговорив с кем-то положил трубку и сказал:

– Ее привезут после обеда, и я ею займусь. Ничего обещать вам понапрасну не буду, травма головы, сами понимаете, вещь непредсказуемая. Но из всего бывают исключения и довольно-таки часто. Не переживайте, поборемся мы за вашу подругу, – сказал доктор и потрепал меня успокаивающе по плечу.

– Спасибо вам, – ответила я и пожав руку мужчине вышла на улицу.

Москва постепенно приходила в себя после того кошмара, который ей довелось пережить за эти несколько лет. В воздухе так и веяло скорой победой. Апрельское солнце грело так ярко и, казалось, что оно так же ждет того момента, когда на нашей истерзанной земле прозвучит такое долгожданное слово «мир». Люди вертелись в столице в своем бесконечном водовороте жизни так же, как и несколько лет назад, когда я покидала это удивительное место. Девчонки весело бежали, держа в руках книжки, спеша на занятия, которые не так давно возобновились в учебных заведениях, мальчишки оборачивались им вслед, с восхищением смотря на этих задорных красавиц с длинными косами. Дети кричали, дрались и резвились во дворах. Старушки все так же сплетничали, сидя на стареньких лавочках у подъездов. Москва кипела жизнью, и я поняла, что никто и ничто не сломит эту великолепную столицу, которая своей непоколебимой свободой была обязана людям, таким простым советским людям, которые за эти несколько лет непрекращающегося страха и горя выстояли, и так же и продолжат стоять на страже свободы своих будущих поколений. Людям, которые никогда не склонят голову перед теми, кто в своей жажде величия и стремления подчинить всех и вся вокруг, будут стремиться подорвать эту свободу. Купив себе небольшой рожок мороженного, я с наслаждением облизнула его тающую ванильную поверхность и улыбнулась. Я была дома. Москва была для меня домом, и я безумно была счастлива, что в свое время приехала именно сюда, в этот великий город с такой необычной историей, которая дополнится еще одним разделом в книге ее бытия под названием «Победа», а в том, что именно так и будет я не сомневалась.

Подойдя к дому, я перекинулась парой слов с соседками, пожилыми интеллигентными старушками, которые забросали меня бесконечным потоком вопросов насчет моего пребывания на фронте в качестве актрисы и выразили надежду, что в скором времени увидят меня на сцене театра здесь, в Москве. Когда я уже прощалась с ними, около дома остановилась машина и из нее вышли двое мужчин в форме офицеров особого отдела и обратились ко мне.

– Софья Алексеевна Лесная?

– Да, это я, – нахмурившись ответила я, всем нутром чуя, что закончилась моя спокойная жизнь.

– Пройдемте с нами, – открыл один из них заднюю дверь автомобиля, предлагая мне сесть.

Я села на заднее сиденье и уже через каких-то сорок минут была в кабинете того самого особиста, который с насмешкой, прищурив глаза взирал на меня, как на самого что ни на есть подлого врага народа.

– Ну что, Софья Алексеевна, вот и свиделись, – хлопнул он по столу ладонью.

– Что-то случилось? – спросила как можно спокойнее я.

– Ох, случилось, Софья Алексеевна, случилось, – протянул он, кладя передо мной исписанные корявым почерком листы бумаги. – Вот здесь на вас донос, родимая. Да и не только на вас. И на вашу подругу, Лену, которая сейчас лежит в больнице и борется с смертью.

– И в чем состоит суть этого доноса, – я даже не захотела брать в руки эти паршивые бумаги.

– Да как в чем. В том, что вы, Софья Алексеевна, спасли тогда одного полковника, которого наша армия столько пасла и с таким трудом организовала на него нападение. А вы, голубушка, принимали участие тогда в хирургической операции, благодаря которой он выжил и был переправлен в Берлин. Ах, да, еще забыл, вы ведь не одна тогда оперировали его, вам помогал еще и ваш, жених, так ведь теперь? Игорь Андреевич. Но с ним я позже разберусь, он пока воюет, так пускай воюет, вдруг ему повезет, и он кровью искупит предательство своей Родины. Это ж надо! Полковнику немецкому, на счету которого тысячи и тысячи жизней наших бравых ребят, а вы так раз, и жизнь ему подарили. Нехорошо, Софья, ой нехорошо!

– Вы сами знаете, что мы не по своей воле, – строго ответила я.

– А по чьей же воле? Уж не по немецкой ли воле вы за скальпель взялись? А? – заорал он на меня.

– Не кричите на меня, – ответила я, едва сдерживая злость. – А в чем Лену обвиняют?

– О! Это другая уже песня. Ее обвиняют в связи с другим полковником немецким, неким Вольфгангом фон Вебером, с которым она постель делила все то время, пока вы были в городе. И мало того, вы ведь ему на пару с Еленой жизнь сохранили, когда уходили оттуда, и он у вас в руках был. Вы специально своих друзей тогда отправили вперед, а сами сделали вид, что разберетесь с этим немцем. Но нет, не разобрались и сохранили ему жизнь. Алексей тогда вернулся за вами и все видел.

