Sindroma unicuma.Предновогодье. Внутренние связи

Это могла быть 28.3 глава

Перелистывая последнее издание иллюстрированного атласа раритетов, я начала разглядывание с оружия и доспехов и закончила предметами обихода. По левой стороне глянцевых страниц шли изображения уникальностей в трех проекциях, сопровождаемые с правой стороны краткими паспортами.

Знакомо и затерто до дыр. Но сегодня прописные истины изучались мной в новом ракурсе.

В основном, собственниками раритетов значились правительство и владельцы частных коллекций, о чем указывалось в соответствующей графе «Правообладатель». Изредка мелькала фраза «Местонахождение неизвестно/не установлено».

Прочерк в графе «Стоимость» означал бесценность раритета из-за уникальности свойств или из-за неизвестного принципа действия, который не удалось расшифровать ученым-висорикам.

Приличную стоимость имели артефакты с именными авторскими знаками или клеймами создавших их мастеров. Простенькие промышленные образцы, поставленные на поток, имели серийные номера и смехотворную цену. На последней странице атласа шел перечень заводов и лабораторий, имеющих лицензии на производство вис-раритетов и улучшенных вещей.

В атласе неоднократно попалась на глаза и Мелёшинская фамилия. В семейной коллекции господ Мелёшиных числились около двадцати раритетов. Поначалу я загибала пальцы, подсчитывая, но потом запуталась и бросила. Причем оказалось, что у Мэла многочисленная родня, о чем говорило разнообразие инициалов перед фамилиями владельцев. Я даже чуть-чуть позавидовала. Мне бы тоже хотелось почувствовать, хотя бы на миг, каково быть частью большой и крепкой семьи.

Кто-то из родственников Мэла — возможно, его отец — владел лекифом с водой из священной реки Стикс и копьем, подпиравшим золотые щиты из крыши Валгаллы. Их фотографии в каталоге отсутствовали.

Спустившись после звонка в холл, чтобы сдать в раздевалке куртку, я не поверила своим глазам. У одного из зеркал Мэл, оккупировав Мавочку из отдела кадров, обаятельно улыбался ей и, судя по пылающему лицу девицы, без устали сыпал комплиментами. Кадровичка жеманничала и кокетничала напропалую, не стесняясь студентов. Мелёшин слушал восторженные откровения девицы, периодически удивленно изгибая бровь. Лишь один раз помрачнел, поджав губы, но туча рассеялась, и охмурение продолжилось.

Каков обольститель! Мало ему сногсшибательных студенток, он успевает заигрывать и с работницами института.

Пробравшись в толпе, я сдала куртку в раздевалку и вдруг заметила огненную шевелюру, мелькнувшую у святого Списуила. Работая локтями, ринулась за Алессом, держа как ориентир рыжую макушку, направившуюся к южному коридору. Но парень, словно дразня, поднялся до третьего этажа и исчез. Неужели привиделся? Хотя о зрительных миражах Морковка не предупреждала.

Покрутившись по сторонам, я разочарованно развернулась и с разлету впечаталась в чей-то твердокаменный бок, оказавшийся боком профессора Вулфу.

— Папена? — спросил он удивленно. — Почему пропустили занятие?

— Плохо слышу, — прошепелявила я. — Галлюцинации после типуна.

— Пройдемте, — кивнул Альрик, приглашая следовать за ним. — За отсутствие вы заработали прогул, и типун — не оправдание.

Конечно, не оправдание, — согласилась молчаливо. Может, рискнуть и оправдаться учебниками, которые пронесла нагло мимо Монтеморта, а пес меня великодушно пропустил? Из двух зол я мгновенно выбрала меньшее — мое покаяние и порицание профессором.

Пройдя несколькими переходами и сделав большой крюк, мы очутились у сверхсекретного лабораторного крыла. Всю дорогу мужчина молчал, и я не лезла на рожон, прикрыв рот. Профессор открыл дверь, пропуская меня за стеклянную стену. Я оглядывалась и ждала, что из какой-нибудь двери выпрыгнет Лизбэт, но мы добрались до именной лаборатории Альрика без приключений и толп разъяренных ревнивиц. Войдя первым, он включил свет, и помещение залил приятный рассеянный свет.

— Присаживайтесь, — кивнул в неизвестность Альрик и удалился за матовую перегородку.

Я потопала к кушетке. Не успела взобраться, как мужчина появился в белом халате, застегивая на ходу пуговицы.

— Однако, — сказал, увидев меня на возвышении. — Генрих Генрихович предупредил, что нам придется периодически встречаться в неурочное время?

