Sindroma unicuma.Предновогодье. Внутренние связи

Это могла быть 12.1 глава

Время — величина неоднородная. К такому выводу я пришла, проснувшись ранним утром, когда за окном царила несусветная темень. Глаза открылись словно от толчка, и сон как рукой сняло. Утренние дела давно переделались, а время и не думало сдвигаться с места, растянувшись длинной сосисочной связкой. Помыкавшись неприкаянно по комнате, я снова переоделась и пошла в душ. Уж там-то точно минуты пролетят стрелой.

Сонная Аффа вышла в коридор, когда я, полностью одетая и собранная, закрывала комнату на ключ, решив, что лучше провести время на крыше, чем метаться загнанной крыской по своему чуланчику.

— Ой, а ты уже проснулась? — спросила она, сладко потягиваясь, и пригладила растрепанные волосы.

Морозец покусывал щеки, снег поскрипывал под сапогами, институт возвышался мрачной громадой темных окон. Одинокий плафон по-прежнему пытался героически осветить центральный холл. Благодаря тусклому свету, глаза различили в тени неподвижную тушу Монтеморта, не проявлявшего признаков жизни. Может, он умер, а никто не заметил? — испугалась я и тут же успокоила себя. Вряд ли. Бдительная вахтерша ни за что не допустит непорядка на вверенной территории в виде помершего на боевом посту пса.

На двери вахтерской замок отсутствовал, но внутри стояла темень. Заглядывать я не решилась, все-таки личное пространство, пусть и слегка служебное. Покружив по холлу, передумала идти на чердак. Лучше в столовую схожу. Вдруг работает?

Столовая работала, и некоторые столики оказались заняты завтракающими. Посреди зала в одиночестве трапезничал Алесс, вкушая пищу с тарелок, плотно уставленных на столе. Огненная шевелюра парня выделялась ярким пятном в однотонном интерьере общепита.

Расплатившись на кассе талоном, я устроилась в углу у окна. Неторопливо ела и запивала, с легкой грустинкой размышляя о том, удастся ли когда-нибудь в будущем поесть спокойно и с удовольствием.

Неподалеку завтракал юноша в такой же яркой оптимистичной униформе, что и Агнаил, возлюбленный завхозши из подземелий. Внешностью незнакомец походил, скорее, на эфирное существо, чем на смертную особь: роскошные русые кудри ниспадали на плечи и обрамляли лицо с тонкими и благородными чертами. Соответствуя своему облику, коллега Агнаила ел аккуратно и изящно. Я невольно залюбовалась движениями его вилки.

Неожиданно Алесс, оторвавшись от пиршества, подошел к парню в униформе, поздоровался рукопожатием и заговорил о чем-то вполголоса. В ответ неземной юноша отрицательно покачал головой. Рыжий повысил голос, и мне показалось, начал угрожать собеседнику. В ответ тот выгнул бровь, высокомерно задрал подбородок и, взяв поднос, пересел за другой стол. Алесс с угрюмым лицом обошел юношу, демонстративно задев его локоть, и вернулся к прерванному завтраку.

У каждого свои проблемы, — некстати влезла философская мысль, навеянная сытым желудком.

На улице постепенно светлело, за институтской решеткой просыпался город. В столовой стало оживленнее.

Зайдя в полупустую лекционную аудиторию, поначалу я приняла решение забраться на самый последний ряд, потому что подсознательно хотела спрятаться. Но, как ни скрывайся, а лучше не будет, поэтому уселась на прежнее место в крайнем ряду у окна.

Большое просторное помещение с уходящими вверх рядами парт понемногу заполнялось прибывающими студентами.

Пришел Касторский с группой парней, что-то активно обсуждающих и гогочущих. Заметив меня, староста толкнул одного из них, и компания начала негромко переговариваться и похохатывать, поглядывая в мою сторону.

Появились помятые и невыспавшиеся близнецы Капа и Сима, мигом направившиеся туда, куда я не решилась залезть.

Наконец, в дверях аудитории возникло еще одно действующее лицо, которое, по всей видимости, станет вскоре одним из главных персонажей в моей судьбе, если не ведущим. Мелёшин, в темно-синем джемпере на молнии, делавшем его невероятно притягательным, флиртовал с группкой девушек, шедших впереди. Прошел к своему месту и, как ни в чем не бывало, уселся, не удосужившись посмотреть на свою цирковую крыску, ставшею таковой по его милости со вчерашнего вечера.