Я мысленно взвыла, понимая, что этот черт знал слишком много, чтобы можно было выйти нам сухими из воды. Тягучее, липкое и противное чувство беспомощности окутало меня, ведь я понимала, что теперь все. Все и мне, и Лене, которая так боролась сейчас за свою жизнь в белоснежной больничной палате. Да только, видать, зря боролась. Потому как дальнейшая наша с ней судьба готовила нам кое-что похуже смерти. И еще Игорь, по моей вине взявшийся тогда за операцию, он тоже теперь не имел абсолютно никакого будущего, потому, что сидящему передо мной человеку абсолютно бесполезно было доказывать то, что мы были вынуждены поступать так или иначе, что Ленка ведь не по своей воле в постель к немцу легла, что оставили мы его в живых только потому, что он о нашей же подруге пообещал позаботиться. Но ему, этому паркетному, лощеному особисту разве докажешь что? Он сидел и радостно потирал руки, поскольку каждый из нас был для него еще одной галочкой в послужном списке. А как же, невесть каких злостный вредителей раскрыл.

– Раз вы все знаете из этой писульки, что вы хотите еще и от меня?

– Признание, дорогая Софья Алексеевна. Чистосердечное признание и может быть тогда вас не зашлют уж слишком далеко. Хотя это вряд ли. Но всегда есть надежда, чем черт не шутит. А теперь пишите, – протянул он мне бумагу и ручку.

Посмотрев на чистый лист бумаги, на котором я должна была нарисовать свою дальнейшую судьбу и поразмыслив, взяла со стола ручку и стала писать. Написала я ни много ни мало целых три листа, и когда протянула особисту, тот снисходительно потрепал меня по плечу и уселся читать. Я все то время, пока он молча изучал мою писанину, смотрела в окно на жизнь, мелькающую за его стеклом, зная, что скоро лишь ее наблюдение будет моей отрадой.

– Это что такое? – заорал особист спустя минут пятнадцать, тряся перед моим лицом исписанными мной бумагами.

– Признание, – пожала я плечами.

– Какое к черту признание? Вы пишете, что одна оперировали полковника, в близких отношениях с фон Вебером тоже вы состояли, и жизнь вы ему сохранили, а Елена вас отчаянно уговаривала не делать этого. Это что такое я еще раз вас спрашиваю? – брызжа слюной вопил он на весь кабинет.

– Это правда, – ответила я.

– Да какая это правда? Вот здесь правда! – протянул мне лист бумаги особист. – Алексей, ваш артист из бригады, подробно обо всем написал!

– То, что он написал, все ложь от начала и до конца. Он отомстил мне таким образом за то, что я уговорила тогда остаться всех нас взамен пленных. Он винит меня в том, что его невесту, Катю, увез в Берлин один из офицеров. Он еще в городе пообещал мне отомстить, да только вот решил отомстить так, чтобы я не только за свою жизнь переживала, а еще и за своих близких людей. Поэтому он и сказал, что моя подруга имела связь с офицером, а Игорь оперировал.

– Хорошо, а вот здесь написано уже другим человеком, что оперировал именно Игорь, – протянул он мне еще один исписанный лист. – Как вы это объясните?

– Если это донос того мужика, который там роль старосты исполняет и бегает на два фронта, то он ничего не видел. Разве только то, что Игорь прошел вместе со мной в операционную. Да, он был там, но наотрез отказался мне помогать, поскольку знал, что оперировать такого человека – это измена родине. Я просто хотела, чтобы он был рядом и не более, и до последнего надеялась, что он поможет, но Игорь наотрез отказался брать в руки скальпель. Так что вот вам правда. Хотите принимайте, хотите – нет. Послушаете этих, – кивнула я на бумаги, – жизни невинные загубите. Так что вам решать. Но на суде я буду говорить так, как написала.

– Ох дура ты, дура, – проговорил особист, пряча все показания в папку. – Один же черт всех вас расстреляют. Я ведь докажу, что ты просто взяла на себя всю вину, чтобы они были свободны.

– Ваше право, но я буду до последнего стоять на своем, – огрызнулась я, и особист встав наотмашь ударил меня по лицу.

– Ненавижу таких как ты! Подстилка немецкая! В то время, как такое в стране творится, а вы в постели кувыркаетесь! Актриса она…шалава ты! – схватил он меня за плечо и позвав охрану приказал отвести в камеру.

Оказавшись в довольно-таки большой сырой комнате с решетками на окнах, я поздоровалась с такими же сидящими здесь и ждущими решения суда женщинами, затем устало опустилась на скрипучую крайнюю кровать.

– Ну чего, мать, а тебя за что? – подошла ко мне женщина в старом потрепанном пиджаке черного цвета и некогда красивом цветастом платье из дорогого шелка.

Окинув эту симпатичную женщину взглядом, я взяла у нее протянутую мне сигарету, и закурив блаженно закрыла глаза. Затем рассказала ей вкратце причину моего такого падения с пьедестала и когда она лишь печально кивнула в ответ на мой рассказ, задала ей встречный вопрос.

– А я из-под оккупации приехала к сестре. Думала вот она, свобода! Да не тут-то было. Один из наркомата ко мне полез было, а я его огрела по голове. Он в больницу попал, да со злости и сказал, что я его убить хотела. Меня сюда, и тогда докопались, что я и немецкий отменно знаю, и под оккупацией жила, у генерала тамошнего немецкого тогда полы в доме мыла. Ну вот так и попала в разряд врагов народа. Прям смешно, нашли предателя Родины, – откинувшись на подушку и выпуская густой клубок дыма проговорила она. –Тряпку таскала и немецкий знаю, уже предательница.

– Да сколько еще таких как мы, – устало вздохнула я. – И как скоро суд будет?

