Пробуждение. Оно пришло не сразу. Как и осознание того, кто я, где я, почему я. Беспамятство отступало рывками, сменяясь то сном, то непродолжительными периодами полудремы. Глаза открывались, видя некое светлое окружение, но мозг совершенно не воспринимал действительность.
Постепенно пришли какие-то звуки: шум, грохот, гул голосов. Светлые пятна начали формироваться в относительно знакомые образы. Я начал отличать людей, образчики мебели, отдельные предметы.
Наконец, восприятие вернулось в относительную норму. Словно кто-то щелкнул рубильником, запустив работу организма на полную катушку. Или же, наоборот, действие транквилизатора резко оборвалось; защитные системы человеческого тела перебороли чужеродное химическое воздействие.
Я осознал себя лежащим на жестких нарах. Приподнялся, сел. Вокруг – пустота, каменные стены, решетки. Хорошо хоть дверь не заперта, а значит я не узник.
Покачал головой, привыкая к ощущениям. Поднял руку, глянул на собственную ладонь, чувствуя, как к телу возвращается послушность. Попытался представить, где нахожусь – никаких догадок не возникло.
– О, оклемался! – в дверной проем заглянула белобрысая голова, круглая, как футбольный мяч, – Надеюсь, блевать не собираешься? Убирать за собой сам будешь!
Прислушался к ощущениям в желудке – рвотных позывов не обнаружилось. Даже головокружение прошло. Транквилизатор окончательно выветрился, словно по заранее установленному таймеру.
Вот, кстати, и ответ. Судя по всему, очнулся я в полицейском управлении. А вернее – в одной из его клетушек.
– Все в порядке, Юркинсон, – процедил, привставая, – И за те деньги, что я тебе приплачиваю, не грех и поухаживать.
– Но-но, Майк, – нахмурился констебль, – Давай потише. Пошли, – он доверительно улыбнулся, – Напою тебя кофе.
Под присмотром Юркинсона выбрался из камеры предварительного заключения. Шагал довольно уверенно, полностью придя в себя. Констебль потащил по узкому коридору, который привел к стеклянной двери с надписью «Кабинет № 11».
Кабинет оказался небольшой тесной комнатушкой, где большую часть пространства занимал огромный стол, заваленный горами разнообразных бумаг. Дополняли интерьер пыльный шкаф и три внушительные стула, один из которых я тут же беспардонно занял. Юркинсон вытащил из шкафа видавший виды электрический чайник. Там же нашлась бутыль с питьевой водой. Констебль взялся за организацию обещанного кофе.
– Давно я тут… отсыпаюсь? – прохрипел, все еще не вполне доверяя голосу.
– Часа два, – откликнулся Пол, – С тех пор, как притащили. Плюс еще время на доставку. Обнаружили тебя уже абсолютно невменяемым.
– Одного?
– Ага. В офисе не нашли ни души. Да и ты лежал так тихонечко, что в первый момент подумали – жмурик. Только потом заметили, что дышишь. А зачем, кстати, приковал себя к столу?
– На всякий случай, – грустно усмехнулся, припоминая детали беседы с Кристиной.
Странный разговор с ней выдался. Столько вопросов – и ничего толкового в ответ. Ни она ни я не узнали ничего такого, о чем не догадывались бы заранее.
Юркинсон закончил колдовать с посудой, передо мной оказался дымящийся стакан с коричневой бурдой, источающей слабый кофейный запах. Скрипнула дверь – в комнату заглянуло милое женское личико. Потом внутрь протиснулась и его обладательница.
– Майк, поздравляю, – с довольным видом заявила Эльза, – Все формальности улажены! Обвинения не выдвигались, так что, фактически, ты свободен. Мы с Полом… с констеблем Юркинсоном считаем, что твоя невиновность очевидна.
– Вот как… – удивленно глянул на полицейского.
– Именно так, – подтвердил констебль, – Есть мнение, что тебя хотели подставить. Но непричастность к гибели Харриса можно считать доказанной.
