Sindroma unicuma.Предновогодье. Внутренние связи

Это могла быть 24.2 глава

Движение было что называется «на всех парах». Именно таким манером мы с Генрихом Генриховичем добрались до лабораторного крыла, в котором царствовал Альрик. Декан и я, пыхтя, забирались по ступенькам на пределе сил.

На пятом этаже половину глухого коридора перегораживала стена из прозрачного материала, навскидку похожая на стекло, но внутри него, словно кровеносная сетка сосудов, пробегали металлические нити. Я разглядела их, пока декан, чертыхаясь, вспоминал код от замка, запирающего двери. Он перебирал комбинации цифр, и каждый раз устройство отвечало пронзительным тонким писком, не желая отключать красный огонек на своем корпусе.

Благодаря задержке с памятью Генриха Генриховича, мне удалось отдышаться и даже немножко заскучать.

— Черт те что и сбоку бантик, — пробормотал он, почесав макушку. — И кто придумал меняющиеся пароли?

Секундная стрелка на наручных часиках приближалась к цифре «12», отсчитывая последнюю минуту перед звонком. Гномик озорно улыбался, и Стопятнадцатый строил смешные гримасы, судорожно вспоминая требуемый код. Конечно же, декан не ставил целью развеселить меня, но весьма потешно вытягивал губы трубочкой и собирал брови домиком, изображая крайнюю степень задумчивости. Чтобы случайно не прыснуть со смеху, я начала рисовать пальцем узоры на стекле.

А вот хотя бы разочек оцените на себе всю прелесть воздушных потоков, овевающих пришпиленное к стене тело, уважаемый Генрих Генрихович! Посмотрим, как вы запоете, — подумала зловредно.

Из ближайшей двери вышла девушка в белом халате и, увидев нас, побежала в конец коридора. Кого это она напугалась? На всякий случай я оглянулась назад — за нашими спинами страшил не наблюдалось.

Как оказалось, девушка вовсе не струсила, а побежала за профессором Вулфу, и теперь он стремительно приближался к двери, насколько позволяла больная нога. Хромота мужчины усилилась, но, похоже, его это не волновало. Полы накинутого халата грозили слететь с мощных плеч при быстрой ходьбе, и профессор придерживал их руками.

Ишь как торопится открыть дверь декану, чтобы не дай бог, учащиеся не увидели, как тот будет стекать со стены на пол, после продувания ушей воздухом, — опять мстительно сверкнуло в голове. Да что же такое? Злобствую, радуясь беде человека, старающегося мне помочь. Но ведь тогда и я наравне с деканом стану красивым рисунком на стене, — откликнулось обиженное сознание. И вряд ли бы Альрик понесся на запредельной скорости спасать меня.

Пока я боролась со своим грязным эго, профессор приблизился к двери и приложил ладонь к замку изнутри. Устройство тихо пискнуло, и огонек сменил цвет, став зеленым. Раздвижные двери разъехались в стороны, и Стопятнадцатый втолкнул зазевавшуюся меня в проем. Одновременно прогорнил замок, и следом воздушная волна сотрясла перегородку, не успев ворваться в захлопнувшиеся перед ее носом двери.

— Альрик, ваша секретность изматывает, — поделился недовольством декан. — Не успеваю запомнить один пароль, как тут же не успеваю запомнить следующий.

— Уровень защиты согласно распорядку, — пояснил Вулфу лаконично. — От правил не отступаем. Хочу предупредить, Генрих Генрихович, мне предстоит провести занятие, на котором, кстати, должна присутствовать эта студентка.

Ну, да, кивайте, пока головушка не отвалилась, а фамилию студентки знать вовсе и необязательно, — набычилась я и прикусила губу за наглые мысли. Что-то сегодня нехорошести лезут из меня как из помойного ведра.

— Отмените, — сказал декан, — вопрос не терпит отлагательств.

Вулфу бросил на меня взгляд.

— На то есть веские основания?