– Не знаю. Я тут уже неделю жду развязки этой чертовой. Уже б побыстрей сказали, что да куда меня, чтоб не морили неизвестностью этой. А то душу всю уже выели, – едва сдерживая слезы проговорила женщина. – Меня Лилей зовут, – представилась она мне.

– А я Соня, – улыбнулась я в ответ.

– Ну будем надеться, Соня, что приговор не такой строгий вынесут.

– А бывают они, не строгие приговоры? – хмыкнула я, прекрасно понимая, что в этом деле такого точно не бывает.

– И то верно, – ответила Лиля.

– Я спать лягу, вымоталась что-то так, – устало проговорила я.

– Да, конечно, отдыхай, – Лиля встала с моей кровати, улеглась на свою и закрыла глаза.

Забывшись крепким сном, я проспала до самого утра, а когда открыла глаза, то не сразу поняла, где нахожусь. Серые, сырые стены, железные кровати с темными засаленными покрывалами, уставшие лица заключенных женщин с отрешенным взглядом, таким было мое совсем не доброе утро. На завтрак нам принесли в алюминиевых мисках кашу и чай в старых, страшных кружках, которые нужно было бы хоть из уважения к чистоте давно уже выдраить. Посмотрев на это пойло и серую кашу, я брезгливо отодвинула их от себя. Пригладив волосы, я облокотилась на подушку и уставилась в одну точку.

– Ты ешь, – протянула мне миску с кашей Лиля. – Тут так кормят всегда, лучшего не жди. А силы беречь надо, они понадобятся нам еще. Не помираем же еще, мало ли чего жизнь-то подкинет нам.

– Спасибо, не сейчас, может позже, – улыбнулась я в ответ на такую заботу со стороны новой знакомой.

Ближе к обеду за мной пришли, и грубо вытолкав из камеры, повели по длинному коридору снова в кабинет к особисту.

– Ну что вы еще от меня хотите? Я все вам уже сказала! – отрешенно ответила я.

– Нет, дорогуша. Ты еще мне не сказала, почему твою подругу в Берлин забрали? Что она такого знала, эта пройдоха-балерина, что ее в сам Берлин-то вывезли? Вы ведь исколесили пол страны, много чего слышали, много чего видели на фронте. А вдруг она что-то такое ценное узнала, что будет опасно для Родины-то нашей? И мы должны знать, что она за информацию повезла в Берлин, – зло прошипел мне в ответ особист, ставя передо мной стул и садясь напротив.

– Да вы издеваетесь, что ли? – возмущенно воскликнула я, поскольку обвинять еще в таком, это было уж совсем верхом безумия, по моему мнению.

– Я не издеваюсь. Я спрашиваю, – взревел особист и хотел было меня ударить, как я вскочила на ноги и заорала на него.

– Почему в Берлин забрал? Потому что уж больно красивая была Катька наша, да отказала немцу тогда, когда он приставать начал. Вот он и забрал ее! Ноги ее невесть как ему понравились!

Особист дернул меня и посадив на стул задал все тот же вопрос. Я закрыла глаза, понимая, что говорить что-либо было вообще бесполезно. Он же круги наматывал вокруг меня, брызжа слюной и пытаясь выудить из меня то, чего и в помине не было. Но этот непонятный человек почему-то был уверен в обратном и упорно старался обвинить меня во всех несусветных грехах. Когда же он понял, что я ничего вообще не собираюсь говорить, он плюнул на пол и позвав солдата приказал быть со мной в кабинете, а сам куда-то вышел, громко хлопнув дверью

– Сигарету можно? – тихо попросила я молоденького солдатика в отменно наглаженной форме и до блеска начищенных сапогах.

– Не положено, – отчеканил не глядя на меня солдат.

Я хмыкнула, понимая, что теперь для меня вообще ничего не положено. Даже жить не положено, скорее всего. Спустя минут десять за дверью послышался гневный голос особиста, который прямо подвизгивая доказывал, что я вся такая-растакая преступница:

– Товарищ полковник, я вам говорю, тварь еще та. Все знает. Но молчит упорно, – говорил он.

Когда входная дверь открылась, я даже не повернулась в ее сторону, настолько мне было уже все равно, ведь я понимала, что здесь все за меня уже доказали и рассказали и этому я была обязана человеку, который, скорее всего, и представления не имел, какая она, жизнь там, по ту сторону фронтовой линии. В комнате воцарилась тишина, и я подняла голову.

– Ну здравствуй, Соня, – проговорил высокий, статный молодой мужчина с погонами полковника, который так же смотрел на меня своими голубыми глазами, как и несколько лет назад.

– Здравствуй, Ян, – даже не улыбнувшись ответила я.

Нет, не то чтобы я его не простила за все то время, пока жизнь мотала меня по военной стороне, просто в этот самый момент он был последним человеком, которого мне хотелось бы видеть. В этот самый момент мы, как и несколько лет назад, смотрели друг на друга, пребывая по разные стороны наших с ним чувств. С каждой секундой, пока глаза мужчины смотрели на меня, в них словно возрождалось то, что он чувствовал ко мне тогда, до войны. Я прям видела, как его голубые глаза принимают более теплый оттенок, становятся уже не такими пронзительно-холодными как всего мгновение назад. Он практически не изменился за это время, разве что его черты приобрели такую характерную жесткость для человека, который провел немало времени на войне. Исчез тот холеный лоск довоенного красавца офицера. Теперь же передо мной стоял человек, который свое звание носил не напрасно и именно заслужил его на поле боя, а не на зеркальном паркете службы в тылу.

