Шесть тетрадок

Роза вянет от мороза

Бабушка ушла. Мишка нырнул головой в сундук. Пахнет нафталином. Перламутровый бинокль с одним стёклышком. Страусовые перья, лёгкие, как облака. Шляпа. Альбом в бархатном красном переплёте. На страницах нарисованы синие незабудки и написаны стихи по-старинному, с буквой «ять» и с твёрдым знаком.

«Муся ангел, Муся цвет, Муся розовый букет».

И ещё:

«Твоя прелесть словно роза, только разница одна: роза вянет от мороза, твоя прелесть — никогда».

«Когда ты станешь бабушкой, надень свои очки и вместе с твоим дедушкой прочти мои стихи».

И опять нарисованы цветочки, синие и красные.

Дальше Мишка читать не стал. Старые письма, перевязанные лентой, он тоже положил на пол.

А вот слежавшиеся жёлтые листы. Газета «Русское слово», тысяча девятьсот второй год. Тоже «ять» и твёрдые знаки. Отчёт о заседании Московской городской думы. Больше тридцати лет прошло. О чём написано в этом отчёте?

Жил в Москве инженер Балинский. И он предложил думе проект подземной дороги большой скорости. Метро. Ну конечно, метро! Тридцать лет назад! У Мишки глаза тревожно заблестели. Историческое открытие! Как повезло ему в этот обыкновенный день. Как хорошо, что бабушкина дурацкая кузина, по-человечески двоюродная сестра, вышла замуж за буржуя-князя и отправилась в своё глупое свадебное путешествие. Иначе бы не сохранилась в их доме эта газета.

Вот с чего начиналось метро!

Инженер предложил думе свой проект. Дума тогда решала городские дела.

Балинский писал:

«Великие умы того века напали на счастливую мысль подземных дорог большой скорости. Все города с населением свыше миллиона имеют дороги большой скорости, за исключением Петербурга, Москвы и пяти китайских городов».

Мишка держит старую газету, у него даже пальцы дрожат: так он волнуется.

Балинский приходит на заседание думы и предлагает построить в Москве метро.

В дверь постучали. Кто это пришёл к Мишке не вовремя? Это пришла я.

В тот вечер я гуляла во дворе, никого из ребят не было. Они теперь бегали, разыскивали разные истории для своей летописи. Мне стало скучно одной. Хорошо бы Мишка вышел. И тут я увидела, что Мишкина бабушка идёт через двор с тазом и чемоданчиком — значит, в баню. А в нашей Виноградовской бане всегда очередь, бабушка придёт домой не скоро.

— Мишка! Открой, это я пришла.

— Входи. Только сиди тихо и не мешай.

Он перебирает вещи в сундуке. В комнате пахнет нафталином. А из кухни — жареным луком, наверное, их соседка, Анна Ивановна, готовит ужин.

На полу лежит страусовое перо и длинная белая перчатка. Я беру перчатку. Пальцы у неё наполовину отрезаны, я видела обрезанные перчатки у трамвайных кондукторов. Так им удобнее брать мелочь.

— Кондукторская? Самая настоящая? — спрашиваю я.

— Нет. — Мишка машет рукой. — Бабушка ходила на бал в этих перчатках. Они до самого локтя, разве у кондукторов такие бывают? — Мишка и сам понимает, что настоящие кондукторские лучше. — Мазурку танцевала. И этот, падепатинер.

Мишка выговаривает это слово совершенно просто. Всё-таки он очень умный, Мишка.

— Можно страусиное перо подержать?

— Возьми. Только сиди тихо. Кому сказано? Я нашёл исторический документ.

Ну и что? Исторический.

Перо лёгкое, шелковистое, оно нисколько не весит. Дую на него, и оно колышется, как дым.

— Слушай! Их буржуйская дума думала, думала и придумала. — Мишка читает старую газету с тусклыми буквами: — «Господину Балинскому в его домогательствах отказать».

Я не знаю, что такое «домогательства», но когда человеку отказывают, его жалко. А тут ещё Мишка расстраивается, я же вижу, что расстраивается.

— Отказать? — переспрашиваю я.

— Отказать! — возмущается Мишка. — А почему? Слушай. «По своей фантастичности проект метрополитена в городе Москве равен только прорытию Панамского канала». Насмехаются. Слушай дальше: «От его речей несло соблазном, как истинный демон, он обещал Москву опустить на дно морское и поднять за облака». Просто хулиганство. Он им предлагает для города, а они хихикают.

— Мишка, — говорю я, — не переживай.

Я хочу утешить Мишку. А он не обращает на меня внимания. Если бы они тогда построили метро, то мы бы родились, а метро уже построено. Мы бы пропустили самое интересное.

Я говорю это Мишке, а он отвечает:

— Ты не понимаешь. Ты ещё не учишься в школе.

Это уже нечестно. Но я ничего не говорю. Мишка что-то пишет в толстой клеёнчатой тетради. Если бы он писал по-печатному, я бы прочла. По-печатному я уже умею читать, а по-письменному нет.

Развинчиваю перламутровый бинокль. Он пахнет духами. Примеряю длинную перчатку. Ну и что, что я не хожу в школу? Мы в детском саду разучиваем хорошие песни. Про красную кавалерию.

Я машу на себя веером, тихая душистая прохлада обдувает лицо.

Вдруг Мишка говорит:

— Удивительно. Кто тебя научил обмахиваться веером? Откуда у нормального советского ребёнка старорежимные замашки?

Я бросаю веер на пол.

— Не обижайся, — говорит Мишка.

И я не обижаюсь.