Может, Мелёшин пошутил? Очень хотелось в это верить. Ведь он такой… принц. Зачем ему связываться со мной, бледной молью? Сплошные проблемы, а толку никакого. Если надумает поиздеваться, так мне не привыкать, на спине имеется богатая практика. Чем скорее избалованному мальчику наскучит играться, тем лучше для меня.

Решено. При случае попробую поговорить с парнем и выяснить, что он рассчитывает от меня получить.

И тут началось. Я почувствовала перемену в воздухе, наверное, шестым чувством. Так и есть — цепная реакция началась. В дальнем углу Касторский оживленно жестикулировал и живописал вчерашнее представление в лицах, его слушали и поворачивали в мою сторону головы. Вернее, в мою и в Мёлешинскую. Гул нарастал подобно шуму прибоя, некоторые лица выглядели изумленными, другие же косились из любопытства, чтобы посмотреть, отвернуться и забыть. Но нашлись и те, кто скалился похабно, а кто-то бросился сообщать невероятную новость друзьям по телефону.

Девчонки, в основном, смотрели оценивающе — кто с брезгливой жалостью, а кто с презрением, и бурно обсуждали мой непрезентабельный вид и незавидную судьбу.

Всех присутствующих объединяло одно — ни капли сочувствия на лицах.

Обсуждение свежей сплетни прекратил появившийся преподаватель. Аудитория внезапно замолчала, и в наступившей тишине я расслышала, как где-то позади упала ручка и покатилась по полу. И пока она катилась, преподаватель внимательно разглядывал задние ряды.

Хозяин упавшей ручки так и не встал, чтобы ее поднять.

В расписании лектор значился как доцент кафедры сложных составов, к.в.н. Ромашевичевский Максимилиан Эммануилович. Он читал лекции по теории снадобий, вошедшей на третьем курсе в программу обучения студентов нематериального факультета. Зато эта дисциплина считалась одним из основных предметов у внутренников, то есть у Пети Рябушкина.

Пока препод рассказывал материал, в аудитории стояла мертвая тишина. Студенты послушно склонили головы к тетрадкам и старательно писали конспекты.

Надо отдать должное преподавателю, материал он подавал хорошо. Я с удовольствием послушала.

Ромашевичевский был высок и худ. Когда он поворачивался в профиль, его нос выделялся на фоне доски большим шнобелем. И никто! Никто из студентов не отпустил по этому поводу ни одной, самой захудалой шуточки, пусть даже шепотом на ушко и прикрыв рот рукой.

И все же, несмотря на исключительно корректные манеры, Ромашевичевский мне почему-то не понравился. Неприятие родилось где-то в глубине души. Возможно, всему виной стали глубокие складки у рта, придававшие лицу преподавателя выражение гадливости, с которой он посматривал на толпу неучей, а может быть, его утомленный вид, говоривший: «Посмотрите, как я устал от вас, тупых щенков!»

Да уж, богатенькое у меня воображение.

Ромашевичевский посвятил лекцию принудительной потере памяти или, говоря нормальным человеческим языком, приготовлению снадобий забывчивости.

— Как вы знаете, любое вис-возмущение со временем заканчивает свое действие. То же самое относится и к снадобьям, — вещал Ромашевичевский. — При готовке снадобья следует придерживаться двух принципов. Первый — стремиться к большей продолжительности действия, и второй — максимально снизить неблагоприятные последствия. Безопасность — вот один из важнейших аспектов современной теории снадобий. Мало приятного, когда человек, испивший вашей бурды, заработает язву желудка или впадет в кому из-за необратимых изменений клеток мозга.

Если он решил пошутить, то никто из присутствующих не понял остроту. Студенты напряженно внимали, держа ручки наготове.

Ромашевичевский скривился и продолжил:

— Существует несколько сотен базовых рецептур, обладающих длительностью действия от пятнадцати минут до получаса. Вводя в их состав различные компоненты, можно добиться требуемого эффекта. Какова цель любого снадобья забывчивости? Прежде всего, это временная парализация или консервирование участков мозга, отвечающих за различные виды памяти. Одной из основных проблем при приготовлении снадобий является выборочность памяти. Например, невозможно с помощью снадобья заставить объект вашей симпатии забыть о ком-то другом, потому что для этого придется блокировать долговременную память, которая включает условные рефлексы. Таким образом, желая косвенно избавиться от соперника или соперницы, вместо объекта симпатии вы получите травянистое растение. Гораздо проще воздействовать на эмоциональную память объекта, взрастив равнодушие.