– Вы знакомы? – удивился особист.

Ян ничего не ответил ему, только сел за стол и прочитав бегло показания Лешки, старосты и мои, откинулся на стуле и закурив сигарету окинул меня с ног до головы взглядом.

– Оставьте нас одних, – кинул он особисту и солдату, и те быстро покинули кабинет.

– Что из этого правда? – спросил Ян, указав на листы с показаниями.

– Ничего, – пожала я плечами.

– Сонь, – нахмурился мужчина. – Говори мне правду, я должен знать.

– Я не могу, все равно ваша служба кого-то да сделает виноватым. Так уж пускай лучше это буду я, – устало ответила я.

Ян еще раз пересмотрел бумаги и взяв их с собой, ничего не говоря, вышел из кабинета и оставил меня одну. Через пару минут вернулся тот молоденький солдатик и принес мне вкусно пахнущие булочки и ароматный чай, с которыми я справилась в два счета и сразу почувствовала себя лучше. Встав со стула, я начала наматывать круги по кабинету, понимая, что раз уж Ян взялся за мое дело, то лед тронется обязательно, я прям всеми фибрами души чувствовала, что этот мужчина вытащит меня отсюда. Единственное, о чем я переживала, было то, как бы не коснулось все это Лены и Игоря, поскольку если меня Ян и мог вытащить из этого болота, а вот чтоб всех троих, в этом я сомневалась. Прошло около двух часов, прежде чем двери кабинета открылись, и особист лично приказал мне идти за ним. Остановившись перед дубовой дверью он тихо постучался и открыв ее пропустил меня внутрь, а сам же направился к себе.

– Садись, Соня. – указал мне на стоящий напротив стул Ян.

Я села, и мужчина пару минут смотрел на меня, затем сказал:

– Обвинения серьезные и показания тоже. Ваш Алексей постарался, описывая все в подробностях. Да и староста тоже. И показания их сходятся. Двое против тебя и твоих показаний. В одном я сразу могу сказать, ты лжешь в том, что это у тебя были отношения с немецким офицером, поскольку если не брать в расчет показания Лешки, то староста, который вас практически не знал, очень подробно описал женщину, с которой Вольфганг фон Вебер очень часто уходил вместе из ресторана. «Высокая, стройная брюнетка с голубыми глазами и родинкой над губой», – прочитал он, – это ведь явно не ты, Соня. А если брать в расчет то, что ты солгала в этом вопросе, то к другим твоим показаниям веры со стороны трибунала не будет точно. Поэтому все будут рассматривать версию того, что Лена спала с немецким офицером, потом вы его на пару с ней отпустили и Игорь оперировал полковника, на которого так долго готовилось нападение, которое благодаря вам сошло на нет, поскольку вы ему спасли жизнь.

Я молча смотрела на мужчину, прекрасно понимая, что он прав, но отказываться от своих слов я не собиралась, поэтому его речь я оставила без ответа.

– Этот Игорь, он тебе кто? – спросил прищурив глаза Ян. – Уж не тот ли хирург из Смоленска, о котором ты когда-то говорила, что он твой жених?

– Да, это он, – просто ответила я, поскольку возражать не хотела.

– Ясно, – сам себе сказал мужчина и сцепив пальцы в замок пару минут смотрел на меня, потом положил передо мной листы с аккуратно написанным текстом. – Прочитай.

Я безразлично взяла бумагу и стала читать. Когда я закончила то подняла взгляд на Яна и недоуменно спросила:

– Это что? Это ведь полностью снимет со всех нас обвинение!

– Да, здесь все написано так, чтобы к вам больше вопросов не было никогда. Ни к тебе, ни к Лене, Игорю, Свете и всем, кто там еще с вами был.

– Но как? – изумленно смотрела я на мужчину.

– Мы ведь особый отдел, – улыбнулся Ян. – Мы как погубить жизнь можем, так и подарить ее.

– Спасибо тебе! – только и прошептала я, не в силах выразить то, что чувствовала в тот момент.

– Это еще не все, Соня, – проговорил мужчина, отодвинув бумагу в сторону. – Я дам ход именно этим бумагам, – сказал он, положив ладонь на стопку, которая символизировала для нас всех дальнейшую безоблачную жизнь, – только в том случае, если ты выйдешь за меня. Ты забудешь своего Игоря, и если он вернется с войны, то ты скажешь ему, что полюбила другого мужчину и вышла за него замуж, дабы пресечь дальнейшие его попытки вернуть тебя. Мы сейчас выйдем из этого здания, я отвезу тебя домой, и ты приведешь себя в порядок, а потом мы поедем и подадим с тобой заявление в загс. Если ты надумаешь меня обмануть, то эти бумаги, – положил он ладонь на донесения, – всегда можно поднять и дело возобновить заново, сколько бы времени не прошло.

Я в ужасе смотрела на мужчину, у меня в голове просто не укладывалось, откуда в нем столько жестокости в погоне заполучить то, что априори не могло ему принадлежать. Передо мной сидел все тот же человек, который тогда, теша свое самолюбие, уложил меня в постель. Нет, он совершенно не изменился, этот черт в форме, как его когда-то назвал режиссер на приеме у Марии.

