Шофер. Назад в СССР. Том 3

Глава 30

Я почувствовал, как адреналин все быстрее и быстрее разгоняет сердце. Пятеро, не считая Щеглова, на меня одного. Если что-то пойдет не по-нашему, то шансов у меня никаких. Радовало меня только одно обстоятельство: сейчас все шло по-нашему.

— Ну? Че молчишь, морда деревенская? — Закричал жирный мне чуть не на ухо.

Я поморщился его голосу, а потом еще и тому, что он сильнее сжал меня за волосы. Лезвие ножа неприятно царапнуло кожу на горле.

— Где ты дел деньги?

Рябой низко нагнулся. Дыхнул на меня ядреной смесью табака с водкой.

— Куда надо туда и дел, — прошипел я ему в ответ.

Рябой раздул ноздри большого своего носа, засопел. Потом поднялся от меня, выпрямился и достал папиросу. Все в комнате терпеливо ждали, пока он закурит. Я боролся с дыханием, чтобы не выдать своего страха.

— Леня. Поиграй-ка на ребрах у нашего героя советского союза, — с издевкой проговорил рябой и сплюнул.

— Эт я, Горелый, с большим удовольствием, — сказал толстый, а потом ударил меня сзади в ухо.

Я упал. Били меня долго и чувствительно, но так чтобы не прибить ненароком. Так, чтобы оставался в сознании. Лица: челюстей, зубов, носа, не трогали, сукины дети. Это, значит, чтобы я говорить мог. Не отбивали ноги, чтобы мог ходить. В общем, отморозки оказались опытные и умелые.

Рябой, которого толстый Леня назвал Горелым, приблизился ко мне, лежащему под стеной, опустился рядом, на корты.

— Але, гараж! — Поднял он меня за волосы, — болтать будем, или добавить?

Я напрягся, и Горелый, кажется, подумал, что я борюсь с болью от побоев, чтобы заговорить. Он даже заулыбался своим мыслям, однако изменился в лице, когда я плюнул ему в харю.

— Ах ты падла! — Закричал он и ударил меня в лицо.

Все мысли просто выбило из головы. В глазах потемнело, а спустя мгновение я почувствовал, как ударился губами в пыльный пол.

— Ану! Тащи его сюда! — Орал разозленный Горелый.

Ну… Еще чуть-чуть… еще немного потерпеть для правдоподобности. Если слишком быстро расколюсь — могут что-нибудь заподозрить, сукины дети… Еще немного потерпеть…

Я почувствовал, как двое хватают меня за рукава, волокут куда-то от стены.

— На колени давай! — Закричал Горелый. — Голову ему задерите. Хочу, чтобы он все увидал!

— Что? Петр Саныч, вы чего это? Мы ж с вами договорились, что будет без крови! — раздался испуганный голос Щеглова. — Тут же все услышат! Все улица услышит!

— А мне по*уй!

— А как же деньги?!

— И на деньги по*уй! Я лучше прибью их двоих как собак, чем буду терпеть, как какой-то хрен с горы мне в морду плюется!

Наконец, меня устроили на колени и толстый больно схватил за волосы. Поднял голову так, чтобы я видел Горелого. Тот, высился надо мной и смотрел злобно, с превосходством.

— Ну че, Игорек, — сказал он. — Будем помирать?

— Пошел… на*уй…

Горелый не ответил. Он полез сзади, за пояс и достал черный, масляно поблескивающий ПМ. Отщелкнул магазин, проверил патроны и вернул его на место. Звонко передернул затворную раму.

Двое бандитов, что держали меня за руки стали сторониться, отворачиваться. Боялись видать, что их заляпает кровью, если что.

Я держался… Еще немного… Чуть-чуть…

— Только начну я не с тебя. А с вон той скотины, — сказал вдруг Рябой и направил ствол на Титка. — А тебя на сладенькое. И будь уверен, одной пулей ты, Землицын, не отделаешься.

— Что?! Н-не надо! Не стреляйте! — Тут же испугался Титок. — Я ничего не знаю! Никаких денег не прятал! Никому ничего плохого не делал!

