Шестое чувство судьбы

Глава 7

Следующие две недели пролетели как один день. Днем мы отдыхали, а по ночам выступали в ресторане, каждый божий день кляня всех наших зрителей. Лев Давидович и Лешка много чего брали на себя из развлечений, чтобы снять хоть часть этой проклятой работы с нас. Лев Давидович написал несколько коротеньких сценок и басен на немецкий лад, в которых косвенно высмеивались именно немецкие стороны жизни и их командный состав. Немцы не особо понимали всей подноготной написанного Львом Давидовичем, а может просто не хотели понимать, поскольку им самим уже до чертиков надоела эта проклятая война и каждый из них глубоко в душе желал вернуться к своим семьям и забыть все как страшный сон. И только Вольфганг, слушая очередную басню в исполнении Льва Давидовича, порой недовольно приподнимал бровь и кривил губы в едва уловимой улыбке, дивясь нашему, чисто русскому нахальству практически в глаза говорить со сцены то, что мы придумывали. Но мы не унимались и нам сходило пока это с рук. Возможно, благодаря именно Ленке немецкий полковник смотрел сквозь пальцы на все то безобразие, лившееся между строк со сцены. Ленка держала слово, данное немцу и относилась к нему действительно так, как он и просил. Я даже сама порой, наблюдая, как она сидела подле него и когда он что-то ей говорил могла невзначай нежно поцеловать его в щеку или потереться о его ладонь как кошка, когда он брал ее за подбородок, не могла понять, то ли она играла так искусно и правда, то ли он, этот надменный офицер и правда начал ей нравиться. Но потом видя дома, как она грустно смотрит часами в окно, держа в руках уже остывшую чашку кофе, я кляла себя за то, что могла допустить хоть тень мысли о том, что Ленка начала забывать Егора, проводя время в постели у красавца-немца.

– Я домой хочу, – заревела как-то прямо в гримерке до этого все время бойко державшаяся Светка, уткнувшись в цветастую шаль. – Ненавижу всех и вся вокруг. Вернусь и больше никогда на сцену не выйду, настолько мне все это здесь уже надоело!

– Свет, ну ты чего? – потрепала я по плечу подругу.

– Что чего? – заревела она еще пуще прежнего. – Я песню пою, а они огурцы жрут и водку только успевают перекидывать, прям тошно становится. Да к черту такое искусство на благо фрицев. Надоели уже, черти!

Я растерянно посмотрела на Ленку, которая поправляла на себе перед зеркалом рыжее платье, поскольку через пару минут должна была идти играть роль лисы из басни Льва Давидовича. Светка ревела и ревела и когда Лене порядком это уже надоело, она подошла и изо всех сил стукнула кулаком по столу прямо перед Светкой и заорала на нее:

– Ану взяла себя в руки! Тошно ей песни петь под хруст огурцов! Ты актриса или кто?! Тошно?! А что ты хотела здесь видеть? Море цветов? Тебе сколько лет, что ты тут воешь навзрыд? А ты меня не хочешь спросить, не тошно ли мне? Или Катьку спросить не хочешь, не тошно ли ей, когда подле нее Гельмут крутится и она знает, что не дай бог у него ум за разум заедет то все, пиши пером. Или Соньке как каждый вечер после плясок сидеть и разговорами на вражеском языке немчуру развлекать, поскольку кроме нее никто из нас так хорошо на немецком не говорит! Да она ж зеленеет вся, когда слышит, как страну нашу родную с грязью смешивают, а ей нужно сидеть и лыбиться во все тридцать два! Или спроси, не тошно ли Льву Давидовичу сочинять чертовщину каждый день в надежде на то, что его, еврея, не пристрелят? Или Лешке как, когда Катюха танцует, а немцы ее глазами поедают?! Ревет она. Дура, – зло проговорила Ленка и под звук аплодисментов вышла играть постановку.

Я испуганно смотрела на разворачивающуюся картину и когда Ленка вышла, села за стол подле Светы и проговорила:

– Это я виновата. Надо было не соглашаться на предложение Вольфганга тогда. Мы бы не оказались в такой ситуации.

Света посмотрела на меня и вытерев слезы ответила:

– Мы все вместе принимали решение тогда, при чем здесь конкретно ты. Мы столько солдат наших спасли, это того стоило, Соня. И Лена права, хватит мне реветь. Нам всем здесь достается одинаково. Так просто, накатило что-то. Устала наверное, – встав из-за стола сказала Светка и начала переодеваться к выступлению.

