Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2

LXXII КОЛОНИЯ

Реми отнес на чердак несколько охапок какого-то вида папоротника, в обилии произраставшего вокруг дома, расстелил наверху шкуру пантеры, смастерил два стула, подобные тому, что стоял у него внизу, и чердак превратился в жилище для новоиспеченной Евы. Он разглядывал юную бирманку, пожирая ее глазами, и находил ее очаровательной: длинное одеяние небесного цвета, стянутое в талии шелковым пояском, с живописной вышивкой у шеи, с рукавами, сильно расширявшимися по краям; соломенные сандалии, сплетенные для ее детских ступней. Обнаженные руки, кожа на которых была чуть темнее, чем на лице, прекрасных очертаний. Глаза, полные признательности, словно вопрошали: «Могу ли я что-то сделать для тебя за те неприятности, которые доставила тебе?» Со своей стороны, Реми делал все, чтобы девушка забыла о своих несчастьях. Вот с такими чувствами они и стали обмениваться первыми словами то на бирманском, то на французском.

Не могло быть сомнений в том, что она происходила из какого-то племени, занимавшегося земледелием и скотоводством, поскольку сейчас же принялась ухаживать за домашней живностью. Она потребовала для кабана и его подруги отдельных жилищ, и в тот же день был сооружен еще один свинарник. Бычок тем временем подрастал и мог вполне обойтись без материнского молока, которым, впрочем, продолжал еще питаться то ли из лени, то ли из чревоугодия. Бирманка плела из высоких и тонких трав корзины, такие плотные, что в них, точно в деревянных или фаянсовых кувшинах, можно было держать молоко. Она собрала яйца, разделила всех кур на наседок и несушек — и теперь у них каждый день были свежие яйца, а вокруг дома бегали и пищали цыплята.

Еще одно важное открытие: девушка объяснила, что, оказывается, буйно вьющееся растение, опутавшее здесь всю землю, и был бетель. А еще умела выращивать кукурузу и пшеницу и научила этому Реми. Ему же очень понравились его новые занятия, позволявшие постоянно быть рядом с юной особой. Через два месяца она вполне освоилась. В свою очередь Реми собрал мельницу и научил хозяйку выпекать хлеб. Она делала из сливок масло и сыр, и благосостояние в доме пошло в гору.

Она знала, как получать нитки и леску из льняных волокон. Соорудила рыбные снасти, и рыба стала ее вкладом в запасы съестного в доме. В скором времени Реми обнаружил, что домашнее хозяйство слишком разрослось, и справляться без помощников становилось все труднее. Он решил отправиться в Тунгу, расположенный не далее чем в пятнадцати лье, чтобы купить негров или нанять себе прислугу. Он также хотел выяснить, можно ли сбыть часть бетеля, которого в изобилии ежегодно заготавливала Ева. Его теперь было куда больше, чем необходимо было им самим.

Одним утром, вместо того, чтобы выпустить коня, Реми взнуздал его, оседлал и вскочил верхом; тут же, однако, он заметил, что и кобыла, никогда не покидавшая своего спутника, готова пуститься в странствие вместе с ним без всякого на то принуждения: она была в узде и оседлана, а ворота изгороди распахнуты. И в ту минуту, когда он хотел выехать в ворота, путь ему преградила Ева. Вытянув руки, вся в слезах, она повторяла два слова, выбранные ею из ее скромного французского запаса:

— С тобой, с тобой, с тобой.