– Не поступай со мной так, Ян, прошу тебя, – прошептала я, пребывая в каком-то диком состоянии беспомощности и желая достучаться до его совести, которой, казалось, и в помине не было у него. – Я ведь не люблю тебя. Зачем тебе такая жена? – я встала и подошла к окну, дабы не смотреть на мужчину, поскольку меня начала прямо подтачивать та же ненависть, что и раньше.

Мужчина подошел ко мне и взяв за плечи повернул к себе лицом.

– Это так сейчас. У тебя будет время и все изменится, Соня. Я обещаю сделать тебя счастливой.

– Хочешь сделать меня счастливой? – спросила я. – Просто так дай ход тем бумагам, – указала я рукой на стол.

– Нет. Либо так, ибо никак, – жестко ответил Ян.

– Хорошо, – после минуты молчания ответила я. – Но запомни, Ян, замуж-то я за тебя выйду, но вот счастливым я тебя делать не собираюсь. Не тем ты путем пошел, если хотел, чтобы я к тебе что-то чувствовать начала, не тем.

– Ты бы мне не дала ни малейшего шанса, я ведь знаю, поэтому только такой путь, – ответил мужчина. – А теперь пойдем, – указал он мне на дверь.

– Подожди, раз уж такова цена, то вытащи еще одну женщину. Она в камере сейчас по несправедливой случайности. Ее Лилей зовут, – глядя в глаза мужчины жестко сказала я, именно в эту самую минуту приняв решение пить из него кровь и не иначе.

– Вытащу, – ответил Ян и взяв меня под руку повел на улицу к машине.

Приехав домой я только-только открыла дверь, как бабушка причитая бросилась мне на шею.

– Господи, Соня, жива! Соседки ведь сказали, что увезли тебя люди в форме, я уже и думать не знала что! До утра глаз не сомкнула. Что стряслось-то? – спросила она, смотря то на меня, то на Яна.

– Все хорошо, бабушка. Теперь все хорошо. Ян помог и все уладил, – скрипя зубами ответила я.

– Чуяло мое сердце, что еще не раз ты спасешь нас, – обняла мужчину бабушка и утирая глаза платком добавила, – жалко, что Сонька за хирурга замуж собралась, я так рада была бы видеть вас зятем.

– Не будет никакого хирурга, – зло ответила я бабушке. – Все будет так, как ты и говорила. Офицер твой, дочка, сын и театр до старости. Так что готовься, бабуль, скоро свадьбу будем играть. Женой полковника буду, – презрительно окинув взглядом Яна я прошла в комнату за документами.

– Правда, что ли? – услышала я тихий вопрос бабушки.

– Правда, – ответил Ян.

– А чего шипит-то она как змея? – не унималась бабуля.

Ян промолчал, понимая, что рассказывать бабушке всего просто не нужно было.

– Ой, сынок, – хитро ответила бабка Лукерья. – Перебесится, не переживай. Она у меня такая. Сама, поди, то и не знает, чего хочет. Терпения наберись и будет тебе жена хорошая, – шептала она, думая, что я ничего не слышу.

А я слышала. Все слышала. Слышала и наматывала на ус, давая себе слово, что не то что хорошей женой не буду называться, а буду самой что ни на есть худшей женой, которую только можно вообразить.

Приехав в загс, мы подали заявление, и Ян попросил назначить роспись через неделю, а не как положено было через месяц. Симпатичная женщина лет пятидесяти хотела было возразить, но когда Ян показал ей свое удостоверение и с улыбкой попросил еще раз, то женщина только головой кивнула и написала ту дату, которую он просил. Когда мы вышли из загса я повернулась к Яну и сказала:

– Все приготовления на тебе. Я максимум что сделаю, это поеду платье выберу. Если нет времени, можешь обратиться к бабушке, она только расцветет от этой просьбы. Мне все равно какой будет торт и сколько будет гостей. Для меня это не праздник. И попрошу тебя всю оставшуюся неделю до свадьбы освободить меня от своей персоны. Видеть я тебя не желаю. Насмотрюсь еще. И знаешь, – презрительно окинула я его взглядом, – тебе идет форма полковника особого отдела. Прям под стать тебе твоя должность, – сказала я и развернувшись пошла пешком в театр.

Ян промолчал и ничего не сказав сел в машину и уехал, прекрасно понимая, что я была на взводе и лучше сделать так, как я и сказала.

В театре я прошла в кабинет Льва Давидовича, где застала его с Светкой.

– Девочка моя! – воскликнул режиссер. – Мы тебя вчера до вечера прождали, а ты не пришла!

Плюхнувшись на стул, я швырнула сумочку на стол и устало закрыла глаза.

– Такой день никчемный, –устало выдохнула я.

– Сонь, ты чего? С Леной что-то случилось, – дрожащим голосом спросила Света.

– Типун тебе на язык, – воскликнула я. – С Леной теперь все будет хорошо, я прям чувствую это. Врача того я нашла, и он взял под крыло нашу Ленку.

– Ну так, а ты чего тогда такая угрюмая? – спросила подруга, подсаживаясь ближе ко мне.

Я вкратце рассказала о том, что произошло со мной за эти сутки и когда замолчала, то подруга осторожно спросила:

– Ну так и чего? Свадьба у тебя скоро?

– Скоро не то слово, – ответила я.

– Ну, может оно и к лучшему? – погладив меня по руке сказала Светка.

– Что к лучшему? – огрызнулась я. – К лучшему то, что я выхожу замуж за нелюбимого мужчину?