– Чего сырость разводим? – спросил зашедший к нам Лев Давидович, видя, как мы с Светкой шмыгаем носами.

– Домой хочется, Лев Давидович, – тихо ответила я. – Так уже устали все от всего этого.

– Ой, знаю, девчонки вы мои, – подойдя к нам со Светой режиссер обнял нас и поцеловал. – Ничего, чует мое сердце, что не долго еще осталось. Скоро уже, очень скоро все закончится и вернемся мы с вами в наш любимый театр, и разопьем бутылочку за победу, и поставим спектакль, посвященный всем, кто принес ее эту самую поеду нам. Ничего, девчонки, потерпите еще немножко. Скоро наши придут и будут гнать они этих чертей поганых так, что только пятки сверкать будут. Обломится им наша Россия-матушка, вот им, – скрутив кукиш Лев Давидович ткнул его в сторону зала, откуда слышались голоса немцев.

– Девчонки, вы не против, если мы с Катюшкой уйдем сегодня раньше? – быстро стаскивая с себя костюм медведя и бросая балалайку на стол проговорил раскрасневшийся Лешка, еще минуту назад вытанцовывающий на сцене. – И это вам с девчонками. Вы у нас такие же милые, красивые и нежные. Мы вас очень любим! – достал он небольшой букетик фиалок и протянул мне.

Я взяла букетик в руки и едва не расплакалась, настолько этот жест Лешки мне показался родным и теплым. Поднеся цветы к лицу и вдохнув их аромат, я вспомнила, как такие же малюсенькие лесные фиалки приносил мне папа, возвращаясь с охоты. И это были самые прекрасные цветы, которые я когда-либо получала за всю свою жизнь, поскольку они пахли свободой, детством, они пахли жизнью. Затем я протянула цветы Свете, которая сразу же зарылась в них носом и закрыла глаза.

– Где ты их достал, Леш?! – обняв парня спросила я.

– Да мальчишка один ходил здесь, продавал такие букетики, девчонки первыми раскупили, мне один достался, – улыбнулся парень. – Ну так как, можно нам уйти?

Катя стояла с ним рядом едва живая от смущения. Света открыла было рот, чтобы что-то сказать насчет того, что у Кати номер еще после ее выступления, но я ее дернула за рукав и сказала, улыбаясь:

– Идите, ребята, конечно! Я вместо Кати что-то исполню. Мы часа через три не ранее домой придем, так что отдыхайте, – улыбнулась я и накинув на плечи Кати ее платок вытолкала смеющихся ребят за двери.

– И что это было? – удивленно посмотрела на меня Светка.

– Ой, ну ты в самом деле! Света! Ребята хотят побыть одни, что не понятно?! – хмыкнула я.

– А…?! Ой, господи! Только дошло, – захохотала Светка, закрыв ладонями лицо.

– Что дошло? – спросил пишущий в углу комнаты очередную басню Лев Давидович.

– Ничего, – захохотали мы и выскочили на сцену, оставив Льва Давидовича в недоумении смотреть нам вслед.

Усевшись на скамью на сцене и начав плести венок я под слова мелодично выводимой Светой песни делала разнообразные движения в соответствии с текстом песни практически машинально. Сегодня я не смотрела сквозь смеющуюся и пьющую толпу, которая простиралась перед сценой, наоборот, я наблюдала. Сегодня вроде бы не происходило ничего такого особенного, но было такое ощущение, что немцы хоть и веселились как обычно, но что-то такое, даже не знаю, напряжение какое-то висело в воздухе, именно оно и привлекло мое внимание. Даже Лена сегодня сидела одна за столиком в то время как Вольфганг что-то обсуждал с другими офицерами стоя в стороне. Затем он подошел к Лене и поцеловав ей руку вместе с другими мужчинами покинул заведение. Гельмута, который был самым заядлым посетителем, сегодня вообще не было видно. Под конец нашего невероятно длинного выступления я уже практически зевала, Светка тоже доигрывала уже как догорающая свечка, и когда последний офицер покинул ресторан мы с непередаваемой радостью чуть ли не вприпрыжку просто улетели со сцены.