Реми очень не хотелось бросать ее одну на несколько дней: он боялся, что в его отсутствие с ней приключится какая-нибудь беда. Ева не смогла бы защитить маленькое, едва зародившееся поселение в случае нападения на него. И потом, если уж суждено было чего-то лишиться, Реми предпочел бы потерять, скорее, свой дом и скотину, чем девушку. Ружья и порох были упрятаны в каменный погреб. Это, по мнению Реми, было самым ценным из всего, что предстояло оставить: имея оружие, можно было попытаться отвоевать все, что оказалось в неприятельских руках. Что до животных, мысли о них не доставляли Реми ни малейшего беспокойства Почти все они были травоядными и прекрасно смогли бы сами позаботиться о своем пропитании. Он полез в свою казну и взял еще двадцать пять луидоров. Наконец, вполне довольный, что не оставляет ничего такого, о чем болело бы сердце, Реми вручил заботу о своей маленькой ферме Всевышнему. У Реми нашелся компас — с его помощью он думал добраться до Тунгу. По пути им предстояло перейти один из притоков Ситауна. Реми надеялся отыскать брод, но его юная подруга жестом дала понять, что поиски брода бесполезны, а вот плавать она умеет. Они взялись за руки и направили своих скакунов к реке.

В тот же вечер они добрались до Тунгу.

Пегуанцы, живущие вдали от крупных населенных пунктов, не привыкли пользоваться деньгами. Они обходились небольшими золотыми слитками, которые протирали камешком, чтобы проверить, держат они в руках чистое золото или с примесями. Но вообще золото не имело в Бирме широкого хождения и использовалось разве что для того, чтобы золотить пагоды. Зато было распространено серебро, которое добывали в рудниках.

Вскоре выяснилось, насколько полезна Ева: она знала бирманский и служила переводчиком, и к тому же обнаружилась тысяча мелочей, необходимых в молодой колонии, которые Рене наверняка забыл бы купить; зато вспомнила Ева.

Но самым важным было то, что в обмен на бетель, который все находили превосходным, можно было приобрести любую провизию, а торговцы, которых они повстречали, обязались за три месяца скупить у них все их запасы.

При этом не было нужды ехать в город: торговец сам обещался быть в колонии, отныне получившей название Земля бетеля.

Реми купил негров — двоих мужчин и двух женщин, нанял двоих юношей, знакомых с искусством выращивания риса, и двух женщин в помощь Еве для ухода за скотиной и заготовки бетеля. Затем он приобрел буйвола и буйволицу, хорошо вымуштрованных, для волочения плуга, который Реми собирался смастерить сам. Плуг задумывался с деревянным лемехом вместо железного.

Обратная дорога заняла три дня, так как люди и вьючные животные не поспевали за лошадьми, исключая время, когда те утомлялись и замедляли шаг. Реку они перешли без приключений и вскоре уже могли видеть свое жилище.

Едва завидев их, им навстречу выбежали собаки, а вслед за ними двинулась и вся остальная живность. Лишь петух по-прежнему возвышался над изгородью, наседки продолжали пасти свой выводок да кошачья пара застыла по обе стороны ворот подобно сфинксам.

За время отсутствия хозяев не изменилось ничего. Реми, возвратившийся из столь удачной поездки, убедившийся, что и дома все благополучно, воздел руки и поблагодарил Небеса. Ева, решив, что он тянет руки к ней, застенчиво отпрянула. Реми, впервые за все время, привлек ее к себе — их губы встретились и слились в поцелуе.

Отныне нелюдимость Реми начала постепенно пропадать: он перестал читать Робинзона Крузо, а единственным напоминанием о книге стало имя одного из негров, которого нарекли Пятницей. С этого момента все обязанности по дому были распределены, а дни стали более организованными и упорядоченными.

Искусный мастер, Реми вскоре изготовил плуг, впряг в него буйволов и пропахал десяток арпанов земли, которые потом засеяли. После столь удачного применения плуга стало ясно, что прежняя изгородь бесполезна Реми возвел новую, охватившую и эти десять арпанов. Через некоторое время пшеница дала ростки. Один из молодых людей, нанятых помощником в земледельческих работах, обнаружил болотистую местность, в которой были вырыты канавы, — здесь была устроена рисовая плантация.

На второго юношу, склонного к охоте и рыболовству, возложили обязанность добывать провизию. Но, поскольку местность изобиловала дичью и рыбой, у него еще оставалось время помогать одной из негритянок, знавшей толк в бетеле, поднимать и расширять плантацию, с которой Реми связывал свои надежды на процветание.