— Да, что-то такое говорил, — проворочала я языком.

— Значит, вы устроились в архив, — не то спросил, не то сказал Альрик. — Для чего?

— Надо.

— По понедельникам, средам и пятницам после занятий будете приходить в лабораторию на осмотры. Отпечаток вашего пальца сохранился в памяти запирающего устройства. Если дела и дальше пойдут удачно, через месяц получу долгожданный грант на новые исследования.

— А? — я не сразу сообразила о смене темы разговора.

— Повторяю, — сказал мужчина гораздо громче, — каждый осмотр займет не более четверти часа. Неудобно, что не взял в соавторы Евстигневу и Стопятнадцатого, но последняя работа — целиком и полностью моя заслуга.

— Какая заслуга? — я по-прежнему не могла сориентироваться в перепадах темы разговора.

— Вы о чем? — в свою очередь, спросил Альрик.

— О соавторстве.

Альрик посмотрел на меня как на умалишенную, а потом медленно, я бы даже сказала, с легкой угрозой в голосе спросил:

— Кто вам сказал?

— Вы сейчас и сказали.

— Точнее. Повторите дословно.

— Дословно вряд ли… «Я не взял Царицу и декана в соавторы, потому что заслужил грант».

Альрик оперся руками о кушетку и буквально залез в мое лицо, заставив отклониться назад:

— Вы и это знаете, Эва Карловна? Откуда?

— От вас только что.

— Я не говорил, — бросил отрывисто Альрик и задумался.

— А-а, — махнула я рукой. — Это слуховые галлюцинации, побочный эффект типуна. Морковка предупреждала.

— Да-да, — пробормотал мужчина, — побочный эффект. И как долго длится? Наконец-то смогу завершить серию опытов по материальному переносу одноклеточных.

— Вот видите! — воскликнула я. — Опять!

— Что опять? — нахмурился профессор.

— Вы сказали про одноклеточных.

— Я не говорил, — Альрик принялся тереть рукой подбородок, рассматривая меня словно подопытное одноклеточное и раздумывая, куда бы материально перенести, чтобы никто и никогда не нашел. — И как часто соскакиваю с разговора?

— Через каждое второе предложение, — разоткровенничалась я.

— У кого-нибудь наблюдались такие же симптомы?

— Наблюдались.

— Когда началась вторичная реакция от типуна?

— После обеда, на семинаре у Ромашки… у Ромашевичевского. Потом я ходила в библиотеку и ни с кем не общалась.

— Значит, вы променяли лекцию по теории символистики на посиделки с бульварным романчиком? — заключил Альрик ледяным голосом. — На следующей неделе проведу эксперименты на живой материи и не поставлю в известность Евстигневу.

— Вот опять! — поспешила я увести разговор со скользкой темы о предпочтениях.

— Что опять? — решил не поддаваться на провокацию Альрик. — Не увиливайте от вопроса.

— Вы хотите провести экспел… эксперл… опыт с материей и не скажете о нем Евстигневе.

Альрик схватил меня за локоть и сказал с угрозой:

— Послушайте, милая девочка! Не знаю, каким образом вы проделываете ваши фокусы, но будьте уверены, узнаю правду.

— Альрик Герцевич, согласна! — закивала я с горячностью. — Режьте, пилите, ройтесь, но найдите. Уши изнемогли выслушивать разные «хочу то» или «мечтаю об этом».

— Значит, вы считаете, будто окружающие делятся своими желаниями и мечтами? — мужчина внезапно сделался бесстрастным. Прирожденный ученый! Прочь эмоции, когда открытие на носу. Я даже залюбовалась профессором.

— Ничего не считаю. Мне мерещится.

— Ну, да. Мерещится, — взъерошил волосы Альрик. Достав из ящика стола блокнот с пером, он начал записывать.

— Альрик Герцевич, а сложно создавать раритеты?

— Почему вы спрашиваете? — отозвался он настороженно. — Как только решите, что говорю что-нибудь отличное от темы разговора, немедленно сообщайте.

— Хорошо, — кивнула я. — Спрашиваю из любопытства.

— Вы пропустили занятие, а на нем шла речь о создании вис-предметов кустарными способами и о причинах запрета правительства на нелегальное производство раритетов.

— Я бы точно больше половины не поняла, — пожалилась профессору. Пусть посочувствует.

Тут до Альрика, видимо, дошло, что если бы я слушала, как он распинался у доски более двух часов, то моя разбушевавшаяся фантазия вместо двух чайных ложек воображаемого бреда, услышанного в лаборатории, выдала бы целую бочку, а то и две. Профессор успокоился и, как мне показалось, облегченно выдохнул. Еще чуть-чуть, и простит игнорирование лекции с участием своей пресветлой персоны.

