Sindroma unicuma.Предновогодье. Внутренние связи

Это могла быть 22.1 глава

Мы в спешке утрамбовались, и я, будучи зажата с двух сторон холодным гранитным камнем, усиленно вспоминала, откуда в библиотеке могли взяться статуи. Почему-то они ни разу не попались на глаза. С третьей, стратегической стороны меня уплотнял Мелёшин, а с четвертой был тупик — стена.

Совершенно непонятно, как нам удалось втиснуться в крошечное пространство, однако реальность оказалась таковой: одна рука Мелёшина лежала на моем бедре, другая застряла у плеча, а наши ноги составляли невообразимое переплетение конечностей. Мэл дышал мне в щеку, согревая теплым дыханием левую половину лица.

Я пошевелилась.

— Тсс! — прошипел он.

Раздались грохот, шум и приглушенные ругательства, а затем эхо приближающихся шагов возвестило о том, что сейчас кого-то вытащат за ушки из норки и подвесят над потолком. Краем глаза я разглядела пляшущие по стенам лучи.

Мне показалось, прошла целая вечность. Ноги затекли, руку покалывало, левый глаз зачесался, и как назло захотелось чихнуть.

— Только попробуй! — произнес одними губами Мелёшин, и я поняла, несмотря на мрак. Вот как адреналин и страх обостряют чувства! Вдруг послышался удаляющийся топот вперемешку с неразборчивыми криками. Вскоре наступила тишина.

— Уф! — попробовала я расслабиться, но не тут-то было. Мы уложились плотно, словно две селедки в консервах. — Что ты здесь забыл?

— О том же могу спросить у тебя, — ответил сердито Мелёшин.

— У меня здесь дело.

— И у меня.

— Кто это? Вахтерша? — поинтересовалась я тихим шепотом.

— Сторож.

Черт! Как можно упустить из виду столь важного работника? И правда, не будет же бабулька следить сутками напролет за процессом охраны.

Разочарованная упущениями в плане, я потюкалась непредусмотрительной головой о каменный бок постамента.

— Не знала, — констатировала факт.

— Ты много чего не знала.

— Еще полно ловушек, да?

— Думаешь, ты одна такая умная и интересная пытаешься стащить книги из библиотеки? — усмехнулся в темноте Мэл, опалив выдохом щеку.

— И что, кому-нибудь удалось?

Значит, были прецеденты! Значит, крыска не одинока в желании сдать сессию!

— Монька, — пояснил коротко причину предыдущих неудач Мелёшин. — Вот я и подумал, как тебе удастся проскользнуть мимо. Хочу убедиться воочию.

Ясно. Услышал по телефону призывный вопль Бабетты Самуиловны и ни секунды не поверил во вранье про зубрежку в общежитии.

— Ты не собиралась рассказывать о маленьком приключении, ведь так? — прошептал Мэл, склонившись к уху.

Глупо изображать в темноте кристально честный взгляд и уверять в обратном, поэтому я промолчала. Вдалеке раздались невнятные крики.

— Что это с ним? — поинтересовалась, имея в виду сторожа.

— Пришлось делать крысиную иллюзию для отвлечения. Наверное, гоняется за ней.

— А почему не включает свет? Чтобы сподручнее.

— Я-то почем знаю? — ответил раздраженно Мелёшин. — Хочешь узнать — сходи и спроси.

Вот ведь вредина.

— Предлагаю взаимовыгодное сотрудничество, — продолжил неожиданно Мэл. — Ты выносишь из института то, за чем пришла, и захватишь пару книжек для меня. Взамен проведу через установленные охранки.

Я призадумалась. Там, где один раз, будет и другой. Если единожды пройду с учебниками мимо Монтеморта, то Мелёшин не отстанет и прикажет брать книги для других парней, для Эльзы и для красивой блондинки. Ну, уж нет!

— Согласна? — он пощекотал ухо дыханием.

— А потом заставишь вынести полбиблиотеки для твоих друзей? — процедила я злобно.

Мэл замолчал. Значит, предположения верны. С его стороны грех не воспользоваться моментом.