– Ой, девчонки, а пойдемте сегодня домой пешком? Вечер такой прекрасный, на улице тепло так! Луна ярко светит. Прям хочется жить, – улыбаясь прочирикала как никогда веселая Ленка, обняв нас по очереди и чмокнув в щеку Льва Давидовича.

Мы переглянулись, и Светка хмыкнула:

– Ну раз уж ты в таком настроении хорошем в первый раз за все то время, что мы здесь находимся, то тут грех отказывать тебе.

Мы с девчонками под руку с Львом Давидовичем, который для нас теперь был словно отец, настолько он беспокоился за каждую из нас, настолько он проникся нашими переживаниями, радостями, горестями и надеждами. Этот нескончаемый сосуд великолепных идей, взрывного характера, непоколебимой веры в жизнь и в то, что завтрашний день настанет, давал нам ощущение защищенности и теплой, надежной мужской руки рядом. Как ему это удавалось, этому невероятному человеку, который каждый день ходил по лезвию ножа, зная, что в любую минуту его могли просто-напросто вычеркнуть из завтрашнего дня только потому, что он был евреем, мы не могли понять этого. Благополучно пройдя проверку ночного патруля, поскольку для передвижения по городу Вольфганг нам выдал пропуски, по которым мы могли ходить по улице не обращая внимание на комендантский час, мы неспешной походкой шли по пустынным улицам города, тихо рассказывая различные истории из жизни, посмеиваясь над непонятными нашему свободолюбивому и взрывному характеру привычками немцев, рассказывая о своих мечтах и таких призрачных, но желанных планах в случае того, если наша страна победит в войне, а никто из нас в этом не сомневался.

Подойдя к дому, я шикнула на всех, и сказала:

– Ребята спят уже. Давайте тихонько, время уже позднее, пусть отдыхают.

– Ага, отдыхают, – едва сдерживая улыбку проговорила Светка.

– Свет, – с укором зашипела на подругу я.

– Да что Свет! А то, поди, никто не знает из нас!

– Господи, беременных нам только не хватало сейчас, – недовольно пробурчал себе под нос Лев Давидович, толкнув калитку и пропустив нас вперед.

Мы как мыши прошли в дом, тихонько зашторили шторы и зажгли свет. Я повернулась в сторону кухни и улыбка сползла с моего лица. На полу лежал Лешка в луже крови.

– Лешка! – закричала я, в ужасе подбежала к парню и стала на колени, пытаясь приподнять его.

Лев Давидович помог мне и вместе с ним мы уложили парня на кровать.

– Кажись живой, – нащупала я едва уловимый пульс.

Света с Ленкой стояли словно вкопанные и с ужасом смотрели на нас.

– Чего стоите? Воду быстро! – заорала я.

Светка метнулась за горячей водой на кухню, Ленка же принесла вату и бинты. Внимательно осмотрев парня, я поняла, что ранен он был в плечо хоть и не серьезно, но крови потерял предостаточно и приди мы хоть на пол часа позже, то мы ему ничем уже помочь не смогли бы. Обработав и туго забинтовав рану я с окровавленными руками повернулась к девчонкам и прошептала:

– Девочки…Катюша!

Ленка закрыв глаза застонала и рванула на улицу, я побежала следом за ней.

– Лен, подожди! – догнав подругу я схватила ее за руку. – Ты куда!? Мы ведь не знаем, где она может быть!

– Он обещал мне, что никого из вас не тронут! – рванула она руку и быстро направилась по направлению к тому дому, где квартировал Вольфганг.

Быстро взбежав по ступенькам на третий этаж, Ленка затарабанила в дверь, я же стала поодаль, с ужасом понимая, что здесь искать поддержки нет смысла.

– Ты чего тарабанишь? – проскрипела одетая в ночную сорочку пожилая женщина, выглядывая из квартиры напротив. – Он еще с вечера не возвращался. Я всегда чутко все слышу, кто пришел, кто ушел. Не было его еще. Так что не тарабань!

Ленка застонала, обхватив голову руками, затем кивнула мне, и мы вышли из дома.

– Он в комендатуре может быть, – нервно теребя конец пояса сказала она. – Надо туда идти.

