Глава 32

Когда я вернулся домой после всей этой облавы, семья встретила меня спокойно. Дело в том, что только отец знал, что же было на самом деле. Света и Мама считали, что пропадал я на каких-то сборищах, проходящих в связи со всеми этими соревнованиями.

— Игорек! Да где ж ты так? — Спросила меня тогда мать, когда увидела большой кровоподтек на лице, после Гореловского удара.

— Упал с кузова, когда принимал зерно. Все хорошо. Света меня уже посмотрела.

Когда в коридоре я стянул рубаху, чтобы умыться в тазу теплой водою, а мама проходила мимо из дома куда-то во двор, то она просто ахнула, увидев мое тело.

— Божечки! Да тебя что, били, что ли?! — Бросилась она ко мне. Стала рассматривать.

Я быстро обернулся. На боках тоже синели следы побоев.

— Игорек! — Заблестели мамины глаза.

— Тихо-тихо мамочка, — я аккуратно привлек ее к себе, обнял, прижал. — Все хорошо. Ничего дурного не случилось.

— Били тебя? Били, али как?! — Голос мамы стал выше. Видно было, что плачь подошел ей под горло. — Ты с кем-то подрался?!

— Все хорошо, мама.

Дверь в дом открылась и в коридор вышел отец, держа пачку Беломора, он шуршал спичками в кармане.

— Анка, потише ты. Машка спит. У ней завтра экзамены в техникум начинаются. Не надо ее будить.

— Ты сына своего видал?! Видал, спрашиваю?!

Мама отпрянула от меня, чтобы показать отцу многочисленные ушибы на моем голом торсе.

— Да его ж кто-то лупил, как не знаю кого!

— Ань, — странно помягчел отцовский голос. — Он же взрослый уже. Ну почему ты с ним все как с птенцом?

— А как?! А как по-другому?! Для меня, — мама заплакала, — для меня он всегда будет маленький!

Я улыбнулся теплым ее слезам, потому что понимал маму. Понимал, что она чувствует, ведь сам в прошлой своей жизни успел стать отцом. Да только когда чадо твое уже взрослое, стоит его просто отпустить, а не цепляться за мнимую родителям его незрелость.

— Ма, — взял я ее тихонько за плечи. — Сядем? Расскажу я тебе все. Не переживай. Все у меня кончилось хорошо и очень даже удачно. А вот эти все синяки, это так, пустяк и ничего более. До свадьбы заживет.

Мама удивленно уставилась на меня своими глубоко посаженными, но ясными глазами. Приоткрыла губы, подернутые вокруг паутинкой морщинок. Ничего не сказала. Я снова обнял мать. Поверх ее плеча глянул на папу.

Тот улыбнулся своей грубой, но теплой улыбкой. А потом вышел на улицу. Там закашлялся под долгим стажем курильщика.

Тогда закончил я с умыванием, и вместе с мамой сели мы в коридоре, за тот самый стол, за которым Света так любила читать книжки. Рассказал я ей все — от начала и до конца, и про статуэтку, и про Кулыма, и про Щеглова с Горелым.

Глядя на то, как мама блестит глазами, как сдерживается время от времени от того, чтобы заплакать, да прячет рот в широких своих, раздавленных тяжелой работой ладонях, я решил преуменьшать самые опасные моменты, а о некоторых и вовсе замолчал.

— Так ты, значит, не послушал мой наказ, — полушепотом сказала Мама, когда я закончил. — Все равно, наперекор мне пошел. Я же просила, чтобы ты себя берег и никуда не лез. О матери ты своей не думаешь совсем… Неслухмяный…

— Ма, — улыбнулся я и переставил стул ближе к маме, сбоку стала, сел. — Ну не мог я иначе. Если бы я с милицией и с КГБ эту всю игру не затеял, могли бы умереть люди. А злодей бы и дальше продолжал обворовывать простой народ. Это ж ты понимаешь, что Щеглов делал? Щеглов сделанное чужими руками для простых людей отбирал и на том наживался. Из-за таких, как он, все потом и рухнет.

— Что рухнет? — Удивилась мама.

— Ничего, — вздохнул я. — Ничего.

Мама отвела взгляд. Я и сам отвел. Было мне очень грустно от того, что всего через каких-то двадцать лет, рухнет тот мир, в котором, хоть и сохранялось зло, но все же людям жилось спокойнее и теплее.