— Я подозревал, что ты обо мне не очень хорошего мнения, — выдал Мелёшин, — и убедился в своих предположениях после пожара, в холле. Но и представить не мог, что твое мнение настолько негативное.

Неизвестно почему я почувствовала себя виноватой и разозлилась. Не нужны мне его откровения, не нужны! Ишь, ловко ушел от ответа, упрекнув меня же в бессердечии.

А Мелёшин подытожил, шепча:

— В деле будем завязаны только я и ты. Даю слово.

При таком раскладе получалась взаимная заинтересованность друг в друге, исключая лишние глаза и уши. Неплохо. Я подумала и успокоилась.

— Ладно, давай попробуем.

— Кстати, как ты прошла через охранку?

— Не твое дело. Что, вылезаем?

— Еще рано, — ответил странным тоном Мелёшин спустя некоторое время, когда я не чаяла услышать его голос.

— А когда можно?

— Погоди. Из-за крысы перепутались охранные заклинания. Это опасно.

Что-то Мэл недоговаривал. Как могут быть опасны спутавшиеся заклинания? Наоборот, это удобный момент, чтобы устраниться из библиотеки без проблем, прихватив с собой вожделенные учебники. Врет или не врет Мелёшин? Я покосилась на него, а он замер с самым безмятежным видом, не спеша освобождаться из удушающих объятий, и вдруг сказал с тихой злостью, будто был не рад свершившемуся факту:

— Давно хотел это сделать. Еще когда увидел тебя на лекции у Лютика. Довольна?

И поцеловал меня в ухо.

А потому что больше некуда. В ужасной тесноте первым попалось, конечно же, мое ухо. Было бы гораздо хуже, если бы его рту попалась, предположим, моя пятка. Медленно, насколько позволяло тесное пространство, я повернула голову в направлении голоса. Зеленые ободки по краю радужек горели, расширившись.

А потом Мелёшин приложился губами к моему рту. Видимо, не ожидал, откинул голову назад и стукнулся затылком о бок постамента. Зашипел от боли и опять прислонился к губам. И снова. И снова. Сначала нежно и невесомо, а потом уже не касался осторожно, а торопливо поглощал, посасывал, впитывал.

Я и не знала раньше, что бывает такое, когда от прикосновения мгновенно раскаляется кожа, хотя тело бьет в ознобе, когда в груди разгорается огонь, оплавляя сердце жаром, когда шумит в голове и расплывается в глазах.

Откинула голову, и дорожка из поцелуев спустилась по шее, вызвав слабость в ногах. Я бы упала, но некуда. Обняла бы, да руки зажаты. Я бы сгорела, не задумываясь. Таяла воском. Впала в какой-то транс. Очнулась, а его уже нет. Вернее, Мелёшин был рядом, никуда не делся, но перестал целовать. Дразнил дыханием пылающую кожу.

Я разочарованно вздохнула.

— Ты забавно стонешь, — раздался шепот под ухом.

Кто? Я? Не может такого быть!

— Может, — подтвердил тот же шепот. Неужели произнесла вслух?

Наглость какая! Я — и стонать! И вообще, хватит тесниться как спички в коробке.

— Погоди, — сказал Мэл и снова склонился ко мне. Проехался носом от ключицы к подбородку, потерся, опять вернулся к шее и вдруг прикусил мочку уха.

И я не смогла удержаться, выгибаясь навстречу. Наверное, застонала, черт с ним, и отвечала не менее дерзко, встречаясь языками и позволяя истязать губы. Возможно, просила о большем, не помню. Рассудок помутился совершенно. Краем уха слышала, как его дыхание стало тяжелым и прерывистым, а поцелуи сменились жалящими покусываниями. Мэл дернулся, издав невнятный хриплый звук, и отстранился.

Я поняла это не сразу, а лишь когда остыли губы, и протрезвела голова. Ослепительный свет в глазах сменился темнотой позднего зимнего вечера.

Мелёшин исчез.

Выбравшись на нетвердых ногах из узкой щели, я поразилась тому, как нам удалось поместиться в ней вдвоем. Величественные статуи незнакомых деятелей застыли на постаментах. Казалось, они укоризненно покачивали головами. В очертаниях утонувших в полумраке мраморных фигур угадывались пышные парики и длинные фалды камзолов.