— Один раз, Альрик, ты посчитал мою просьбу надуманной, когда дело коснулось данной студентки, — ответил Стопятнадцатый, и его собеседник нахмурился. — Я хочу, чтобы ты в моем присутствии подтвердил необоснованность моей тревоги. Желательно, немедленно.

Профессор поджал губы.

— Хорошо, — сказал он. — Пройдемте.

Вулфу, прихрамывая, повел нас в конец коридора — туда, откуда поначалу выбежал с распростертыми объятиями, рассчитывая на радостную встречу с деканом. Глядит — а тут я рядом со Стопятнадцатым нарисовалась, он и скис сразу.

По обе стороны коридора тянулись одинаковые обезличенные двери, каждая под своим номером. Навстречу попалась девушка в белом халате, что пришла на помощь мне и декану. Приглядевшись, я узнала Лизбэт, соседку по общежитию. Она была чудо как хороша! Настоящая фарфоровая куколка: идеальные кудряшки, разложенные на плечах, изогнутые красивыми дугами брови, естественный румянец на высоких скулах, аппетитная фигурка, угадывающаяся под бесформенным халатом. И все же хорошесть девушки казалась какой-то картинной, неживой. Или на самом деле я позавидовала ее женственности и умению следить за собой?

Лизбэт поздоровалась с деканом, потом заметила меня, и на ее лице постепенно проявилось узнавание, сменившееся изумлением. Еще бы! Крыска в окружении первых и знатных лиц королевства шествует на аудиенцию.

— Альрик Герцевич, — обратилась Лизбэт сладеньким голоском. — Помощь требуется?

— Можете быть свободны, Лиза, — разрешил тот.

— Я, пожалуй, немного поработаю, — ответила девушка смущенно. — Последние результаты получились смазанными.

— Как вам будет угодно, — сказал профессор. Мельком я заметила разочарование, промелькнувшее на лице Лизбэт.

На двери красовалась соответствующая табличка, на которой мелким шрифтом с множеством строчек перечислялись научные титулы и звания хозяина лаборатории. Я поскучнела. Конечно же, ясно, что ума ему не занимать, и все же теперь Альрик удалился от простых смертных, то есть от меня, еще дальше и выше, посверкивая далекой звездой на небосклоне.

Помещение благоухало медицинской стерильностью и нереальной чистотой. Кафельный пол тускло отражал свет плоских плафонов. Над линией столов, плотно набитых лабораторным оборудованием, нависала по центру длинная горизонтальная стойка с парадом гибких шлангов и сифонов на ней. У стен плотнились вытяжные шкафы и стеллажи с колбами, пробирками, мензурками, кюветами и прочей лабораторной мелочевкой. Под потолком помещение было опоясано толстым серебристым воздуховодом, такие же серебристые колонны вентиляционных вытяжек спускались, накрывая зонтами часть столов.

В углу стоял непонятный аппарат, похожий на стиральную машину. Через круглый люк было видно, как бесшумно крутится барабан. Наверное, Альрик настирывал свои халаты и носовые платки до сияющей чистоты.

Я поежилась. Пахло больницей и неуютом.

— Устраивайтесь, — предложил гостеприимный хозяин с безрадостным видом, а сам прошел дальше, за стеклянную перегородку, подобную той, что отделяла бесценный пятый этаж. Очевидно, за ней находилась еще одна комната. Большой зеленый лист упирался изнутри в стекло. Более ничего не удалось разглядеть, поскольку профессор легонько стукнул пальцем по перегородке, и она мгновенно замутилась, покрывшись толстым слоем морозного инея.

Стопятнадцатый грузно опустился на стул и предложил мне соседний. Вернулся Вулфу в халате, застегнутом на все пуговицы, и направился к многокнопочному устройству на этажерке у окна. Нажал несколько кнопок, и в помещении раздались гудки вызова.

— Думаю, не имеет смысла отключать громкую связь, — сказал профессор, обратившись к Стопятнадцатому. Тот согласно кивнул.

— Слушаю, Альрик Герцевич, — послышался в динамике женский голос.