– Ну не сердись ты так, – сказала Светка. – Я не знаю, что тебе сказать в этой ситуации, если честно. Сказать, что спасибо Яну за то, что такую судьбу отвел от всех, вроде как и не скажешь, потому, что тут вроде бы как он не просто так помог. Но и сказала бы я, что он гад последний, да не могу. Я ведь тоже его хорошо знаю, Соня. Любит он тебя, вот оттого так поступил. Да он бы, мне кажется, и не согласись ты на его условие, то все равно вытащил бы всех. Сыграл он просто на твоем страхе перед ним, а ты поверила.

– А то как же, вытащил бы! Меня-то может с Леной и да, а вот Игоря точно нет, – возмутилась я. – Ты его не знаешь!

– А ты его знаешь? – подойдя ко мне и посмотрев в глаза сказала Светка. – Ты знаешь его? – и не получив от меня ответа усмехнулась и сказала, – то-то же!

Светка вышла из кабинета Льва Давидовича, и я посмотрела на него, безмолвно прося совета. Режиссер только плечами пожал и сказал:

– Ничего советовать не буду. Я слишком близко не знаком с Яном, но того времени, в течение которого я наблюдал его у Марии дома, мне достаточно, чтобы сказать, что он не просто так сейчас полковник особого отдела НКВД. Нет, ты можешь, конечно, рискнуть и проверить, насколько он горит желанием на тебе жениться и на что пойдет, если ты теперь взбрыкнешь. Но я бы на твоем месте этого не делал. И, Сонь, статус замужней женщины не лишает тебя права жить так, как тебе захочется. И статус жены полковника НКВД открывает для тебя многие двери в Москве. Так что, девочка, живи да радуйся жизни. Скоро постановка новая у нас, на главную роль тебя поставлю, королевой моей будешь, вся Москва охапки цветов к твоим ногам будет нести. Так что плюнь ты да выходи замуж, а там живи для себя и все, – озвучил режиссер свои такие своеобразные взгляды на семью и брак, – и вообще, не пойму, чем Ян тебе так не мил? Я как смотрел тогда на приемах у Марии, сколько баб падали под действием его чар, а тут на тебе, не такой, – засмеялся Лев Давидович.

– Все вам шутки, – обиделась я.

– А что толку плакать в этой ситуации? Нет ведь толка? Значит нужно смотреть на все под другим углом, – строго проговорил режиссер и махнул на двери рукой, давая понять, что он уже достаточно уделил мне внимания.

Я вышла в коридор и пройдя в гримерную, села и безразлично посмотрела на тексты, которые уже ждали меня на столике. Смотря куда-то сквозь строчки, я прокручивала в голове мысль, почему все так относятся к тому, в какой ситуации с Яном я оказалась. Бабушка, Светка, Лев Давидович, все смотрели на меня так, будто бы я действительно какая-то капризная кукла, которая дует губы потому, что не знает какое платье надеть. Ну ладно Светка, она, возможно, и знала Яна хорошо благодаря тому, что у нее были отношения с Олегом, поэтому, возможно, она тайком радовалась тому, что меня судьба свела с его другом, пускай и таким ненормальным образом. Я прям по глазам ее видела, что она была рада тому, что я выйду замуж за Яна. Но Лев Давидович, от него я такого не ожидала услышать. Надо же как, стоило только ему вернуться к своей прежней жизни, как он снова стал тем же напыщенным, пусть и хорошим, но напыщенным режиссером, простая жизнь которому была непонятна, это я уж точно теперь поняла из его высказывания насчет того, что можно и замуж выйти, и свободу не терять. И чуяло мое сердце, что и Лена бы поддержала этих двоих. В общем со своими мыслями и чувствами я оставалась один на один, и с этого самого момента решила более никого на эту территорию не пускать. Спустя пару часов вернулась Светка и присев рядом со мной на стол сказала осторожно:

– Сонь, тебе ведь платье надо выбрать, – мельком кинула она на меня взгляд и приготовилась к моей словесной атаке, которая не заставила себя ждать.

– Будет время, выберу. Не будет – что попало надену, – прошипела я, совсем не желая говорить об этом.

– Я вот к чему, – улыбнулась хитро подружка. – Мне тоже надо платье выбрать, – сказала она, и я удивленно посмотрела на нее.

– А тебе как это? Что, Олег вернулся? – недоверчиво спросила я.

– Да. Ян звонил и сказал, что он сегодня утром в Москву прибыл. Отчитается обо всем и ко мне. А мы ведь с ним договорились, что как только он вернется, мы сразу поженимся. Ну так может составишь мне компанию? И мне, и тебе сразу все выберем. Я к маминой знакомой хочу пойти, она платья шьет красивые очень. У нее всегда пара-тройка готовых имеется, кому срочно уж надо. Ну вот и посмотрим, – погладив меня по плечу сказала Света.

Я откинулась на стуле и нахмурившись смотрела на свою хитрющую подружку, которая кого хочешь могла уговорить на что угодно, затем усмехнулась и схватив сумочку закрыла тетрадь с текстом и сказала:

– Ладно, пошли, лиса Алиса.

Светка взвизгнула и чмокнув схватила меня под руку и выволокла на улицу, быстро потащив в сторону остановки.