За окнами, на освещенной фонарями далекой улице неслышно проносились машины. У каморки я обулась и, схватив сумку, отправилась выискивать напарника по преступлению. Долго блуждать не пришлось. Он стоял в третьем ряду между стеллажами и высвечивал фонариком в раскрытой книге. Посмотрел на меня и снова углубился в чтение.

Правильно, не вешаться же теперь на шею. У Мелёшина сегодня вышел на редкость удачный вечер: и книжки заполучил, и непередаваемые ощущения. Но ведь и мне тоже понравилось, — напомнил неуверенно внутренний голос, но я его сурово оборвала. Подумаешь, попала под влияние момента!

Мелёшин кивнул на два отложенных учебника:

— Это мои. Выбирай и пошли. Время тикает.

Еще бы оно не тикало! А ты помнил об этом, когда целовался? При мысли о тесноте между постаментами мне снова стало нечем дышать, и я не придумала ничего лучше, чем отправиться на поиски нужных книг.

— Дай фонарик, — потребовала хрипло и прочистила горло.

Мэл протянул требуемое. Уйти бы на другой край библиотеки, да не получится. Вот они, книжечки, стоят под носом на соседнем стеллаже. Выбрав три сверхнужных учебника, я бросила в сумку.

— Свои складывай и пошли, — сказала строго.

Мелёшин взял книги с полки и снял с моего плеча сумку.

— Пойдем. Фонариком не свети. При входе стоит защита от светового излучения.

У двери я остановила Мэла, дернув за рукав джемпера.

— Что еще? — спросил он недовольно, будто и не дышал горячо в губы, шепча: «Эвка-а…».

Мелёшин называл меня по имени? — изумилась я, подивившись избранности воспоминаний. Надо же, поначалу из памяти будто вырезало кусок, а теперь начали всплывать неожиданные подробности.

— У меня есть ключ, — ответила также недовольно. Если дуться, то на пару. Не буду же в одиночестве смотреть и терпеть, как он пузырится.

— Ключ — это хорошо, — подтвердил Мэл, — но нужно снять заклинание с петель, а то дверь не откроется.

Повозившись в темноте, он разрешил:

— Открывай.

Выйдя вслед за Мелешиным из библиотеки, я закрыла дверь на замок. Уф, можно вздохнуть с облегчением. Первая часть дела выполнена успешно. Нам удалось выбраться из западни, миновав ловушки.

Мелёшин снова поколдовал у двери, заметая последние следы, поднял сумку и направился вниз. Он шел уверенно и нагло, как и положено ворам и аферистам. Предполагалось, что я должна спешить следом, состроив аналогичное лицо.

Забрав куртки в опустевшей раздевалке, мы оделись у зеркала.

— Иди первым, а я — минут через пять, — сказала Малу. — Вдруг Монтеморт неадекватно отреагирует, если пойдем вместе?

Напарник прищурился:

— Откроешь секрет, как договорилась с Монькой?

— Нет. Иди уже. Дай собраться с мыслями.

Мелёшин кивнул и ушел. Вот так просто взял и исчез, хлопнув парадной дверью. А я успела вообразить, как он затормозит, посмотрит на прощание в глаза и объяснит, что произошло в библиотеке. В фильмах герои всегда в самый ответственный момент пускаются в беседы, что да почему, и наговориться не могут, пока их с другой стороны экрана не начинают подгонять пинками.

Опять не о том думаю. Мне о своей шее беспокоиться надо. Поймают — лучше сразу сброситься с чердака.

Взвалив сумку на плечо, я побрела к главному входу. Шаг, второй, третий. Судьба решалась, повиснув на тонком волоске. В последнее мгновение меня охватила паника. С чего я решила, что Монька выпустит? Сделала абсурдные выводы на основе примитивных экспериментов и теперь приближаюсь к тому, чтобы добровольно сунуть голову в петлю.

Ноги налились свинцом и тащили меня не быстрее черепахи.

— Пошто шляемся допоздна? — неожиданно заверещал знакомый голосок за спиной.

