Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2

LXXXI ВОЗВРАЩЕНИЕ (2)

Внезапно один из купальщиков вскрикнул и скрылся под водой: это кайман незаметно подобрался к нему, схватил за ногу и тащил под воду. При этом крике ужаса и отчаяния другие купальщики бросились к берегу; как вдруг позади одного из них воду взбурлила огромная рептилия. Тот, за которым она гналась, удвоил усилия и вскоре достиг берега. Не успел он ступить на него, как позади показалась из воды голова, и вот уже передние лапы чудовища скребли землю. Негр, шагов на десять опережавший зверя, побежал что есть сил в сторону Рене.

— Ну и где же он? — спросил тот, смеясь.

— Это кайман, которому захотелось позавтракать моей плотью, — ответил негр, задыхаясь.

Между тем кайман выбрался на берег и собрался в погоню за негром, на которого смотрел не отрываясь; так казалось беглецу.

— Вот как! — удивился Рене. — Неужели кайманы могут нападать на людей вдали от воды?

— Думаю, что вполне, хозяин, особенно если раньше они уже изведали человечины; да вот и он, сейчас примется за охоту.

— Несчастный, ты же безоружен! — сказал Рене.

— Нет нужды, — ответил негр и обратился к своим приятелям: — У меня нет нужды, а вы подходите, вон то дерево — оно мне нужно.

Заметив, что вокруг объекта его охоты собралось еще трое или четверо его породы, кайман остановился, соображая, стоит ли забираться дальше.

Негр подошел к нему так близко, что кайман раскрыл огромную пасть, думая, что тот решил добровольно в нее броситься. Неожиданно пасть захлопнулась с тем же звуком, с каким доски падают одна на другую; но зверь ничего не поймал, кроме воздуха.

Он продолжил преследование равномерными рывками по четыре-пять шагов.

Но и африканец уже добрался до дерева, выбранного им как необходимая деталь развлечения, которое они сейчас устроят кайману.

Время его пришло: кайман был в десяти шагах. Негр разбежался и с легкостью обезьяны взлетел по ивовому дереву.

Рене уже думал, что негр в безопасности; но тут кайман, с трудом зацепившись за ствол, подобно гигантской ящерице полез за негром. Тот запрыгнул на одну из отходящих в сторону ветвей дерева. Кайман, аппетит которого от этого спринта и от разочарования лишь обострился, отважился за ним туда же. Сейчас погибель негра казалась неизбежной, кайман полз по ветви, и зрители затрепетали. Но вот негр уже на конце ветви, откуда мягко спрыгнул на землю.

Тут уж все его друзья сбежались на подмогу и, схватившись вместе за конец ветки, дружно ее затрясли, и так ее закачали, забросали из стороны в сторону, затолкали, что кайман, какой он ни твердолобый, а все же понял, что угодил в ловушку. В отчаянье, раскаиваясь, что его понесло на дерево, он вытянулся по всей длине ветки и вцепился когтями, пытаясь как-то сохранить равновесие, несмотря на сильные толчки. Наконец, перевернувшись на ветке, как переворачивается седло на коне, сползая со спины на брюхо, он упал.

И так как он оставался недвижим, негры дружно бросились к нему: он упал головой вниз и сломал себе шейные позвонки.

Через час уже путешественники, устроившись вокруг большого костра, поедали каймана, вместо того чтобы кайман поедал путешественников.

Ночь опустилась быстро. Рене приказал своим людям собрать или нарубить дров для большого ночного костра, который отпугивал бы и держал на расстоянии разных рептилий, диких тварей или кайманов.

Предосторожность тем более уместная, что запахи жаркого могли привлечь сюда всех любителей полакомиться мясом, сырым или жареным.

Через десять минут древесины было собрано на всю ночь. Рене превратил костер в подобие живого огневого рубежа, который следовало все время подкармливать там, где он обессилевал. Затем, раздав бетель, чтобы поднять у людей настроение, Рене отправил их всех спать, объявив, что он и Франсуа будут бдить за них всю ночь и стеречь от всего.