Ева и вторая негритянка теперь без особого труда управлялись со скотиной и домашним хозяйством.

Благодаря такому подкреплению маленькая колония принимала все более достойный вид. Если в прошлом негры работали, чтобы их не били, то теперь — чтобы быть сытыми. Они чувствовали себя скорее слугами, нежели рабами, и готовы были трудиться с утра до ночи. Довольны и веселы были все обитатели колонии, за исключением самого хозяина: правда, он больше не был мизантропом, но теперь дело обстояло куда серьезнее: он был влюблен.

Ева в свою очередь любила Реми всем сердцем и всей своей невинностью. Ее теплота и нежные слова заставляли его трепетать. Эта взаимность и поражала его в самое сердце: если бы Ева его не любила, если бы не произносила слов любви, он нашел бы силы противостоять своему одинокому чувству; но бороться против своего чувства и против любви Евы было выше его сил.

Предвидим вопрос на устах наших читателей: «Но почему тогда…?» Ответим прежде, чем вы договорите: потому что Реми, достойный человек и прекрасное творение, законный сын Матюрена Реми и Клодин Перро, ни за какие блага на свете не мог согласиться на то, чтобы его сын-первенец и другие его дети оказались незаконнорожденными.

И вот, когда он метался таким образом между соблазном и долгом, однажды вечером залаяли собаки. Это был не злой лай, предупреждающий об опасности, а, скорее, дружелюбный, даже, если позволено так сказать, братский, словно встречал доброго друга. Рене пошел отпирать ворота: тот, кто в них только что стучался, на самом деле оказался братом.

Это был французский иезуит, прибывший христианским миссионером в Китай и надеявшийся, по-видимому, здесь же обрести вечный покой.

— Дважды добро пожаловать, святой отец! — обрадовался Реми. — Вы даже не представляете, что вы нам привезли! Мы никогда не сможем отблагодарить вас!

— Что же я мог привезти для вас такого необыкновенного, дети мои, — спросил человек Божий.

— Вы привезли спасение этой юной особе, а мне — счастье; она язычница, этим же вечером вы будете ее крестить. Я люблю ее, и вы нас завтра же обвенчаете.

Поучение новообращенной не было долгим.

На вопрос, признает ли она другого бога, кроме бога Реми, она ответила «нет».

Хочет ли она жить и умереть в той же вере, что и Реми?

Она ответила «да».

В тот же вечер Реми назначил свадьбу — на следующий день и отменил все завтрашние работы.

Наконец Реми вместе с отцом-иезуитом поднялись на небольшой холмик, на вершине которого стоял крест: перед ним по утрам и вечерам Реми истово молился.

— Отец мой, — молвил он человеку божьему, — вот то место, где завтра вы нас благословите, и даю вам слово: всего через год после вашего благословения на этом месте будет стоять часовня.

На следующий день в присутствии двух негров, двух негритянок, а также двух пегуанцев Реми и Ева связали себя узами брака.

Обряд бракосочетания был совершен сразу после крещения, так что, получив при переходе в нашу веру столь ничтожную толику наставлений, Ева едва ли успела даже подумать о грехе в промежутке между крещением и венчанием.

В тот же день священник ушел, на прощанье, по старинному обычаю, благословив хозяина, хозяйку, слуг, всю живность и само жилище.

Между тем животные не собирались ждать благословения: теленок вырос во взрослого годовалого быка, буйволица произвела на свет маленького буйволенка, кобыла разродилась жеребенком, кошачья пара обзавелась шестерыми котятами, собаки — десятью щенятами. Что до свиного семейства, то их потомство никто и не собирался считать, а молодым поросятам, едва родившимся, уже не терпелось быть похожими на взрослых кабанов.