— Вот пример созданного вручную раритета, — мужчина протянул мне перо. Я повертела. Ничего особенного: малахитовый перламутр с серебристыми полозками, на торце изображение небольшого черного трезубца.

— Перо как перо. Ну, и что в нем необычного? — протянула разочарованно.

Альрик, недовольный тем, что гадкого утенка не оценили по одежке, пояснил:

— В свое время перо запоминало почерк человека, писавшего им.

Необычные качества кустарного вис-пера меня не впечатлили, и оно не удостоилось аплодисментов.

— А сейчас?

— Сейчас перо выработало свой ресурс. Завтра на дополнительном занятии будет подробно рассмотрен вопрос о долговечности раритетов. Неплохо мы развлеклись в свое время. Можно соорудить что-нибудь этакое. Жаль, руки не доходят.

Не сразу сообразив, что разговор разделился на две части, я недоуменно воззрилась на профессора. Неужели он создавал раритеты? Менял структуру вещей, начинял их символами и добивался нужных свойств? Ну, и кто после этого больший авантюрист из нас двоих?

— Сказалось что-то лишнее? — Альрик подозрительно посмотрел на меня.

Неа. И головой помотаю для правдоподобности.

— Я что-то сказал, — подтвердил он. — Что?

— Что Лизбэт прекрасна, — ляпнула я неосторожно.

— Лиза? — удивился профессор и ответил медленно, словно тщательно обдумывал услышанное: — Нет. Я не мог этого сказать. По той простой причине, что… — И оборвал, не закончив фразу. — Начнем осмотр.

— Альрик Герцевич! — взмолилась я. — Катастрофически не успеваю! Нужно бежать в библиотеку, потом в архив. И на допы, наверное, не буду ходить.

— Распределяйте время, — отрезал он сухо. — Исключайте ненужное. Увольняйтесь. Но на занятиях и на осмотрах должны присутствовать в обязательном порядке.

Ах, так! — возмутилась я. Сейчас влеплю правду в лоб!

— Знаете, что вы сказали? Что спите и видите себя на месте Царицы! — воскликнула зловредно. — А еще лучше в кресле ректора.

Профессор поднял бровь, изумившись, а потом вдруг засмеялся: громко, раскатисто и красиво. Он снова окружил меня кольцом рук, опершись ладонями о кушетку, и его лицо стало совсем близко. Так близко, что я заметила веселые искорки в глазах.

— Ко всему прочему, вы хулиганка и обманщица, — сказал он почему-то мягко, хотя мог выгнать взашей за дерзкие слова. — Вижу, у вас заметно улучшилась речь. Как язык?

Я пошевелила им во рту. И правда, стал гораздо легче двигаться.

— Проходит, — сказала и замолчала.

Альрик, недостижимый и великолепный Альрик, мечта и герой сновидений женской половины института, стоял в полушаге от меня, а лицо мужчины было и того ближе. Коснись, попробуй! — толкнулось где-то внутри. Нерешительно протянув руку, я тут же отдернула. Видно, остатки вторичной реакции вдарили по мозгам, накатив нездоровой смелостью в речах и жестах.

Профессор заметил смазанное движение.

— А чего, Эва Карловна, хотите вы? Полдня ваши бедные ушки выслушивали чужие желания, или то, что подсказывало воображение. Чего же хочется лично вам?

Я отвела глаза.

— Сегодня день исполнения желаний. Точнее, одного, мгновенного, родившегося в вашей голове здесь и сейчас, — сказал Альрик. — Разрешаю. Без последствий.

Наступило молчание. Как завороженная, я смотрела в его глаза, и тонула, увязала в глубокой синеве. Медленно и нерешительно протянула ладонь к лицу мужчины, провела кончиками пальцев по уродливому шраму, ото лба и до подбородка. От нехитрого прикосновения электрический заряд пробил подушечки пальцев и, достав до сердечной мышцы, подтолкнул ее, ускоряя.

— Bilitere subsensibila[25], — пробормотал Альрик. — Невероятно. Еще.

Накрыл мою ладонь своею, обласкав каждый пальчик, а затем направил мою руку исследовать его лицо. Каждой клеточкой кожи я осязала покалывание однодневной светлой щетины, нездоровую бугристость шрама, родинку у правого глаза, обветренные, слегка шершавые губы, вертикальную складку между бровями и ямочку на подбородке. Острые ощущения пронзали меня насквозь, взрываясь в голове красочными фейерверками. Сердце сумасшедше колотилось о грудную клетку, в глубине нарастало восхитительно приятное щекочущее чувство. Сознание подернулось пеленой, уплывая в блаженство.