— А не рассказывал я тебе ничего, мама, чтобы не беспокоить. Я же тебя знаю. Знаю, что ты спать не сможешь, есть не сможешь, на работе тяпку не удержишь, если будешь знать, что я с милицией за бандитами гонялся. Не хотел я тебя беспокоить. А выступить против негодяев я должен был.

— А что же мне делать? Мне что делать, Игорь? Я себе теперь всегда буду душу рвать, когда ты на работу уходишь. А вдруг с тобой там что-то приключиться, а я и знать не буду!

— Понять, ма. Тебе надо понять.

— Что понять-то?! Что понять?! — Вопросила она и с мольбой заглянула мне в глаза.

Мы замолчали. Услышали, как подымается по сходням отец, как возвращается на веранду, увидели, как входит в коридор. Кинув на нас осторожный взгляд, он не побеспокоил, а только тихонько прошел в дом.

— Понять, что я тебя очень люблю. И всегда буду любить, и в двадцать, и в шестьдесят. Уж поверь, я знаю.

Мама не прерывала, а только продолжала внимательно смотреть. Лицо ее было таким удивленным, каким, казалось мне, я никогда ее не видел.

— А еще понять, что я благодарен тебе за жизнь и за заботу. Понять, что теперь я в силах о тебе заботиться и буду это делать всегда и везде. Что бы ни случилось.

Она так ничего и не сказала в ответ. Поднялась из-за стола. Пару мгновений, казалось мне, что сейчас мать с обиды уйдет в дом. Я даже встал, чтобы остановить ее, но она этого не сделала. Мама кинулась мне на грудь, обняла.

— Прости меня Игорек. Прости… — Проговорила она тихонько. — Прости меня. Папка всегда верно говорил. Все верно говорил. Глупыха я круглая и все тут. Курица…

— Ну-ну. Никакая ты не глупыха вовсе. Ты любящая мать, которой и надобно себя так с дитем вести. Но только когда дите это еще малое.

— Вижу я. Вижу, что все в жизни тебе по плечу, — Подняла мама на меня красные свои глазенки. — Сколько уж нам с отцом на голову бед свалилось за всю нашу жизнь, сколько пережили мы невзгод и трудностей, а я все равно вижу, что вырос ты сильней нас. Что все, чтобы у тебя на пути ни встало, все переживешь. А дурехой я была, потому как не хотела того замечать. Хотела тебя еще под юбкой держать, из-за своего собственного никчемного страху!

— Ну, — улыбнулся я ей по-доброму. — А теперь не боишься?

— Теперь не боюсь, Игорь. Теперь я ничего не боюсь.


Эта ночь была душной, а к часу ночи и вовсе в небе загрохотало, заблестели в окнах молнии. Предыдущий душный день обернулся ночной грозою. Весь следующий день шел теплый дождь. Пусть был он и не резвым, а спокойным, но любые уборочные работы по такой погоде проводить никак нельзя. Зерно, напитавшись дождевой влагой, становится капризное к любому с собой обращению: легко портится оно при уборке, а хранению почти не поддается. Нужно было, чтобы дождь перестал, а оставшиеся еще в Красной поля просохли. Соревнования по такому поводу тоже отложили на день.

При этом все равно поехал я на Белке в гараж. Там узнал, что всему отряду, кто поставлен на соревнования, полагается выходной, потому как по документам обычные путевые листы нам сейчас выписывать нельзя.

— Езжай домой, молодой, — Сказал мне завгар, зная, видать, что со мной было прошлым вечером. — Отдыхай. Тебе надо. А к ночи дождь на нет сойдёть. К завтрашнему обеду просохнуть поля, ну и мы снова в бой.

Узнал я так же, что в колхозной конторе, после того как Щеглова взяли, творился настоящий бардак. Председатель колхоза уехал в район по вызову районного прокурора, а в гараже со дня надень начнутся проверки, чтобы выявить кто с Щегловым был заодно.

Все это завгар сказал мне по секрету, потому как на общее обозрение это не разглашается.

— Уж тебе-то можно. Ты мужик надежный, — приговаривал все Завгар.

Послушался я завгара, но поехать решил совсем не домой, а к Машке на работу. Знал я, что сегодня тянула она сестринскую свою смену в поликлинике. Очень мне хотелось с нею побыть наедине.

