Шесть тетрадок

Про город, которого нет

Историк посмотрел на нас весело и сказал, стараясь быть строгим:

— Только ничего в этой комнате руками не трогать. Знаю я вашего брата, мальчишек и девчонок. Сидеть тихо. Поняли?

Мы всё поняли. Что же тут непонятного? Сидеть тихо, и всё.

Мне досталось место на полу, я опиралась спиной на ящик письменного стола, ключ впивался мне в спину, но я стеснялась сказать. Скоро я забыла про ключ.

Старый историк сидел в кресле. Он взял со стола и показал нам сначала гвоздь, потом копейку, потом черепок. Копейка была совсем некрасивая, зелёная. Гвоздь мне тоже не понравился — гнутый, тёмный. Черепок был обыкновенный, серенький. Таким черепком в классики играть неудобно: слишком он маленький и на вид лёгкий, в классики удобнее играть тяжёлым плоским камушком. Кинешь его, и он упадёт на ту клетку, на какую нужно.

— Это очень ценные вещи, — сказал историк. — Почему? Потому что они помогают нам заглянуть в прошлое. Люди составляют план и знают: здесь будет метро. Что будет, мы знаем. А что было раньше — сто, двести, пятьсот лет назад? Кто нам расскажет? Скажите, кто?

— Гвоздь, черепок и копейка, — сказал Мишка из своего угла.

— Именно! — радостно подхватил историк. — Исторические находки. Они не умеют говорить, но они рассказывают. В этом и есть большая тайна археологии.

Историк ещё раз посмотрел на эти ценные вещи. Видно, они ему нравились. Мне тоже стало казаться, что гвоздь не такой уж ржавый и копейка не такая тусклая и зелёная.

— Где нашли эти предметы? В шахте, где будет станция «Красносельская». Улица Красносельская. Почему она так называется? Молчите? Расскажу. Пятьсот лет назад на этом самом месте было село и называлось оно Красное. Красное село — Красносельская.

— Красное — значит, за нас, — сказал Борис.

— Пятьсот лет назад, балда. — Пучков ткнул Бориса локтем в бок.

— Кто будет толкаться, пойдёт домой, — заметил историк бесстрастно. — «Красное» в старину означало «красивое». От села мало что осталось: метростроевцы раскопали остатки древнего погреба. Там и нашёлся этот черепок. Это кусочек старого поливного кувшина. Видите, на черепке остатки блестящей гладкой поливы? Такой кувшин стоил дорого. Значит, на этом месте стоял дом зажиточных людей, это был их погреб.

Что приносило доходы жителям Красного села? Село находилось на большой дороге, сразу за селом лежало сокольничье поле, там охотились цари. Какая станция метро будет на этом месте?

— «Сокольники»! — закричали все.

— Правильно. Теперь скажу, почему Сокольники называются Сокольниками. Там были леса дремучие, цари ездили на соколиную охоту. Проезжает царь со свитой мимо Красного села, остановится отдохнуть, иногда переночует. Хозяину — плата. Деньги, подарки. Постепенно село богатело.

А с обычных проезжающих людей здесь брали подати, вот почему у дороги обронили старую копейку времён Бориса Годунова.

— Борис Годунов, это я знаю, — сказал Леденчик. — По радио оперу поют.

— Леденчик умеет стихи сочинять, — сказала Катя.

— Неужели? — удивился историк и внимательно посмотрел на Леденчика.

— Вы нам ещё не рассказали про гвоздь, — напомнила Таня. — Гвоздь тоже особенный?

— А как же? — Историк даже удивился. — Как может такой замечательный гвоздь ничего не значить? Гвоздь кузнечный, кованый. Значит, была в селе кузница, жили мастеровые люди. А рядом с гвоздём нашли кусочек слюды, совсем маленький. Но и он говорящий. В русских сёлах четыреста лет назад окна в избах затыкали тряпками. В лучшем случае — затягивали бычьим пузырём. Такие окошки были не только в сёлах, а даже в городах. И только в очень богатых домах вставляли в окна слюду. Ещё одно доказательство, что жили в Красном селе люди зажиточные.

— А чего же они, зажиточные, не могли стекло вставить? — спросил Пучков.

— Мил человек, — развёл руками старый историк, — не было тогда стекла.

— А про другие станции расскажете? — спросил Мишка. — «Парк культуры и отдыха»? Расскажете? Там улица Остоженка, мы там недалеко живём.

— Остоженка. — Историк задумался. — На Остоженке находилось одно из самых древних поселений на территории нынешней Москвы.

Я слушала старого историка и вспоминала, как один раз Мишка с мамой и с папой в выходной день ходили в парк культуры. Они взяли меня с собой.