— А на кой хер ты нам нужен? Таскаться только с тобой, — хмыкнул Горелый и сощурил темный свой глаз. Стал прицеливаться.

— Стой. Я покажу, где деньги.

Горелый обернулся, посмотрел на меня.

— Че, жалко этого лоха? А себя не жалко?

— Лишней крови не надо. И смерти не надо. Отдам деньги без доли. За так.

— Ну спасибо-спасибо, — рассмеялся рябой. — Благодетель наш.

Он стал передо мной. Снова посмотрел сверху вниз.

— Ну че. Рассказывай, чего молчишь? Где спрятал валюту? Куда девал настоящие деньги?

— Я покажу.

Самодовольное, изрытое оспинами лицо рябого изменило выражение. Стало злым. Глаза опасно блеснули.

— Ты нас че, куда-то вести собрался? — Спросил он.

— Без меня не найдете. Деньги хорошо запрятаны. Да и, — я глянул ему прямо в глаза, — если сразу расскажу, то застрелите.

— А почему ты думаешь, что я тебя и так не застрелю? — Горелый ухмыльнулся.

— А ты дай слово, — теперь хмыкнул я. — Что не застрелишь меня и Титка. А я дам вам слово, что вы все свое получите.

— Слыхали, пацаны? — Расплылся в желтозубой улыбке Горелый. — Слыхали, че шоферок говорит? Говорит, чтобы я ему слово дал. Честное пионерское, а?

— Свое собственное, — ответил я.

Пару мгновений мы упирались друг в друга взглядами. Молчали.

— Ну че, лады, — посерьезнев, ответил Горелый. — Даю тебе слово, что не застрелю вас, пока не передашь мне деньги.

— Обещаю передать, — буркнул я.

— Ну и хорошо! — Рассмеялся вдруг Горелый.

Его бандиты заулыбались. Даже щеглов нервно рассмеялся. Я же украдкой вздохнул. Смог их заболтать, отвлечь от того, чтобы застрелили Титка. Сыграл убедительно, хоть и сердце едва в пятки не упрыгало.

— Ну и где же деньги? — Спросил Горелый.

— На низу спрятал, — сказал я. — В одном местечке, на Урупе. Так запрятал, что без меня не найти.

— Ну-ка! Поставьте его на ноги!

— Вставай давай. — Подогнал меня толстый.

Скорчившись от боли во всем теле, я встал, выпрямился.

— Ключи от машины ему верни, — гаркнул на Шкета Горелый, и тот поторопился отдать мне мои вещи, которые забрали, когда стали бить. — Ну че, Игорь, давай за руль! Ты ведешь, а я рядом посижу. Посмотрю, чтобы ты не безобразничал.

— Если там у них чего не так пойдет, я ни тебе, ни твоему начальству смерти станичных ребят не прощу, Караев.

Одетый в гражданское Квадратько протер лоб рукавом. Уставился с пассажирского сидения караевского жигуленка в темноту, туда, где стояла Белка Землицына.

Еще перед тем, как Игорь приехал, они уже заняли место в глубине узенькой улицы, что тоненьким лучиком бежала от пекарни. Машину поставили у двора одной из хатенок. Хозяйку, одинокую старушку под семьдесят, предупредили. Сделали вид, что машина стоит у своего двора.

Впрочем, в темноте, от хлебопекарни их и так бы не заметили. А наблюдение за самой пекарней можно было вести вполне складно. Даже большая машина Землицына, что приехала ровно на условленное место, не помешала обзору.

— Не бойтесь, майор, — сказал Караев, напрягая глаза о темноту, — если что не так, наши сразу внутрь пойдут. Не оставят они Землицына с Титковы. Да только тогда Щеглова не за что будет брать.

— Если мне выбирать между Щегловской виною и жизнями наших станичных парней, я выберу Землицына с Титковым.

— Не практично, — пожал плечами Караев, наблюдая за Белкой. — Но вполне понятно.

— Да чего ж ты такой бездушный, а? — Глянул на молодого КГБшника майор милиции, — чего тебе хороших ребят совсем не жалко?