— Марина, будьте любезны, сообщите студентам, что дополнительные занятия отменяются по независящим от меня причинам.

— Хорошо, Альрик Герцевич.

Профессор нажал большую красную кнопку отбоя.

— Итак, — обернулся к нам. — Причина отмены занятия должна оправдать себя, в противном случае мне будет стыдно смотреть в глаза студентам, пришедшим на занятие и напрасно прождавшим.

Я потупила глаза. Можно подумать, виновата в том, что декану вздумалось притащить меня сюда, схватив за шкирку.

— Для начала осмотри рисунок на пальце, — сказал Стопятнадцатый.

Профессор, поджав губы, указал на высокую кушетку в углу, незаметную из-за раздвинутой ширмы. Кое-как взобравшись и усевшись лицом к Альрику, наблюдавшему за моими кульбитами, я протянула правую руку. Он взял ее за запястье и внимательно осмотрел, нахмурившись.

— Дайте вторую, — сказал отрывисто.

Оглядел обе красные и расцарапанные конечности. Движения его пальцев были легкими и скользящими.

— Когда ваши руки покраснели?

Декан встал и заглянул через плечо Вулфу.

— Эва Карловна! Мы с вами почти час общаемся, а вы не упомянули о нездоровье, хотя согласились немедленно поставить меня в известность в случае ухудшения.

Я виновато опустила глаза.

— Это обычное раздражение кожи, — пояснил Альрик, — аллергическая реакция. Я приготовлю антигистаминный состав на основе крема для рук, он облегчит неприятный зуд.

Он поднес мою лапку к глазам и начал внимательно изучать проступившее колечко. Уж не знаю, были ли у него заговоренные руки, поглаживающие мои пальцы и пробегающие по ладоням, но зуд прекратился. От воздушных прикосновений начало клонить в дрему. Приятные ощущения растекались по мышцам.

— Вы не ответили на вопрос, — сказал профессор, изучая каждую линию и узор на подушечках пальцев. Меня же укачивало. Нежность касаний сбивала мысли в кучу.

— Сегодня… утром, как проснулась, — пробормотала, поглощенная впечатлениями.

— А вчера вечером Эва Карловна встречалась в узком кругу со старостой Касторским и двумя его друзьями, возвращавшимися домой после тренировки, — вставил декан.

При упоминании ненавистной фамилии я вздрогнула и очнулась.

— В их свидании есть неожиданный момент? — мужчина продолжал изучать опухшие руки.

— Встреча состоялась в коридоре института, после чего юноши отправились по своим делам и дома не появились. Собственно, это преамбула, Альрик. Суть состоит в том, что Касторский, Болотов и Крестович, применив иллюзорное воздействие, сняли со студентки дефенсор и прочитали ее воспоминания.

Профессор прекратил ощупывание рук, и меня пронзило ощущение потери. Мне очень понравились его поглаживания, — призналась со стыдом.

— Что вас волнует больше, Генрих Генрихович? Что студенты не дошли до дома, или что они узнали то, о чем им не следовало знать?

— Меня в равной степени волнует и первое, и второе.

Альрик развернулся ко мне боком, опершись кулаком о кушетку, и теперь они со Стопятнадцатым стояли напротив друг друга, беседуя, а я сидела между ними и слушала, навострив ушки.

— Насчет первого я бы не волновался, — сказал снисходительно профессор. — Зная Касторского, не удивлюсь, если ребятки по пути домой свернули не в ту сторону или встретили не тех девушек и наверняка заработали приключений на свой хребет. Подождите денек-два, и они дадут о себе знать: либо позвонят и сообщат, что их арестовали, либо самостоятельно приползут домой на своих ногах, помятые и с синяками.