Самое время описаться и рухнуть без сознания на пол. Уж не знаю, какие проводки в голове коротнули от страха, но я, развернувшись, выдала с нахальным и высокомерным видом:

— Если, бабушка, еще раз напугаете, пожалуюсь проректору. Совершенно невозможно сосредоточиться на учебе. Иду, никого не трогаю, в голове задачу решаю, а тут вы кричите. От неожиданности все формулы перепутались. Если завтра заклинание не получится, скажу, что вы виноваты, — закончила мстительно.

Вахтерша обомлела. Столь длинных речей я еще не произносила, а она не выслушивала, иначе бы не стушевалась и не заговорила растерянно и заискивающе:

— Конечно, девонька, ступай с богом. Я ж разрываюсь, изо всех сил бдю на посту, вот и подустала. Ну, поспешай, за строгость не суди. Нас положение обязывает.

Бдительная бабуля препроводила меня к двери практически под ручку. Где тут ваши хваленые Монтеморты? Не до них нам. Наше высочество даже не заметило их присутствия. Наверное, до сих пор лежат в коме из-за дневного оладушка.

Вышла я на крылечко, глядя шальными глазами на редкие точки звезд в черном небе, и засмеялась как ненормальная. Спустилась по ступенькам на негнущихся ногах, а в голове звенело — получилось! И закружилась, глядя в небо. Звезды вертелись по кругу, а вместе с ними вертелось и нарастающее сумасшедшее веселье.

От одной из колонн отделилась тень. Это Мелёшин стоял на ступенях, засунув руки в карманы куртки, и смотрел на меня. Его лицо терялось в тени, но я знала, что он улыбался.

— Ну, ты даешь! — ухмыльнулся весело. — Я замерз, пока ждал.

— Попробовал бы как я, пройти мимо Монтеморта, вмиг бы вспотел.

Ну, или поцеловал бы за то, что тебе вынесли учебники. Но Мелёшин целоваться не собирался. Вместо этого достал из внутреннего кармана куртки телефон и, набрав номер, отвернулся, дожидаясь соединения. Потом и вовсе отошел в сторону и заговорил вполголоса.

Вытащив из сумки Мелёшинские книги, я сложила их на ступеньке и пошла в общежитие. Удалившись на приличное расстояние, услышала позади:

— Папена! Папена! Подожди!

Не буду оборачиваться. И шаг ускорю.

Мелёшин догнал у поворота, с учебниками под мышкой.

— Не слышишь, что ли? Кричу на всю улицу, а тебе нипочем.

— Что хотел? — спросила я неприветливо. — Мне некогда. Нужно решить кучу задач.

— Когда собираешься обменивать книжки? Скажи, я свои принесу.

Ясно-понятно, вернуть учебники он не сможет, иначе Монтеморт разорвет на входе. Или не разорвет? Может, страж давно состарился и растерял навыки охранника, а никто не догадывается.

— Чего беспокоишься? Видишь, я вышла с вагоном макулатуры. Вдруг Монька ослеп и оглох, а мы не знаем? И нас разыгрывают.

— Возможно, — согласился Мелёшин, — но мне очень хочется жить. Много чего в жизни не успел сделать.

Ага, еще не всех девушек Земли обошел.

— Как начитаешься, так предупреди, — сказала я холодно и пошла, не прощаясь.

— Бывай, — ответил с усмешкой Мэл и пошел обратно.

Завернул за угол института, ни разу не посмотрев назад. А я обругала себя за то, что проявила слабину, оглянувшись, и побежала в общежитие.

Рефераты и курсовые работы делались машинально. Голова работала, руки писали, страницы перелистывались. И задачки решались, — опомнилась я, глядя на список обведенных заданий. Всё само собой получалось, а внутри словно ледяная глыба застыла и не таяла, мешая адекватно воспринимать реальность.

Приходила Аффа, поделилась бедами предстоящей сессии и ушла. Конечно же, услышав стук, я благоразумно спрятала книги. Вернее, благоразумно поступили мои руки, действовавшие как у робота.

До поздней ночи что-то писала, решала и считала. Очнулась, а на часах полвторого ночи. Завалившись в кровать, я мгновенно уснула, и во сне приснились вереницы формул и заклинаний, летающих кругами над храпящим Монтемортом.