Я пригубил горячий напиток, поморщившись от неожиданной горечи. Задумался – когда это, интересно, Эльза успела так спеться с полицейскими?
– А Вера? – вспомнил про подопечную, – На нее не повесят смерть этого… Гойла?
– Не получится, – отмахнулся констебль, – У Веры – стопроцентное алиби!
На языке вертелся вопрос – что еще за алиби? Но увидев, как густо покраснел бедолага Юркинсон, решил не уточнять. И дураку понятно, куда ветер дует. Смелость, как говорится, города берет. Вот и крепость с именем Вера «Стальной кулак» Портер, похоже, выбросила белый флаг.
– Так я могу идти? – вопросительно уставился на полицейского.
– В общем, да, – неловко улыбнулся он, – Осталось только закрыть вопрос с показаниями…
В общем, еще час ушел на заполнение оставшихся бумаг. Под умелым руководством Эльзы я поведал констеблю обо всех сегодняшних событиях. Особо, впрочем, в подробности не вдавался. Например, ни словом не обмолвился о таинственном «устройстве», которым якобы обладал покойный ныне Харрис. Да и вообще про разговор с Кристиной упомянул постольку-поскольку, без всякой конкретики.
Когда бумажная волокита закончилась, ощущал себя немного взмыленным. Расспросы казались бесконечными, уточнения – въедливыми, показания – излишними. Брякнуть лишнего не позволяла Эльза, зорко контролирующая процесс дознания.
– Ладно, хватит, – решил, наконец, Юркинсон, – Если потребуется что-то уточнить… – он многозначительно повысил голос, – Одним словом, не покидай, пожалуйста, Лондон.
Ну это, как раз, вполне ожидаемо. Не слишком обременительное ограничение, учитывая то, что никуда и не собирался. Да и наверняка это ненадолго. Главное дождаться, пока суматоха уляжется.
– Поехали, – устало кивнул Эльзе.
– Если не возражаешь, я задержусь, – адвокатесса выглядела смущенной, – Нужно переоформить кое-что, а потом… В общем, у меня планы на вечер…
Кхм, я едва не поперхнулся. Планы на вечер – это мощно. И опять-таки стало жалко, что для меня в этих планах местечка не нашлось. Возможность упущена. Остается только локти кусать.
– Майк, тебя подвезти? – с притворной заботой поинтересовался Юркинсон.
– Нет, спасибо. Пожалуй, воспользуюсь общественным транспортом.
Хватит с меня полиции и их автозаков. Хочется, в конце концов, побыть обычным человеком. Таким же обывателем, как прочие.
Выбравшись из жандармерии, явственно ощутил ветер свободы. Вроде и пробыл в участке не так много, но уже устал от казенной атмосферы, царящей в обители правопорядка. Покинул полицию без всякого сожаления, зато с видимым облегчением.
Позвякивающий старый трамвай провез через центр города. Вышел на остановке за два квартала до офиса. По пути заглянул в магазин – прикупил хлеб, кефир и, немного подумав, взял великолепный букет роз. Твердо решился – позвоню Розалинде прямо сейчас. Свидание, поход в ресторан, хоть что-то позитивное будет в этом долгом безрадостном дне.
Надеюсь, Вуд еще не спит. Вообще-то, время уже ближе к девяти вечера, рабочий день давно окончен. Клиника наверняка тоже в дежурном режиме. Соответственно, звонить придется домой. Не беда! Не в первый раз. Может, и вовсе не предупреждать? Просто заявиться в гости с подарками?
В офисе, как ни странно, горел свет. Осторожно заглянул через порог – и встретился с таким же встревоженным взглядом Джонсона.
– Черт возьми, Майк! – облегченно возопил он, – «Возвращайся в офис и жди там»! Отличное указание! Особенно когда приходишь, а тут никого. А разгром такой, будто стадо слонов потопталось!