В небольшом помещении, где промышляла подруга Светкиной мамы, создающая произведения искусства из ткани, спрос на которые был даже в такое нелегкое время, а может даже и выше, чем в довоенное, пахло новой тканью, чаем и бутербродами. Невысокая пухленькая женщина с задорными глазами зеленого цвета, высоко заколотыми волосами, с атрибутами мастерицы-швеи на шее в виде портновской ленты и шпилек, оживленно бегала по комнате то и дело подбегая к небольшому столику, на котором стояла чашка с чаем и тарелка с бутербродами, делала пару глотков, надкусывала хлеб и снова суетилась-суетилась. Она так была увлечена, что даже не заметила нашего прихода.

– Тетя Ира, – сказала Светка, и женщина испуганно подпрыгнула.

– Красавица моя! – воскликнула она, сгребая Светку в охапку. – Что привело тебя сюда? Уж не замуж ли ты собралась? – чирикала женщина, радостно рассматривая мою подругу.

– Собралась, – усмехнулась та. – И не только я, – кивнула она в мою сторону и представила меня Ирине. – Нам нужно все!

– Все-все, – задумчиво проговорила женщина, потерев подбородок. – Так, сейчас посмотрим, чем могу помочь, – сказала она и вышла в соседнюю комнату.

Вернулась она через пару минут неся в руках две коробки. Поставив их на стол, она сказала:

– Эти в магазин должны были забрать уже, но обойдутся пока, пусть ждут.

Открыв одну из них, она достала оттуда красивую фату с интересной заколкой в виде текстильной розы, затем достала длинное платье с рукавами-фонариками, отделанное внизу тоненьким кружевом, собранное под грудью красивой лентой, расшитой бисером.

– Это на тебя как влитое сядет, у меня глаз-алмаз, ты знаешь, – потрепала она по щеке Светку, которая тут же схватила свою красоту и побежала радостно в примерочную.

– А это, – доставая из второй коробки платье нежно-молочного цвета сказала она, – это мой эксперимент такой первый. Шила его по журналу мод старому, еще довоенному, который мне в знак благодарности подарила одна клиентка. У нас редко такое надевают, шила больше для витрины. Но теперь посмотрела на тебя и поняла, что не витрину оно должно украшать, – улыбнулась она и развернув платье передо мной пытливо поглядела на меня.

Я смотрела с виду на просто платье с рукавом на три четверти, но когда Ирина повернула его ко мне обратной стороной, то только рот открыла в изумлении. Сзади юбки был сооружен этакий хвост с затейливо присобранным фатином, отделанным тоненькой атласной лентой, так же это чудо-творение имело на спине вырез, который открывал доступ взглядам к обнаженной спине обладательницы такого платья.

– Насчет выреза не беспокойся, – протарахтела Ирина. – Фата к платью будет длинная, она будет прикрывать спину, если она покажется тебе уж слишком смело выставленной напоказ. Примерь, – протянула она мне его.

Осторожно взяв из рук платье, я неуверенно смотрела на него. Я держала в руках не просто платье. Я держала в руках путь в неизвестность, путь в другую, такую непонятную и, я бы сказала, такую нежеланную для меня жизнь.

– Ну, ты чего? – спросила Ирина, видя мое замешательство.

Я мотнула головой, давая понять, что все в порядке и зайдя в примерочную надела на себя эту красоту.

– Ну, как? – приоткрыв занавеску в примерочную прощебетала Светка и покружилась вокруг себя, демонстрируя платье.

– Очень красиво, – улыбнулась я, смотря на эту пухленькую кокетку, которая в своем платье была подобна ангелочку с светлыми волосами и ямочками на щеках, а воздушная ткань фаты, которая словно облако окутывала ее стан, еще больше делала это сходство достоверным.

Света засмеялась и сделав вид, словно танцует свадебный вальс весело закружилась по комнате. Я же беспомощно смотрела на это ее ребячество, наполненное таким чисто девичьим счастьем будущей невесты, понимая, что именно такой должна быть невеста. Именно такой-счастливой, мечтающей, строящей грандиозные планы. А что было у меня? Где было это мое маленькое женское счастье, которое приносило столько радости в девичье сердце? Где предвкушение того события, которое так ждет каждая девушка? Где было все это? Отвернувшись к зеркалу, я посмотрела на красавицу невесту, взирающую на меня оттуда и окинув ее взглядом, сказала тихо:

– Будет тебе, Ян, и свадьба такая, что ты ее на всю жизнь запомнишь, и жена такая, что и врагу не пожелаешь, – ненавистно скривила я губы и стащив с себя платье отнесла его Ирине и сказала, – платье беру, а фату не надо длинную, у вас может есть что-то такое коротенькое? Шляпка может какая или еще что?

– Есть-есть, – сказала женщина и вынесла мне красивый венок с вуалью на лицо. – Это даже лучше будет, – всплеснула она руками, когда я его примерила и посмотрела на нее.