Как наркоман, которого раздразнили, но не позволили распробовать дозу, я не сумела остановиться. Внезапно захотелось испытать сильнее, больше, ярче. Захотелось не робко, как слепой, ощупывать пальцами волевое мужское лицо, а крепко сжать его ладонями и проверить податливость капризных губ, а потом обвить каменный торс ногами и притянуть к себе, чтобы слиться, став единым целым. Навсегда. Навечно. Никому не отдам.

Неожиданный телефонный звонок оборвал видения, грубо вырвав из плена фантазий. Альрик, как ни в чем не бывало, стоял у телефонной станции.

— Слушаю, — говорил с едва уловимой досадой. — Лиза, сегодня лаборатория занята… Да… Нет… Конечно же, вы закончите работу в срок, не сомневаюсь. С вашей-то целеустремленностью… Как хотите… Код доступа прежний.

Положив трубку, он снял перчатки (и когда успел надеть?) и продолжил карябать пером в блокнотике.

— Осмотр закончен, — обронил. Как? Уже?

Мне стало нестерпимо стыдно. Взбудораженное воображение, разогнавшись, не успело вовремя затормозить. Руки тряслись, щеки горели, а тело знобило. Как же хотелось, чтобы обследование на кушетке оказалось воображаемым! Теперь профессор подумает, что перед ним озабоченная и зацикленная студентка, к тому же со странностями.

Альрик прохромал ко мне и подал руку. Я с опаской поглядела на протянутую ладонь.

— Не бойтесь, Эва Карловна, — сказал мужчина с легкой усмешкой. — Как почти врач, могу заверить, что тайна осмотра останется между нами.

— Я не хотела, — пробормотала, сконфузившись. — Это получилось не специально.

— Баш на баш, — наклонившись ко мне, проговорил тихо Альрик. — Сегодня вы невольно подслушали некоторые из моих тайных желаний. В отместку я могу манипулировать вашими.

— Но ведь это галлюцинации! Всего лишь игра воображения.

— Кому как, — пожал он плечами и добавил многозначительно: — У меня появился отличный козырь, так что не советую распространяться о сегодняшних звуковых миражах.

Альрик приветливо улыбнулся, но за лучезарной улыбкой красавца на мгновение мелькнул лик опасного хищника, заставивший меня вздрогнуть. А ведь обещал без последствий. Врун.

Я неуклюже слезла с кушетки, проигнорировав протянутую руку. Ну, и как теперь вести себя с преподавателем?

Мужчина продолжал улыбаться. Казалось, он схватывал на лету мои мысли.

— Покуда мы с вами сотрудничаем, Эва Карловна, не стоит волноваться. Не забывайте, вас ждет архив.

Часики подтвердили, что время в лаборатории пролетело стремительно и незаметно. Следовало срочно бежать на вечернюю подработку, но в какую сторону? За кутерьмой трудоустройства мне ни разу не пришло в голову поинтересоваться месторасположением своей работы. Передавая недавнюю сплетню, Аффа мельком упомянула об институтских подвалах. Неужели придется идти вниз?

— Альрик Герцевич, подскажите, пожалуйста, как попасть в архив, — обратилась я к профессору, избегая встречаться глазами.

— Вниз по подъемнику и сразу налево. На двери висит четкий указатель.

Догадка подтвердилась. Спускаться в изобилие электрического света категорически не хотелось, однако деваться некуда.

— Боитесь? — спросил Альрик. — Испытываете какие-нибудь страхи?

— Не испытываю. Не нравится яркое освещение и отсутствие окон.

— Чем-то приходится жертвовать, — просветил профессор. — Зато обеспечена стопроцентная сохранность архивных материалов. После того как спуститесь, не отклоняйтесь от маршрута, иначе ваша прогулка по коридорам может получиться не такой безобидной, как предыдущая.

Не учи ученого, — помрачнела я. Альрик прочел вопль души и развеселился.

— До свидания, Альрик Герцевич. — попрощалась я сердито. Вот возьму и обижусь раз и навсегда!

Мужчина откровенно забавлялся над моим уязвленным самолюбием.

— До свидания, Эва Карловна, и ведите себя осмотрительно, — сказал напоследок. — Не болтайте лишнего, не загружайте мозг ненужной информацией и не обращайте внимания на чужие фантазии.