Не проронив больше ни слова, мы поспешили в самый центр проклятого немецкого гнезда. Уже подходя к зданию мы увидели, как из дверей выходит Вольфганг в сопровождении какого-то офицера, которого мы здесь никогда не видели. Я не особо разбиралась в званиях, но то, что этот седовласый немец был выше по званию, было очевидно. Ленка рванула к Вольфгангу так быстро, что я даже не успела ее остановить. Выругавшись я побежала за ней с ужасом смотря на то, как моя темпераментная подруга подлетела к немцу и ухватив его за китель заорала, заливаясь слезами:

– Ты мне обещал! Ты обещал, что никого не тронут! Как ты мог! – кричала она, совершенно не обращая внимание на стоящего рядом другого офицера.

Я тихонько подошла и с ужасом потирая лоб просто не представляла, чем это все закончится для всех нас. Вольфганг после минутного замешательства пришел в себя и схватив Ленку за запястья рявкнул на нее:

– Успокойся, Лена! Не кричи и объясни, что случилось?!

Но Ленка под действием эмоций не могла ничего выговорить и захлебываясь рыданиями повисла на руках офицера.

– Что такое, София? – заорал тогда немец на меня.

Я испуганно прям подпрыгнула от его такого бешеного ора и едва сдерживая слезы сказала:

– Лешу подстрелили у нас дома. И Кати нигде нет, той, которая балерина, – проговорила я и покосившись на другого офицера, который просто молча наблюдал за тем, что происходило, добавила, – это скорее всего…Гельмут, – неуверенно проговорила я едва слышно.

– Что? Громче говори! – заорал он на меня опять.

– Да не кричите вы так на меня! – тут уже и у меня сдали нервы. – Я говорю, что это скорее всего ваш друг забрал нашу Катю. Это он, больше некому. Испортит девчонку, а может и убьет! Вы ведь обещали Лене! – проговорила я, напоминая немцу, что Ленка не просто так с ним связалась.

– Черт, – выругался Вольфганг. – Господин штандартенфюрер, простите, местные. Мне нужно решить одну проблему, – сказал Вольфганг.

Немец молча кивнул и пока Вольфганг помогал Лене сеть в машину, он подошел и спросил у меня:

– Вы девушку ищете? Такую светлую блондинку невысокого роста?

У меня прям ноги подкосились, когда я услышала это.

– Да, ее ищем. Вам что-то известно? – дрожащим голосом спросила я.

– Час назад штурмбанфюрер Гельмут Майер забрал ее с собой.

– Не поняла?! – облокотившись на машину спросила я, едва держась на ногах от страха. – Куда он ее забрал?

– Гельмут вернулся в Берлин, – проговорил подошедший к нам Вольфганг. – Катерину он забрал с собой. Я сам узнал об этом пол часа назад. Мне доложили, что с ним девушка на борт самолета села, но то, что это ваша Катя, я не мог и подумать.

– Нет-нет, это ошибка какая-то, – замотала я головой. – Она бы не полетела.

– Она и не хотела лететь, скорее всего. Он забрал ее силой, так как мне сказали, что девушка сопротивлялась и кричала, – ответил Вольфганг. – Его служба при мне закончилась, ему пришел приказ о переводе в Берлин, поэтому он не счел нужным более выполнять мой приказ. И сделал то, что сделал, – посмотрев на ревущую за заднем сиденье Ленку сказал Вольфганг. – Я не знал, что он может так поступить. Я бы предотвратил это.

– Что вы так переживаете, дорогая фройляйн? – потрепав меня по плечу спросил пожилой офицер. – Ваша подруга под надежным крылом немецкого офицера. Там она будет в безопасности. Ваша страна бедная, разрушенная. Германия лучшее место для такой талантливой девочки, раз вы говорите, что она балерина. Там ее ждет прекрасное будущее.

– Вы издеваетесь что ли? – с ужасом посмотрела я на офицера. – У нее жених здесь остался! Она замуж должна была скоро выйти! Какое может быть лучше?!

– Бог мой, Вольфганг, что с вами творят эти русские женщины? О чем вы только думаете здесь, на войне? Больше ничего на эту тему не желаю слышать. Нам скоро будет не до этого. Отвези девушек домой и жду тебя завтра утром у себя в кабинете, – покачав головой проговорил офицер и сев в свою машину уехал.