Огонь горел, началась ночь вместе с ее обычным мрачным концертом: рычанье тигров и мяуканье пантер, жалобы кайманов, похожие на детский плач, — казалось, все звуки были призваны, чтобы нагнать страх на человека, а лес, вода и джунгли уступили поле брани армиям демонов, готовых растерзать друг друга И только воздух еще был не занят; но через час и над огнем начали порхать летучие мыши, огромные, словно совы, и вмешивать свои пронзительные ноты в общую устрашающую симфонию, пролетая сквозь клубы дыма, словно вздымавшегося из раскрытого жерла преисподней.

Нужно было иметь сердце, закованное в ту тройную стальную броню, о которой говорит Гораций[58], чтобы не затрепетать от этого гомона, наверное, так должен звучать хаос. Франсуа, будучи храбрым человеком, на мгновение почувствовал, как его мужество слабеет. Опершись одной рукой на плечо Рене, второй он показал ему на скачущие огоньки в лесу, в тридцати шагах от их костра.

— Молчи, — ответил Рене, — я их вижу.

Достав ружье и приложив его к плечу, он невозмутимо, словно перед ним обычная мишень, выстрелил.

Устрашающее рычание было ответом на выстрел; затем, словно то был сигнал, отовсюду раздались рычания, им не было числа и они окружали их маленький ночной дозор. Только со стороны озера все было пока спокойно.

Джунгли им грозили!

— Подбрось в огонь дров, — только и сказал Рене.

Франсуа повиновался.

Бирманцы и индусы, просыпаясь и резво вскакивая, становились кто на колени, а кто в полный рост.

— Кто из вас, — обратился к ним по-английски Рене. — сможет подняться на дерево и срубить все его ветви?

Вызвался один бирманец; попросил у Франсуа его абордажную секиру и с обезьяньей ловкостью влез на ближайшее к костру дерево. Ветви его повалились со всех сторон с удивительной быстротой, доказывавшей, что, взявшись за дело, дровосек понимал, что медлить нельзя. К счастью, дерево, на которое он забрался, оказалось хвойным, и едва его подрубленные ветви начали падать в огонь, как он поднялся настоящим боевым заслоном между лагерем и дебрями.

Тем временем из того места, куда Рене направил свой выстрел, слышалось рычание: то ли раненый тигр не хотел умирать, то ли, как заведено у этих животных, звал свою подругу либо, напротив, рычала над его телом самка. Рене начал перезаряжать свое ружье, потом Франсуа ему передал еще четыре — это была вся их тяжелая артиллерия. Собрав головешки, Рене принялся швырять их в хвойное дерево, чтобы оно стало мощным подкреплением их уже горевшему очагу. Скоро огонь охватил дерево от подножия до самой макушки, и оно, пылая как большой праздничный костер, осветило местность на пятьдесят шагов.

На берегу озера в это время показались кайманы, пытавшиеся незаметно подкрасться к людям каравана.

Рене поспешил навстречу двум огромным ящерам, нерешительно медлившим, сторонясь огня. Их большие и обычно бессмысленные глаза сейчас выражали изумление, а туловища, чувствовавшие жар, двигались и извивались с непривычным проворством. Глаза кайманов блестели словно пятифранковые монеты, и этого Рене вполне хватило. Он пустил пулю в глаз ближайшему из кайманов, которого отделяли от него не более десяти шагов. Животное судорожно выпрямилось, затем перевернулось на спину и замерло в нескольких шагах от озера.

Тем временем негр, устроивший игру с кайманом, не то как охотник, не то как дичь, схватил горящую ветку и, пользуясь ею как рогатиной, вонзил в пасть другому чудовищу. Кайман, издавая страшный рев, бросился наутек к озеру. Еще один кайман, напуганный бедой, что приключилась с его товарищем, уже сам пятился обратно, пока не скрылся в воде.

Между тем дерево горело, осыпая с вершины полыхавшие ветви, огонь с них перекидывался на высокую траву и деревья рядом. Вскоре большой костер разросся, забушевал вокруг, превращаясь в еще более надежную ограду; ветер, дувший со стороны озера, разносил огонь. И по мере того, как он распространялся, слышались голоса животных, потревоженных либо обожженных.

Среди этих криков можно было различить шипение змей, в спешке убиравшихся на деревья, которые вздрагивали под ними от их движений.

— Теперь, друзья мои, — сказал Рене, — думаю, мы можем спать спокойно.

И, устроившись в самом центре огненного круга, через пять минут он уже спал так крепко и безмятежно, словно находился в каюте своего корабля.