— Эх, майор-майор, — вздохнул Караев. — Это вы тут, в своей станице, сидите да горя не знаете. А меня помотало по родной стране как надо. Тут иной раз такая сволочь бывает, что никакой души на них не напасешься. Ну тихо, идут вон.

— Слава те господи, — выдохнул Квадратько.

По правде говоря, очень он боялся, что что-то пойдет не так, и Землицына вместе с Титковым придется выковыривать из пекарни силой.

— Гляди, че творят, сукины дети, — хрипловато проговорил Караев.

Он наблюдал, как в полутьме замаячили силуэты. Группа людей направлялась к Белке. Один оббежал с водительской стороны и забрался внутрь. Свет плафона разогнал тьму и Караев увидел Землицына. Вместе с ним в машину садились еще трое. Двое полезли в кузов.

— Вон Землицын, вон Щеглов — напрягся Квадратько. — А второй заложник где? Куда Титка дели?

— А Титка, походу, внутри решили оставить. В пекарне.

— Тфу ты! Зараза! — Сухо сплюнул Квадратько и тихо выругался забористым матом. — и машины своей не беруть, черти.

— Угу. Охрану оставили, — задумчиво проговорил КГБшник. — Перестраховываются. А мож собираются, как деньги будут, прихлопнуть обоих по отдельности.

— Этого нам никак нельзя допустить, — решительно ответил майор.

Белка тем временем зарычала двигателем. Ее глаза-фары вспыхнули ровным желтым светом теплых ламп. Машина сдвинулась, захрустел под ее могучими колесами гравий.

— Теперь вся надежда только на наших, что на низу ждут.

— Щас подальше отъедут, — Караев достал свой пистолет Макарова. — Пойдем внутрь, второго вызволять. Почти все уехали. Там их теперь раз-два и обчёлся.

— Давай погодим, пока свет от Белки не пропадёт.

Квадратько пронаблюдал, как желтоватый ореол от фар самосвала медленно развеивается по мере того, как машина все дальше и дальше уходит от пекарни.

— Ну че? — Напрягся Караев.

— Обождем, — нервно сглотнул Квадратько. — А то вернуться еще. Мало ли чего.

— Да походу все, — прошептал КГБшник. — С концами уехали. Ну что, товарищ майор?

— Да че-че, — Квадратько достал и свое табельное, по-бычьи выдохнул распаляясь. — Берем их горяченькими.

— Ты куда нас завел, морда? — Зарычал на меня Горелый. — Я тебе чего, гусь лапчатый по рекам плавать?

Белка замерла на небольшом крутом бережу. Спереди, почти под колесами, журчал мелкий, но широкий канал, бегущий перед основным руслом реки, до которого идти метров триста.

— Дальше только пешком, — проговорил я, глядя в черное дуло пистолета, который Горелый направил мне в лицо. Щеглов, сидевший в кабине третьим, от этого аж побледнел.

— Чего не едем?! — Застучал по крыше толстый, который вместе со Шкетом сидел в кузове. — Трогай, командир!

— Хайло закрой! — Крикнул в раскрытое окошко моей пассажирской двери Горелый, и копошение за кабиной почти сразу прекратилось.

Бандит тут же посмотрел на меня.

— Ты за кого меня держишь, паря? Я че тебе рыбак, по яица в воде ходить?

— Другого пути тут нету. — Ответил я. — Только дальше, к Урупа пешком. Там я деньги на своем знакомом месте закопал. В чугунке. А далеко так забрался, потому что боялся где-то в станице валюту хранить. Мало ли чего.

На самом деле план был куда хитрее. Место это удобное: с одной стороны лес, с другой — река да скалы, с третьей канальчик. Куда не кинься — не уйдешь, ежели правильно засаду поставить. Да и машины так и так бросить придется. А милицейские уазики за поворотом стоят, за кустами. По темноте их не видать. Но главное, что бандиты без всякого транспорта должны остаться. Если я, конечно, уговорю Горелого сойти.