Всю дорогу, пока немец вез нас домой с Ленкой, мы не проронили ни слова. Ленка безразлично смотрела в окно, Вольфганг заметно нервничал, то и дело рявкая на водителя, я же, закрыв глаза, откинулась на спинку сиденья автомобиля, бессильно пытаясь привести в порядок мысли. Катюшка, наша хрупкая балерина, всегда милая, нежная, ко всему относящаяся с добротой и лаской, теперь была невесть где в компании того черта в форме и помочь мы ей ничем не могли совершенно. Что ждало ее там, в чужой стране непонятно с каким человеком рядом. Мне было очень страшно за нее, да и вообще за всех нас. Ведь как я не старалась отогнать печальные мысли, но понимание того, что для всей нашей компании будущее было более чем неопределенным в свете того, что в рядах немцев прям чувствовалось назревание чего-то нехорошего, а это нехорошее касалось в первую очередь и нас всех, кто находился под оккупацией.

Когда машина остановилась возле дома я быстро вышла и направилась в дом, краем глаза заметив, как Вольфганг попытался обнять Ленку, но та надменно показал ему рукой, что трогать ее не стоит. «Вот, еще одна кандидатка на непонятное разрешение ситуации», – в отчаянии подумала я, поскольку видела, что Ленка очень нравилась немцу, та же после того, что случилось с Катей не то что не скрывала своих чувств к нему, а еще и демонстративно показала ему, что он в ее жизни никто и зовут его никак. Когда Ленка направилась следом за мной, немец выругался и громко хлопнув дверью уехал прочь, чему мы все несказанно были рады. Зайдя в дом, мы сразу прошли в комнату, где лежал Лешка. Парень уже пришел в себя и как только мы показались на пороге его комнаты с немым вопросом и взглядом, наполненным боли, посмотрел на нас. Да и не только он. Света, Лев Давидович, Маргарита, которая так же уже вернулась из ресторана, все ждали от нас вестей. Я посмотрела на Ленку, но та только головой махнула, дескать, говори ты. Я присела с краю на стол и сцепив руки в замок и нервно перебирая пальцами сказала:

– Катя жива. Гельмут вывез ее в Берлин на самолете. Так что теперь она там.

Услышав это, Лешка взревел как раненный зверь и хотел было встать, но тут же повалился назад на подушку от нестерпимой боли.

– Это Вольфганг сказал? – спросил Лев Давидович.

– И он, и еще один офицер новый какой-то. То ли генерал, то ли черт его знает кто он. Он видел, как Гельмут затащил Катю плачущую и кричащую в самолет. Так что вот так, – спрыгнув со стола я налила стакан воды из графина и выпила его залпом.

– Ну хоть жива, – тихо прошептала себе под нос Светка.

– Жива. Надолго ли? – в тон ей сказала Ленка.

– Ну раз увез, значит хотя бы не думает ее убить. Если бы хотел это сделать, сразу бы поиздевался и все. А раз увез, будем надеяться, что наша девочка найдет к нему подход и выживет, – проговорил Лев Давидович.

– Замолчите, – прошептал Лешка привставая на кровати. – Замолчите…замолчите вы все! – заорал он. – Это вы все виноваты. Это вам взбрело в голову тогда вместо пленных здесь оставаться! Это вы, стервы, благодетельницы чертовы, вы виноваты! Вы теперь здесь, на Родине, а она там! Непойми где, непойми с кем! Стоила та кучка солдат такого? Для меня нет!

– Леш, никто не виноват в этом, – строго оборвал парня Лев Давидович.

– Да как же! Вы всегда их защищаете всех! Вы ведь тоже тогда были против этого всего! Если бы мы их не послушали, Катя сейчас бы была рядом со мной! А теперь где она? Где? А? Света, Соня, Лена, где моя Катя?!

– Замолчи! – не выдержав заорала я. – Ты думаешь тебе только одному Катя дорога была? Ты думаешь, что у нас сердце не болит!

– Да, только мне она была дорога! Ну ничего, я вам еще отомщу. Устрою вам жизнь сладкую, такое устрою, что и здесь вам жизнь не мила будет. Как и там Кате, в Берлине. А теперь оставьте меня, видеть вас тошно! – отвернувшись к стене проговорил зло Лешка.

Ленка что-то хотела ему сказать, но Лев Давидович махнул ей рукой, давая понять, что парню надо прийти в себя и мы все вышли из комнаты.

Я молча пошла с девчонками в свою комнату и упав в кровать забылась крепким сном.