Пришлось успокаивать Джона, еще раз рассказав сокращенную версию последних событий. Джонсон слушал с мрачным недоверием, особенно все, что касалось Кристины. В конце повествования подчиненный с презрением выругался.
– Чертовы лонгеры!
В целом я был с ним целиком и полностью согласен. Именно чертовы. И именно лонгеры.
Бытует мнение, что с возрастом люди якобы становятся мудрее. Учатся сдерживать собственные порывы, обретают богатый жизненный опыт, разумность, обрастают интеллектом, наконец. Исходя из этого убеждения, долгоживущие, прожив сотню и более лет, должны бы становиться прямо-таки образцами для подражания – этакими умудренными патриархами, без страха и упрека.
Увы и ах, реальность показывает совсем другую картину. Чем больше человек варится в соку собственного самосознания, тем больше в нем выпячиваются одни стороны характера и притупляются другие. Многие к концу жизни становятся сварливыми и ворчливыми – и дело тут не в возрасте. Просто характер, как острый клинок – требует заточки. А в данном случае обработка производится временем.
Вот и получаем с виду молодых мужчин и женщин, обладающих нравом глубоких старцев: хмурые, озлобленные, не терпящие иного мнения, самоуверенные до жути. Есть, конечно, и исключения. Но я о них не знаю. Да и знать не хочу.
Вслух, конечно, говорить ничего не стал. Мне и так довольно репутации ненавистника лонгеров. Не хватало еще, чтобы сочли за психа!
Пока раскладывал продукты по полкам, Джонсон засуетился у выхода.
– Ну раз тут все в порядке… я пойду? – он смущенно улыбнулся, – Представляешь, пригласил мисс Вуд на свидание! Не хотелось бы упустить такую красотку…
Наверное, я излишне громко поставил кефир на стол. А может и в лице несколько изменился.
– Ты ведь не против, Майк? – не слишком уверенно уточнил Джонсон, – Не хотелось бы портить отношения из-за юбки…
Я? Против? Вообще-то да, но… какого хрена?! Признаться в этом, все равно, что расписаться в собственном слабоумии. Вот Джон захотел – и пригласил! А я болтался… как известно что в проруби, без всякого толка. И, что характерно, Розалинда ведь приняла приглашение. Значит, она не против. Следовательно, моя кандидатура для нее вовсе не принципиальна. Получается, что… На этом мозг устало спасовал.
– Конечно не против, – голос прозвучал слегка напряженно, но в остальном контроль над собой уже восстановил.
Джонсон потолкался еще с минуту, потом пробурчал на прощание нечто невразумительное и хлопнул дверью. Я остался один на один с подступающей ночью.
Ну и хорошо! Даже слегка отлегло на душе. Не нужно никуда звонить, что-то просить, куда-то бежать. Просто еще один тихий спокойный вечер в любимом кресле.
Бесполезный букет полетел в мусорное ведро. Его место заняла непочатая бутылка виски. Я поднялся на второй этаж, с мрачной решимостью оглядывая пустующие хоромы. Широким взмахом сгреб со столика лишнюю рухлядь прямо на пол.
Стакан, лед, алкоголь. Лист бумаги, самописная ручка. Глоток, обжигающая волна тепла в пищеводе.
Начертил большой прямоугольник; ручка вывела размашистую подпись – «Кристиана Слейт». Воспоминания о долгоживущей оказались неожиданно приятными. Словно заново ощутил тепло ее бедра рядом с собственной ляжкой.
Неподалеку изобразил фигуру поменьше – «профессор Харрис». Себя нарисовал маленьким безвольным человечком, состоящим из головы и ног. И, как вершину диаграммы, добавил облачко с большим знаком вопроса и надписью «Устройство?».
И как же, интересно, все это между собой связано?
Громко хмыкнул, глядя на едва начатую бутыль.
Разберемся! Времени на раздумья предостаточно! Как-никак, вся ночь впереди…