— Ты мне тут зубы не заговаривай! — Зашипел Горелый. — Давай другим путем!

— Другой тебе еще больше не понравится, — ответил я суховато. — Там с колхозных прудов нужно по Урупу вниз, да только вплавь. Ну или на бревне, по-мальчишески, коль желание такое есть.

— Вот сука! — Выругался Горелый. — Ну, давай эту речку-вонючку на машине переедем! Газуй!

— На машине не выйдет. Берега крутые, илистое дно. Застрянем. Тогда обратно пешком топать придется.

Горелый, рассмотрев противоположный бережок канала, обратил свое рябое лицо ко мне. Явно ему и самому не очень-то хотелось оставаться без машины.

— Тут до Урупа рукой подать, — сказал я.

— Лады. Слазий. — Зло рыкнул он и открыл свою дверь.

Все вышли из Белки. Беспокойные воды канала желтели в свете фар самосвала.

— Шагай первым! — Приказал мне Горелый.

— Ну хорошо. Чего кричать? Я и так слышу.

— Ну! Рот лишний раз не раскрывай!

Я первым вступил в прохладные воды канала, тут же провалился покалено. Медленно стал перебирать ногами по илистому дну. За мной, ругаясь матом, сошел и Горелый. Потом плюхнулся жирный. Поскользнувшись, он ушел с головой. Когда вынырнул, долго ругался, отплевываясь водой. Неловко, подвернув брюки, в воду пошел молчаливый и напуганный Щеглов. Шкет был последним, прорезая воды своим худощавым телом, двинулся он вслед за зампредом.

Когда мы выбрались на тот берег, я глянул на Белку. Самосвал, слепя фарами, остался стоять заведённым, поджидать нашего возвращения.

Потом зашагали мы по гравийной дорожке, которая незаметно перешла в сухой песок, и выбрались на каменисто-песчаный пляж. Уруп бежал здесь по неширокому своему руслу, торопил течение под высокой, метров в шесть, глиняной скалой.

— Ну? Где зарыл? — Злобно спросил Горелый.

— Тут недалеко. Я покажу.

— Да говори уж, чего стесняться?

— Как-то пожить еще хочется, — ответил я, глядя на черный как смоль пистолет в руках Рябого.

Тот не ответил, а только подтолкнул меня идти первым. Наконец, дошли мы до большого сухого ствола дерева, что принес сюда осенью располневший Уруп. Ствол лежал не поодаль от берега, топорщил раскидистые свои корни, набитые засохшим мясом чернозема.

Если бы были мы тут по светлому, бандиты легко различили бы место, где неглубоко закопан чугунок. Это видно было по сырому песку, ведь прикопали клад только несколько часов назад.

Упав на колени, я стал жамкать в руках песок. Наткнувшись на тот, что посырее, стал рыть, пока не добрался до прохладного железа чугунка.

— Давай. Шевелись. Вынай его, — прочеканил Горелый.

Я с трудом вынул чугунок. Открыл крышку. Внутри в авоське, обернутой газетами, лежали пачки денег.

— Вот молодец, — проговорил главарь бандитов. — А теперь давай их сюда. А ты, — он толкнул Щеглова ко мне, — принимай посылочку, фраер. Ух! Должен ты мне теперь по гроб жизни. Думал, бесплатно я буду говно такое за тобой разгребать?!

Перепуганный Щеглов поднял меня блестящие в темноте глаза. Протянул руку. Я передал ему авоську, одернул кисть, как от огня, когда зампред сжал на веревочной сетке свои трясущиеся пальцы.

— Ты чего? — Рассмеялся Горелый, заметив это. — Чего дергаешься, как припадочный?

— Руки вверх! — Неожиданно закричал кто-то со стороны канала.

— Милиция! Стрелять буду!

— Стоять на месте! — Крикнули от леса.

Перепуганный Щеглов вцепился в деньги. Толстый со Шкетом растерялись и заозерались по сторонам. Только у одного Горелого в глазах заблестело понимание. Ничего не сказав, он вскинул пистолет, направил его на меня.