Излишний совет, уважаемый профессор. Мне недосуг размышлять над чужими фантазиями. Своих через край хватает.

Одно порадовало — язык обрел невероятную гибкость. Еще немного, и начнет выделывать сальто во рту. Это означало, что вторичная реакция наконец отступила, как пообещала Морковка.

При выходе из лабораторного крыла я столкнулась с Лизбэт, не дождавшись от нее ни приветственного кивка, ни элементарного «здрасте» или «привет». Она молча прошла мимо, задрав нос.

Яркий свет слепил глаза. Лампы в несколько рядов по правой стороне коридора сливались в большое белое пятно, обжигающее сетчатку глаз. Мысленно я поставила галочку напротив строчки «солнцезащитные очки» в длиннющем списке затрат, которые реализую сразу же, как раздобуду денег.

Следуя рекомендации Альрика, повернула от подъемника налево и через восемнадцать шагов и два поворота натолкнулась на белую крашеную дверь с табличкой «архив» и расписанием работы. Поворот ручки, шаг через порог… Фискальная полоска на пятке сработала, начав отсчет первого трудового дня.

Поначалу я решила, что все-таки умудрилась ошибиться пунктом назначения. За открывшейся дверью пышно росло, зеленело, цвело и благоухало флористическое царство. Растения различных размеров и окраски, в кадках, горшках, коробочках и баночках стояли плотной стеной на полках вдоль стен, свисали с потолка и занимали оба угла у входа. С краю тропических джунглей примостился пукодел, изгнанный из отдела кадров. Я узнала растение по причудливо раскрашенному большому керамическому горшку. Макушка пукодела пышно оперилась нежной зеленью, а сам он явно чувствовал себя бодро и жизнерадостно.

В целом, после беглого оглядывания, архив мало чем отличался от библиотеки, разве что столов было поменьше, и пространство для посетителей отделялось от рабочей зоны деревянной перегородкой.

Моим начальником оказался архивариус высшей категории Швабель Штусс — невысокий худощавый мужчина со скорбным лицом, густым ершиком черных усов и по-военному короткой стрижкой с легкой сединой. Ко мне он отнесся с опаской и держался на расстоянии, видимо, решив, что к нему подсунули потенциальную конкурентку, чтобы в дальнейшем, когда обучусь архивному ремеслу, от него, Швабеля, избавиться. Оправдываться в своей невиновности в первый же рабочий день я посчитала неправильным. Пусть человек привыкнет и поймет, что не претендую на райское место в институтском подземелье.

Архивариус выделил мне небольшой столик рядом с пукоделом и прочей пышущей здоровьем растительностью. Для начала велел ознакомиться со списком запретных слов, а потом положил стопку карточек и заставил переписывать их заново.

Обращаясь ко мне, Швабель говорил тихо и сипловато, и его большой кадык дергался как поплавок на удочке.

В оставшееся время я тренировала каллиграфический почерк, а по истечении двух часов выждала на всякий случай пять минут, после чего, распрощавшись с настороженным начальником, побежала к подъемнику, прикрывая глаза от невыносимо яркого света. Стрелки на часиках возвестили, что зайдя утром в институт, я покинула его практически перед закрытием.

Дорожка к общежитию подмерзла, и приходилось подсвечивать фонариком, чтобы не навернуться навзничь. По пути в швабровку мне пришло в голову, что первый день на подработке оказался не таким уж трудным. Позже, постучав к Аффе, я вернула долг и поблагодарила за выручку. Она вышла в коридор, прикрыв дверь.

— Слушай, Лизбэт не в духе, хотя виду не подает, но я-то вижу, что психует. Сказала, что ты опять ошивалась рядом с Альриком. У тебя с ним что-то есть?

— Во-первых, не ошивалась, — обиделась я. — А во-вторых, если хочет узнать, пусть сама спрашивает, а не посылает тебя. Или пусть спросит у своего любезного принца.

— Извини, Эва, — покаялась девушка. — Действительно, грубо получилось. Больше не буду приставать.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, но неприятный осадок от разговора остался. А потом по свежеустановленному распорядку наступило время учебы вперемежку с сухарями и чаем. До трех часов утра.

Укладываясь спать, я подумала, что если хладнокровный Альрик распереживался за свои галлюциногенные тайны, значит, на то есть основания. И значит, Мэл тоже чего-то хотел…

Уау, — зевнула так, что хрустнула челюсть. Теперь уж и не вспомню, чего хотел Мелёшин. Прошедший день поглотили десятиэтажные интегралы, пляшущие в хороводах с базовыми рецептурами снадобий от перхоти.