— Напрошусь на то, чтобы она мне рану от дроби осмотрела, — проговорил я себе под нос, когда ехал уже по Ленина к центру.

Проезжая колхозную контору, я притормозил, потому как необычно много тут было нынче машин. Пропуская белый москвич, смотрел я на здание конторы. На широких ее ступеньках толпилась куча народу.

— Игорь! — Вдруг услышал я. — Игорь!

Глянул на зов. То был Вакулин. Вымокший под дождем, с прилипшими на высокий лоб волосами, бежал он ко мне, прикрывая голову от дождя черной дерматиновой папочкой для документов.

Я срулил из общего потока на стоянку администрации. Вакулин подбежал к кабине, дернул дверь, забрался.

— Ты гляди, морось, — проговорил он, ежась от своей мокроты. — Все никак не проходит. Повезло, что я тебя заметил! — Мы поздоровались за руки. — Ты никуда не торопишься? Можем недолго переговорить?

— Не тороплюсь. Можем.

— Ну и хорошо! Ох, Игорь! После того, что ты вчера с милицией там наворотил, что в вашей конторе, что в нашем райкоме переполох начался. Следственный комитет шурует как надо. Видать, и у вас весь колхоз прошуруют теперь.

— Прошуруют, — кивнул я. — Но кто ни при чем, тому бояться нечего. Пускай выжигают всю эту гниду, что у нас завелась.

— Уже начали! Начали выжигать! — Разулыбался Вакулин. — Аллу Ивановну сегодня утром милиция забрала прямо из райкома, перед тем как мы собирались ехать в Красную. Уже готов приказ о ее временном отстранении. Как только вина будет доказана, в райком дорога ей будет заказана. Отстранят с концами.

— Видишь, выходит, как я и думал, была она с Щегловым повязана. — Ответил я.

— Ну. — Он кивнул. — И не только она.

Вакулин опасливо осмотрелся. Заговорщически подался ко мне.

— Всех подробностей я не знаю, но оказалось, что работала она в связке с кем-то из райисполкома, а те Щегловские плановые расхождения всячески покрывали, ну а Ивановна, в свою очередь, закрывала исполкомовских перед крайкомом, подделывала, значит, отчеты. Ну вот ее, и еще нескольких человек, милиция по этой линии крутит.

— Пускай крутит, коль они туда влезли, — улыбнулся я.

— А знаешь, что это лично для тебя означает? — Разулыбался мне в ответ Вакулин.

— Что?

— Что твое дело с сестрой и ее учебой в Москве теперь в шляпе. Как только отстреляешься на соревнованиях, получишь свою награду. Можешь радовать сестренку, пусть готовиться чемоданы складывать да отправляться в большой город.

— Это отличная новость, — сказал я с улыбкой.

Выходит, что получилось… Что уедет Светка из Красной на время, что будет она далеко отсюда, будет учиться, и никогда не встретится с тем, кто мог ее убить в будущем. Эх… Узнать бы еще, кто этот предполагаемый убийца мог бы быть… Ну, глянем. Может, в будущем…

— В общем, спасибо тебе, Игорь. — Вакулин протянул мне руку, благодарно пожал мою пятерню. — Благодаря тебе в нашем райкоме, видать, наконец порядок наступит. Разгонят там всех, кто под Ивановной ходил. Хоть работать начнем по-человечески. А за тебя я пару слов нашему первому секретарю скажу. Будь уверен, скажу.

На этом мы с Вакулиным и распрощались. Пошел он своей дорогой, обратно в контору, а я погнал в центр, до Машки на работу.

Как обычно бывает по утрам, поликлиника пополнилась множеством пожилых людей. И хотя к десяти часам большая их часть разбрелась уже по другим своим делам, все равно было тут людно.

Мне повезло, Машку я застал почти сразу, как подъехал. Одетая в сестринскую беленькую униформу, которая очень уж ей шла, Маша помогала старенькой бабушке спускаться по ступенькам.

Я остановился и просто залюбовался тем, как интересно Машкина темная, немного кавказская красота выделялась на фоне белой скромности наряда медсестрички. Выждав, пока она спустит бабушку, я выбрался из кабины на дождь, на Белкину ступеньку и крикнул:

— Маш! Маша!

Маша тут же бросила на меня взгляд. Однако против моего ожидания, не кинулась ко мне, а хмыкнула, отвернулась и деловито потопала вверх по ступенькам.

Загрузка...