— По словам Касторского-старшего, вчера вечером его сын должен был в обязательном порядке вернуться домой на важный семейный ужин. Беспрекословно, так сказать. Ближе к полуночи родители подняли тревогу, а к утру даже такой большой город как наша столица, сдался под напором семейства. Уже проверены все отделения, больницы, морги. Одновременно выяснилось, что друзья младшего Касторского не ночевали дома. В настоящее время идут тотальные проверки клубов и притонов, которые посещал или мог посещать Касторский-младший. Несомненно, я был бы рад знать, что студенты покинули институтские пенаты целыми и невредимыми. При всем при этом получается, что Эва Карловна оказалась последней, кто их видел и разговаривал с ними, так?

Я подавленно пожала плечами. Если можно назвать разговором угрозы и оскорбления, то мы неплохо и плодотворно поговорили.

— Значит, Касторский-старший попытался предъявить иск институту за пропавшего сына? — хмыкнул Альрик.

— Пока что нас поставили в известность: меня и Евстигневу Ромельевну. От лица администрации института мы заверили, что приложим все усилия, чтобы помочь в поисках пропавших студентов.

— Получается, нет очевидцев того, выходила ли компания из здания после тренировки или нет. А Монтеморт?

— В программу стража не заложено накапливание информации по входящим и выходящим, — пояснил декан.

Я насторожилась. Промелькнули подробности из биографии пса.

— В настоящий момент меня гораздо больше заинтересовала не пропажа трех студентов-переростков, и удалось ли им снять дефенсор с этой особы, — Альрик кивнул в мою сторону, — а рисунок на ее пальце.

Особа, то есть я, чуть не подавилась воздухом от услышанного. Хотя, действительно, какое профессору дело до моей памяти?

— Запоздало он тебя заинтересовал, Альрик, — вздохнул декан, ослабив узел галстука. — Вот, взгляни и ознакомься.

Он выложил на кушетку прихваченный из кабинета фолиант, на титульной стороне которого было выведено курсивом: «Клинические случаи. Теория и практика». Провел по обложке ладонью, и в книге тихо щелкнул какой-то механизм. Стопятнадцатый открыл первый лист с содержанием. Ткнул пальцем в строчку, и страницы одна за другой начали перелистываться большой скоростью, пока мельтешение не прекратилось где-то посередине. На представшей взору странице был выведен заголовок «Папена Э.К. 17.12 н.г.», и ниже шел печатный убористый текст.

Это я — клинический случай?! Это про мою тупость уже книги начали писать?! И что это за цифры?

Альрик взял фолиант и, усевшись на стул, с которого меня согнали, углубился в чтение. Я занервничала и начала чесать руки.

— Не расцарапывайте, — приказал мужчина, не отводя взгляда от книги. Я пораженно уставилась на него. У профессора на лбу скрытый глаз? Двумя читает, а третьим за мной наблюдает.

— У вас расстроенный вид, Эва Карловна, — посочувствовал декан. — Не волнуйтесь, записи носят дневниковый характер. Там подробно описано ваше передвижение через подвалы института, а также каким образом вы получили «подарок». С ваших слов, естественно.

Я растерянно покивала. Значит, цифры означают день, когда состоялось путешествие по институтским подземельям. Что-то не похож толстенный фолиант на дневник. В дневнике обычно пишут пером, полеживая на диванчике и покусывая изредка кончик пера, при этом мечтательно посматривая в окно. А это настоящий сборник научных статей.

Вдоволь начитавшись, Альрик отложил книгу в сторону и велел следовать за ним. Я неуклюже спрыгнула с большой высоты и, похоже, вывихнула лодыжку. Прихрамывая не хуже профессора, доковыляла до стола, у которого он остановился, поджидая меня с поджатыми губами. Да не притворяюсь я! По-настоящему больно.

Мужчина взял мою руку и засунул между двумя пластинами электронного микроскопа. Сам он наклонил к глазам окуляры, и, смотря в них, крутил колесиками и настраивал. Вспышки осветили ущербную конечность — Альрик фиксировал исторический момент. Он вертел мое запястье во всех видах и позах, едва не сломав, и щелкал, щелкал, щелкал. Потом поменял фильтры, и выкручивание кисти продолжилось.