Надо же, какой кровожадный пример привел Ромашевичевский! С чего бы? Однако препод с невозмутимым видом продолжил лекцию, а я опять размечталась.

Эх, раздобыть бы какое-нибудь полезное снадобье! Например, настойку оптимизма или эссенцию пофигистического настроения. Жаль, зачастую невозможно приобрести компоненты в свободной продаже и нужно заказывать их через первые отделы. Кроме того, большинство снадобий готовилось в условиях, приближенных к стерильным.

— Кто-нибудь из присутствующих может сказать, какое отношение имеет висорика к снадобьям? — обратился лектор к аудитории.

Студенты встретили вопрос гробовым молчанием, не забыв потупить взгляды в тетради.

— Оказывают ли вис-волны влияние на качество снадобий? — Лектор с иронией разглядывал аудиторию.

— Да, — неуверенно пискнула с первой парты девочка, по внешнему виду отличница.

— Нет, — отрезал Ромашевичевский, и уничтоженная студентка втянула голову в плечи. — На этапе приготовления снадобий вис-волны не оказывают ровно никакого влияния. Нужно лишь следуя инструкции, не путать настой с отваром и выдерживать снадобье на водяной бане не полминуты, а ровно двадцать семь секунд. Это главный залог успеха. А вот на этапе сбора и подготовки компонентов влияние волн трудно переоценить. Недаром в различных культурах предписывалось собирать травы в определенные дни, когда активность волн резко возрастает. Также не стоит считать абсурдными и смешными фразы из старинных рецептов. — Ромашевичевский подошел к столу, нацепил очки на гигантский нос-вешалку и зачитал с листа: — Например… «На заре встать лицом к солнцу, трижды оборотиться вокруг себя по леву руку, после чего с чистым сердцем приступить к измельчению борца многолетнего». Или вот еще… «На молодую луну выйти в полночь к перекрестку трех дорог, сплюнуть через плечо, взять пригоршню земли и, не оборачиваясь, вернуться домой».

Студенты и не подумали смеяться над услышанным. Казалось, присутствующие вообще забыли о таком явлении как улыбка, слушая лектора с каменными лицами.

Таким образом, мы внимали и писали. Строчили до онемения конечностей: универсальные составы, классификацию компонентов, оказываемое ими воздействие на участки мозга и на виды памяти и так далее и тому подобное.

Не знаю как другие, а я исписала треть тетради. С таким скоростями ее надолго не хватит.

Поскольку у меня на руках имелось всего две тетради, то я решила писать в них конспекты с двух сторон. По одному предмету — с начала, а по другому предмету — с конца тетради. Но если конспект каждой лекции будет размером с томик стихов, нужно срочно пополнить запасы.

Слушая лекцию, я нет-нет, а поглядывала на Мелёшина, буравя взглядом его макушку. Он с невозмутимым видом карябал в тетради, подперев щеку рукой.

Вот если бы приготовить одно из снадобий, упомянутых преподом, и влить его в Мелёшина! Он раз! — и забудет о проблеме вроде меня. А вместе с Мелёшином напоить и Касторкина, тьфу ты, Касторского. А вместе с Касторским — весь курс. Хотя нет, теперь придется опаивать снадобьем весь институт.

Размечтавшись, я не заметила, как прогорнил звонок, и массы шумною толпою ринулись из аудитории, разумеется, после лектора. Очнулась, заметив, что рядом кто-то стоит. Мелёшин подошел к столу с лицом мрачнее грозовой тучи. Он, видимо, дождался, когда помещение опустеет, и подошел ко мне, чтобы не позориться при посторонних.

— Начиная со следующей лекции, будешь сидеть впереди, — объявил мне.

— Почему это?

— Потому. Сказал, будешь — значит, будешь, — процедил Мелёшин.

Хорошо. Как скажешь.

Я пожала плечами и с независимым видом направилась к выходу. По дороге чуть не навернулась на ступеньке и, услышав позади смешок, сгорела со стыда. Ускорив шаги, выскочила в дверь.