Сложив свои покупки в сумку, я дождалась, пока Светка переоденется, поскольку она никак не могла насмотреться на себя в зеркало, и всю дорогу домой промолчала, вскользь слушая Светкины планы на то, какой будет ее свадьба, сколько гостей она пригласит и как будет отмечать медовый месяц. Я только улыбалась, делая вид, что слушаю ее внимательно, понимая, что этот восторженный поток речи просто должен был пролиться мне на голову, по-другому и быть не могла. Поскольку, когда Светка в минуты эмоционального всплеска трещала без умолка, совсем не обращая внимания на то, нужно ли кому-то ее это трещание, или же совсем без надобности. Расцеловав меня в трамвае, она выскочила на своей остановке и помахав мне рукой помчалась домой, держа в руках коробку с самой что ни на есть драгоценной вещью-своим свадебным платьем. Я же поехала в больницу к Лене. Пройдя коридорами тихого здания, поскольку был обеденный перерыв и все прятались по своим кабинетам в надежде хоть немного отдохнуть, я спросила у сестры на проходной, где мне найти палату и уже через несколько минут сидела у кровати, на которой лежала моя Лена, которая все так же была без сознания. Выглядела она как спящая красавица из сказки: с длинными волосами, мирно лежащими по бокам, с алыми приоткрытыми губками и длинными ресницами, которые обрамляли ее закрытые глаза. Поставив в вазу купленные цветы, я улыбнулась и легонько поцеловала девушку, заботливо поправив на ней одеяло. В этот момент кто-то сзади открыл дверь, и я испуганно повернулась. На пороге стоял Егор в военной форме с букетом красивых цветов.

– Как я рада тебя видеть, – заревела я, обнимая мужчину, поскольку знала, что от него Ленка долго уже не получала вестей с фронта и каждый день молила бога, чтобы он остался в живых.

– Как она? – тихо спросил Егор, поставив цветы к моим в вазу и поцеловав Лену в лоб.

– Врачи говорят нужно ждать, – грустно пожала я плечами. – Она стабильна и это уже радует. Будем надеяться, что еще немного и она придет в себя.

Мужчина сел подле Ленки и взял ее за руку, и по его до боли сжатым скулам я поняла, что творилось в его душе. Я подошла и положив ему на плечо руку сказала:

– Она выживет. Я чувствую. Теперь, когда ты здесь, она точно придет в себя. Это только кажется, что она ничего не слышит, а люди, даже находясь в таком состоянии, они все слышат и чувствуют. Она так тебя любит. Она каждый день молилась о том, чтобы ты выжил. И ведь не зря, – улыбнулась я, видя, что услышав мои слова, мужчина расслабился и благодарно пожал мою руку.

– Спасибо тебе, – сказал Егор и встав с постели спросил, – Тебя может подвезти домой? Я на машине.

– Я была бы не против, – улыбнулась я и взяв под руку мужчину направилась с ним на улицу.

Спустя какое-то время, когда блестящая черная машина несла меня домой, Егор спросил осторожно:

– Я с Яном разговаривал. Он мне сказал, что вы решили пожениться.

Я, услышав это, только зубами заскрипела.

– Да, решили, – едва совладав с собой, чтобы не вспылить, ответила я. – Быстро же растрезвонил, – пробурчала я себе под нос, смотря в окно автомобиля.

– Он не растрезвонил. Просто сказал, что свадьба через неделю и пригласил меня, – как всегда заступился мужчина за своего друга. – Сонь, он очень тебя любит.

– Останови, пожалуйста, здесь, – попросила я. –Я пешком пройдусь. Ты уж извини, но не хочу я ничего слушать сейчас о Яне. Да и вообще, что вы все вцепились в него? Вы все ведете себя так, словно это я ему навязываюсь и кровищу пью из него. И никто не думает, как оно мне. Все – Ян хороший, Ян-полковник, это прекрасная партия и прочее. Да, может и любит! Но я-то нет! – вскипела я и забрав свою коробку вышла из машины и громко хлопнула дверью, поскольку мне было совершенно наплевать на то, что подумает обо мне Егор.

Как мне хотелось высказать все ему, чтобы он знал, что за человек его друг. Но ради Лены я просто обязана была молчать, чтобы не всплыл тот эпизод с проклятым немецким офицером.

– Софья Алексеевна! – прервал мои мысли противный голос того особиста, который тогда так вцепился в меня мертвой хваткой, желая сломать мою жизнь.

Я нехотя обернулась и с ехидной улыбкой сказала человеку, который спешил догнать меня:

– Я бы пообщалась с вами, но уж больно не горю желанием.

– Софья Алексеевна, издали заприметил вас, – не обратив внимания на мою реплику, проговорил особист. – Я извиниться хочу перед вами, – слащаво улыбаясь и не глядя мне в глаза сказа он.

– А что такое? Уже не считаете меня предательницей Родины? – пропела я.

– Софья Алексеевна, да какая же вы предательница Родины. Это все не совсем достоверные показания. Ян Георгиевич все мне объяснил доходчиво и еще и выговор сделал, что я сразу не пришел к нему с вашим делом. Стыдно так, вы уж простите меня. Я правда раскаиваюсь, – едва ли не кланяясь лебезил передо мной этот противный человек, который готов был мне обувь лизать, лишь бы подняться в глазах начальства.

– Дело прошлое. Извините, но мне пора, – надменно окинув взглядом особиста, я развернулась и гордо вздернув голову пошла от него прочь, едва сдерживая улыбку, ведь именно в этот момент я поняла, о чем говорил мне Лев Давидович, когда произнес фразу о том, что мне, как жене полковника НКВД, будут открыты двери всюду. Ну хоть что-то да радовало меня в этом будущем замужестве, с такой мыслью я взбежала по лестнице и зашла в квартиру, где суетилась моя бабушка.

– Бабуль, мне бы что-то перекусить, – стаскивая с ног туфли прокричала я и моя бабушка, как всегда, сразу же затарахтела на кухне посудой, давая мне понять, что сейчас на столе будет все то, что я так любила.