Шесть тетрадок

Бумажный мячик на резинке

В наш двор пришёл китаец.

Несколько дней назад приходил стекольщик с большим плоским ящиком. Стекло блестело, а стекольщик кричал на весь двор:

— Кому вставлять стёкла? Кому стёкла вставлять?

Ещё приходил старьёвщик — старик с серой бородой. Он тоже кричал, только слова были другие: «Старьё берём!»

Мы так и звали его: «Старьёберём».

Бывал в нашем дворе низенький весёлый точильщик: «Точить ножи-ножницы, бритвы править!»

Но лучше всех был, конечно, китаец.

У китайца маленькое жёлтое лицо, синие штаны и широкая синяя рубаха без ремня.

Вот он встал посреди двора и закричал высоким резким голосом:

— Бутылки берём!

Потом помолчал немного, хитро посмотрел на нас и крикнул вверх, в небо:

— Игрушки даём!

Он мог и не кричать. Мы и так знали, что у него в мешке разрисованные, лакированные, самые красивые на свете игрушки. И любую игрушку можно получить бесплатно, если сдать китайцу бутылку. «Бутылки берём! Игрушки даём!»

— У нас дома целых две бутылки, — сказал Сашка Пучков и побежал к себе на второй этаж.

Всё-таки плохо, когда папа совсем непьющий. Ну что у нас дома? Одна-единственная бутылка с постным маслом. Я и сейчас будто вижу эту бутылку — она гранёная, а вместо пробки — бумажка. Бутылка стояла в кухне на окне.

Китаец ждёт посреди двора, где мы всегда считаемся перед игрой. «Заяц белый, куда бегал?..» Он опустил серый мешок на землю у своих ног, он играет ярким, сверкающим мячиком.

Бумажный мячик, набитый опилками. Сказочное чудо, живое и разноцветное. Юркий живой бумажный мячик.

Китаец отбрасывает его далеко, как будто мячик ему не нужен, а мячик, как заколдованный, снова возвращается в маленькую жёлтую руку.

Все видят, что мячик на резинке, и всё равно это чудо: китаец его бросает, не глядя, куда попало, а мячик возвращается каждый раз на то же место: в маленькую сухую руку.

А в мешке столько всякой пёстрой красоты! И пахнет из мешка краской, клеем — новыми игрушками. Я наклоняюсь над открытым мешком. Зелёная жужжалка на тонкой палочке, похожей на карандаш. Крути её тихонько, а маленькая коробочка ходит вокруг палочки и громко жужжит, непонятно почему.

В картонном ящике — чёртик. Простой ящичек. А откроешь тугую крышку — чертёнок выскочит на тебя, как будто хочет напугать. Но он совсем не страшный, весёлые рожки и розовый язык на чёрной мордочке.

Если бы у меня был такой чёртик, я назвала бы его Славиком, он бы дружил с куклами Клавдей и Зоей.

Я несусь домой, вбегаю в кухню. В кухне пусто, погашены все примуса, соседи на работе, и мамы нет дома. Вот она, бутылка. Правда, в ней ещё много масла. Но это ничего. Масло можно вылить. Разве мама помнит, сколько у неё оставалось масла? Есть масло или нет масла — какие пустяки. Скорее, а то китаец уйдёт. Я слышу, как во дворе звенят бутылки. Пучков, наверное, уже выбирает игрушки. И вот заверещала пищалка: «Уйди, уйди, уйди».

Масло выливается в раковину. Медленно, тяжело льётся тонкая струйка.

Китаец всё ещё стоит посреди двора. Около него Мишка. А Пучков в стороне играет новым мячиком на тонкой резинке. И в это же время, раздув щёки, надувает резиновый шарик «уйди-уйди».

Я протягиваю бутылку китайцу. Он смотрит на меня своими узенькими глазами и говорит:

— От масла — нет. Мыть плохо, от масла не берём.

Я стою с бутылкой, она мутная и заткнута свёрнутой бумажкой. А бумажка пропиталась маслом.

Значит, он не даст мне чёртика в коробке, не будет у меня жужжалки. А мячик на резинке будет прыгать в руке у Сашки Пучкова.

Мишка стоит рядом со мной и молчит. А что он может сказать?

Вдруг китаец наклоняется над мешком.

— На! Будет другой раз — отдай бутылка. Чистый бутылка.

И он протягивает мне оранжевый мячик. Он глянцевый, тяжёлый, похожий на половинку апельсина.

Я держу мячик, а китаец улыбается и кивает:

— Играй. Ты маленькая детка.

— Меня скоро в школу запишут, — отвечаю я. Надеваю резинку на палец, и мячик отпрыгивает от меня далеко, почти до Пучкова. А потом возвращается в руку, легко бьёт по ладони и снова отскакивает.

Мишка смотрит на мячик.

— Прыгает, — говорит Мишка. — Крепкая резинка. Хороший мячик.

Китаец закидывает мешок на плечо и уходит со двора.

— Мишка, — говорю я, — я уже наигралась, бери этот мячик. Бери, Мишка, мне не жалко.

Но он не берёт. Он не отвечает мне и не смотрит в мою сторону. Мишка смотрит на ворота. Оттуда идёт Таня Амелькина, солнце горит у неё в волосах.

Я изо всех сил швыряю мячиком в забор. Мячик тупо стукается о доску, рвётся яркая глянцевая бумага, на землю сыплются опилки.

Я стараюсь не плакать, но мне очень хочется плакать. И всё-таки я не плачу. Пучков перестаёт играть и кричит:

— Рёва-корова! Турецкий барабан!