Вскоре ждали приезда торговца. Он появился в сопровождении двоих своих собратьев, быстро оценивших годовой доход, который может приносить Земля бетеля. Тот, с которым Реми заключил сделку раньше, привез за товар заранее условленную сумму. Но урожай оказался в три раза большим, чем ожидалось, так как маленькое хозяйство Реми дало не менее 9000 талков. И потому двое других торговцев, предполагавших, что здесь их ожидает выгодная сделка, запаслись мешочками, полными маленьких золотых брусочков, заменявших деньги в бирманской торговле.

Коммерсанты предложили Реми такой договор: они берут на себя обязательство выплачивать ему каждый год по пятнадцать тысяч талков, из которых двенадцать — за бетель, а остальные три — за кукурузу₍ рис и пшеницу. В случае же неурожая какой-либо из культур Реми компенсирует недостающее количество бетелем.

Торговцы обязались прислать двух буйволов, негров — четверых мужчин и двух женщин и двоих пегуанцев. Один пегуанец должен был быть столяром, другой — слесарем.

Через девять месяцев и несколько дней с того дня, как ушел священник, Ева родила мальчика, который получил имя Жюстин. Акушеркой, принимавшей роды, была одна из негритянок, и она замечательно справилась со своей новой обязанностью. Крестила первенца отцовская рука Реми в часовне, которая выросла на том же холмике, где они поженились. Такая верность данному обещанию, несомненно, сулила счастье, потому что через год, а затем еще через два другие сыновья Реми были наречены здесь именами Жюль и Бернар.

Прошло еще три года, и на этот раз уже дочь была крещена Аддой.

Старший из сыновей Реми посвятил себя сельскому хозяйству, охоте и рыболовству. Второй сын, Бернар, пошел подмастерьем к слесарю, а третий, Жюль, стал учиться у столяра, которого прислали Реми его компаньоны.

Стоит ли рассказывать о том, что колония процветала, росла и ширилась. И вот наступило время, когда хижины в колонии уже казались слишком маленькими и тесными, и Реми принял решение на их месте построить большой дом — жилище для виконта Сент-Эрмина, а вокруг настроить домов поменьше, в которых будут жить Реми, его семейство, прислуга и другие работники колонии.

Реми составил план будущего дома виконта, и, поскольку это было событие, которого все ждали с нетерпением, каждый счел своим долгом добавить что-то от себя в этот план. Двое юношей уже были достаточно крепки и умелы, чтобы вместе со своими мастерами принимать участие в работах. Реми воплотил в формах балок и веранд все свое плотницкое искусство. Затем, в то время как Ева занялась внутренним убранством дома, украшая его тканями, привезенными из Прома, Пегу и даже Калькутты, занялись постройкой других домов в деревне, которых должно было быть никак не меньше пятнадцати или восемнадцати.

На эти грандиозные труды ушло два года; но колония постоянно развивалась, она уже приносила пятнадцать — восемнадцать тысяч талков, или почти шестьдесят тысяч франков, и работа подвигалась куда быстрее, чем ожидалось.

Трое сыновей Реми выросли в красивых и статных юношей, и все трое искусно владели оружием.

Дважды маленькая колония подвергалась нападениям пиратов; но благодаря четырем блокгаузам, возвышавшимся по углам, им был оказан такой прием, что сил и надежд на новый штурм у разбойников не оставалось.

Жюстин превратился в настоящую грозу для незваных гостей, будь то люди или звери. Если в радиусе двух-трех лье вдруг показывались тигр или пантера, Жюстин тут же вскидывал на плечо свое ружье, засовывал за пояс отцовский топор и не возвращался, пока свирепая кошка не была умерщвлена. В тот день, когда он вошел в столовую в тигровой шкуре, наброшенной на голову и плечи, и увидел тех, кого столь долго ждали, он убил одиннадцатого тигра.

Годом раньше большое горе свалилось на эту прекрасную семью, на слуг и рабов — всех обитателей колонии: жена Реми, мать троих сыновей и прекрасной девушки, скончалась.