Нащелкавшись, профессор освободил плененную конечность, и я опять взгромоздилась на кушетку, как птичка на шесток, но ненадолго. Весьма профессионально Альрик взял образцы крови из пальца, из вены, замерил давление и пульс, выслушал легкие, влез в горло и в уши. Затем дал большую мензурку и велел следовать за ним. Мы вышли из лаборатории, и мужчина препроводил меня к туалету. Альрик остался дожидаться в коридоре, а мне надлежало выйти из санузла с образцом для анализов.

В стерильной кафельной чистоте туалета я едва не заплакала от накатившей горечи. Профессор обследовал меня, словно очередной бездушный объект для опытов, и не скрывал грубоватости и откровенного пренебрежения. Интересно, с Лизбэт он обращался бы также цинично или сыпал комплиментами?

Вышла из туалета, как было велено, с образцом, а Альрик разговаривал с двумя молодыми мужчинами в белых халатах. Увидев меня, кивнул им и, не сказав мне ни слова, направился обратно в лабораторию. На месте профессор отобрал мензурку и разрешил сесть на кушетку, а декан делал записи в своем блокнотике. Наверняка готовил к выходу новые дневниковые записи о похождениях бестолковой студентки.

В это время стиральная машинка перестала крутиться и призывно замигала оранжевым огоньком. Я думала, Альрик вытащит из нее свои рубашки и жилетки, однако из внутренностей машинки была извлечена подставка с колбами, заполненными разноцветными жидкостями. Профессор переставил подставку в морозильную камеру, дохнувшую паром из открытой дверцы, а затем направился к столу и достал из ящичка резиновые перчатки. Взяв большую кювету, он выдавил из тюбика кремовую пластичную массу. Из шкафчика со стеклянными дверцами вынул несколько пузырьков и начал по каплям подливать их содержимое в кювету, перемешивая лопаточкой смесь. Просканировал взглядом получившийся состав и направился ко мне.

— Я буду обрабатывать руки, а вы рассказывайте о том, что произошло вчера. Старайтесь вспомнить мельчайшие подробности.

Мужчина окунул перчатки в смесь и обхватил ими мою левую ладонь. Поначалу я задохнулась от свежести, схватившей руку, но понемногу ощущение прохладности исчезло, вытесненное поглаживающими ласковыми движениями. До чего прекрасно!

— Не отвлекайтесь, — послышался рядом голос, вырывая из блаженства.

Оказывается, я, разомлев, умудрилась закрыть глаза. Руки Альрика скользили по пальцам, по ладони, и пластичная масса всасывалась в кожу, словно в губку. На левую руку ушел весь запас приготовленной мази, прежде чем она перестала впитываться. Профессор выудил из кармана халата варежку и натянул на обмазанную массой конечность.

— Вижу, что бесполезно расспрашивать вас в процессе, — сказал Альрик и отправился к лабораторному столу, где повторил манипуляции с пузырьками. — Пока готовлю новую порцию, постарайтесь вспомнить и рассказать.

Я оглядела руку, упакованную во фланелевую варежку. Под тканью приятно грело.

— Касторский иллюзорно ударил меня.

— Как? — не отставал Альрик.

— Сделал хлыст.

— Как долго вас избивали?

Я машинально дернулась.

— Немного. Ударили два раза.

— А потом?

А что потом, уважаемый профессор?

— Потом Касторскому пришла в голову идея снять дефенсор.

— А вы?

— Меня удерживали за руки, и второй… не помню… вроде бы Крест… сделал вот так. — Показала примерные движения. Рука в варежке смотрелась забавно. — Я потеряла сознание. Когда очнулась, рядом никого не было. Встала и пошла в общежитие.

Альрик хмыкнул:

— Вы не могли потерять сознание, потому что на вас еще был дефенсор. К вам применили заклинание ovumo[23], изолировав слух, зрение, обоняние и тактильные ощущения. Словом, все органы осязания отрезали от действительности, погрузив в кокон. А ведь это сложное заклинание, которое осваивают на четвертом курсе. Как же могло так случиться, Генрих Генрихович?