Мы шли по Остоженке. Не очень длинная улица, двухэтажные особняки, маленькая булочная.

Мишкина мама сказала:

— Давайте купим бубликов к чаю.

А папа ответил:

— Когда ещё будет чай. Давай сейчас купим и съедим по дороге.

Бублики были румяные, тёплые. Десять штук нанизали на верёвочку, и до самого парка мы отламывали и ели. А когда шли через мост над Москвой-рекой, Мишка бросил кусочек в реку, и его сразу подобрала серая чайка.

А в парке мы с Мишкой катались на «чёртовом колесе», оттуда, сверху, видно целый мир. Потом мы подошли к силомеру. Мишка сказал:

— Папа, покажи силу, стукни молотом.

Его отец посмотрел смущённо:

— Я не такой уж богатырь, сынок. Ну его, этот молот.

А мама сказала:

— Стукни, стукни, ничего. У тебя хорошо получится, мы с сыном в тебя верим.

Он взял огромный деревянный молот обеими руками, как размахнётся, да как стукнет! И шарик подпрыгнул почти до самого верха, совсем чуть-чуть не допрыгнул.

И Мишка засмеялся от радости.

Это был самый замечательный выходной.

И потом мы с Мишкой часто вспоминали парк культуры, серую чайку, силомер и улицу Остоженку. А почему она называется Остоженкой — нам и в голову не приходил такой вопрос.

— Остоженка называется так потому, что там стояли стога. Были поблизости царские конюшни — длинные строения. А по обе стороны были дома. В них жили те, кто обслуживал конюшни.

— Всадники! — сказал Леденчик.

— Извозчики, — добавила Катя.

Историк засмеялся:

— Послушайте лучше. Конюхи. А ещё стремянные, шорники, подковщики. Вот какие диковинные специальности. Одни делали подковы, другие шили сбрую. От Остоженки отходят переулки Староконюшенный, Стадный.

— Значит, там стадо пасли? — ахнул Леденчик. — Прямо на Остоженке?

— Конечно. Там были луга, трава. Потом траву косили, ставили стога. Пахло, наверное, хорошо — сеном, тёплой травой. А недавно на Остоженке произошёл замечательный случай. В середине прошлого лета мы, археологи, нашли на Остоженке огромный глиняный кувшин. Он был ростом почти вот с эту девочку — шестьдесят сантиметров. — Историк показал на меня. — И ширина почти шестьдесят сантиметров. Этот кувшин-гигант стоял в песке недалеко от Крымской площади. Сверху он был накрыт тяжёлым жёрновом.

Таких больших кувшинов ещё не находили археологи России. Были чаши, вазы, ковши, блюда. Такой сосуд — впервые. Понимаете ли вы, что это значит в науке — впервые? Вокруг счастливой находки заседала целая научная комиссия. Что могли хранить в этом кувшине? Вино? Сделали расчёты. Давление жидкости на стенки кувшина было бы таким большим, что стенки бы не выдержали. Значит, не вино, не мёд. Что же? И тогда учёные догадались: это не кувшин, а погреб! И хранили в нём крупу или муку. А зачем, по-вашему, была нужна тяжёлая крышка — каменный жёрнов?

— Чтобы мыши не залезли, — догадался Пучков.

— Молодец. И вот, представьте себе, выкопали люди много веков назад яму точно по форме кувшина, он плотно сел в яму, его глиняные стенки хорошо прилегли к стенкам ямы. Так увеличили прочность кувшина.

Дальше учёные всё знали. Погреб принадлежал кому-то из жителей села Семчинского, оно находилось там, где кончается Остоженка и начинается Крымская площадь. И возраст этого кувшина легко подсчитали — пятьсот лет.

— А где он сейчас? — спросил Мишка.

— В музее. Если бы вы видели, с какими предосторожностями мы его везли! Машину набили сеном, она ехала тихо-тихо. А я страшно волновался — вдруг разобьётся наш кувшин-погреб? Глина — материал хрупкий, а пятьсот лет — возраст нешуточный.

До самого вечера мы сидели у старого историка. Когда собрались уходить, Мишка спросил:

— А вы про каждую улицу Москвы знаете? Про каждую-каждую?

— Не про каждую. Археологи специально изучают историю трассы метростроя.

— А вы все эти книги прочли? — спросила Катя и показала на высокие шкафы. Там, за стеклом, темнели толстые тома.

— Все. А вы знаете, чем отличается любопытство от любознательности?

— Не знаю, — сказали Таня, Леденчик, Борис.

Историк немного подумал:

— И я не знаю.