Sindroma unicuma.Предновогодье. Внутренние связи

Это могла быть 3 глава

То ли простое совпадение, то ли, действительно, цель определилась, но отдел кадров, сокрытый за бронированной дверью-сейфом, работал.

Документы приняла круглолицая румяная девушка-кадровичка. Крепенькая, сбитенькая, с россыпью мелких обесцвеченных кудряшек, она напоминала сдобную булочку, посыпанную ароматной корицей.

Ее темноволосая коллега, скучая за девственно чистым столом, разглядывала с утомленным видом маникюр на ногтях. Модная стрижка, сложная укладка, заостренные скулы, впалые щеки — эта девушка стремилась соответствовать современным эталонам красоты.

Пока я заполняла необходимые анкеты и заявления, Пышечка с любопытством поглядывала на меня.

— Будете вступать в союз независимых студентов? Членские взносы — пять висоров ежемесячно, — спросила, когда я, наконец, одолела последний пункт анкеты, и поспешно добавила: — Это простая формальность. Перечень стандартных вопросов утвержден ректоратом.

— А можно подумать?

— Конечно-конечно, — закивала она. — Спрашиваю на всякий случай. Всё равно вас будут уговаривать.

Я промолчала. Лучше бы обо мне вообще забыли.

Пышечка наклонилась и поинтересовалась, понизив голос:

— В середине года и перед сессией… Неужели припекло?

Меня аж озноб пробил. Успокоив себя тем, что расспросы неизбежны, я с независимым видом пожала плечами, мол, всякое в жизни случается.

Кадровичка посмотрела с уважением и начала проставлять штампики на моих каракулях. Она штамповала и штамповала, штамповала и штамповала, с усердием, которого ей было не занимать. Натренированная рука Пышечки не собиралась отваливаться от усталости, в то время как у меня глаза заболели наблюдать за мельтешением штампика. На чём бы взгляду отдохнуть?

В углу, в деревянной кадке ромбической формы, погибало неизвестное мне растение. Его скрюченные монструозные стебли завивались немыслимыми петлями и узлами, а листья, похожие на павлиньи перья, имели явно нездоровый вид: часть их повисла безжизненными серыми лохмотьями, часть находилась в процессе засыхания, и лишь макушка растения оптимистично зеленела хохолком из трех листочков-перышек. Растение будто уловило мое сочувствие, и от стебля со щелчком отвалился засохший листок. Тут же пахнуло жутким зловонием, как если бы за плинтусом одновременно удавились сто мышек или одновременно разбились сто тухлых яиц. В общем, омерзительно пахнуло.

Темненькая девушка-кадровичка кинула злобный взгляд на умирающего лебедя:

— Сил моих нет. Скоро задохнемся в вонищи.

— Мавочка, бог терпел и нам велел, — заметила с философским спокойствием Пышка. Ее коллега тяжко вздохнула и принялась резкими дергаными движениями подпиливать ногти, посматривая на растение в кадке.

— Вот справка, предъявите в хозчасти, — объяснила мне Пышечка. — Попадете туда из центрального холла по указательным стрелкам. Там выдадут квитанцию на койко-место в общежитии. Квитанцию обязательно погасите на вахте, иначе вас не пропустят на занятия.

То есть предполагается, что мне нужно сунуть руку в пасть мохнатого клацающего чудовища, дрыхнущего при входе?!

— А без пробивки никак не обойтись?

Пышечка заметила мою нерешительность:

— Никак. Да вы не бойтесь, у вас все получится. Главное, вовремя отдернуть руку.

Мавочка подавила смешок, отвернувшись к окну. Похоже, кадровички решили развлечься. Ну, и ладно. Им ведь скучно, бедняжкам. Когда еще посреди года лопух-новичок нарисуется?

Левое ухо до сих пор отказывалось слышать, поэтому я старалась поворачиваться другим боком к говорящим. Елки зеленые, забыла спросить, где находится медпункт! В свете предстоящих неудач данный вопрос засемафорил весьма злободневно.

— Простите, а куда можно обратиться, если понадобится поставить прививку?

— От бешенства, что ли? — сострила темненькая. — Боюсь, прививка не поможет.

Пышечка прыснула в кулачок:

— Младива Викторовна хотела сказать, что режим работы подразделений института, а также их местонахождение указаны здесь, — выложила на стойку тоненький буклетик.

Под аккомпанемент беседы с агонизирующего растения отвалились два сухих листочка. От нестерпимого зловония меня затошнило. Похоже, аналогичное состояние заработали и кадровички, потому что наперегонки метнулись к окну, и, распахнув форточку, жадно присосались к ней.

— Катин, — обратилась темноволосая к Пышечке, делая ударение на последнем слоге, отчего я делала вывод, что ту звали попросту Катей, — здоровье мое истончилось. Умру от смрада во цвете лет, и никто не поскорбит по неземной красоте.

«Гы-гы, — похихикала я про себя, — всякая красота страдает по-разному».

— Не принимай близко к сердцу. Потерпи немножко, скоро все отвалятся.

— У меня мечта: выбросить уродливое уродство в окно! — Мавочка кровожадно покосилась на виновника вони.

— Нельзя. Нинелла Леопардовна расстроится. Ты забыла, что бывает, когда она в расстройстве?

Темноволосая кадровичка сдавленно хрюкнула: то ли от смеха, от ли от ужаса.

— Необычный цветочек. Как называется? — влезла я с успокаивающим вопросом. Мавочка нервно вздрогнула.

— Пукодел. Редкий вид, — охотно поделилась Катин. — Из-за редкости никто не знает, как за ним ухаживать. Нинелле Леопардовне подарили на юбилей. Пукодел — её любимец, — пояснила она шепотом.

— По-моему, оно, вернее, он — погибает.

— Что вы, что вы! — замахала руками Катин. — Это временно. Все исправимо. И не вздумайте намекнуть Нинелле Леопардовне. Она… опечалится, — закончила девушка с глазами, полными слез.

За свою Леопарду, что ли, переживает? Надо же, какой стресс получит неизвестная Нинелла, узнав, что ее любимый пукодел загибается.

Пышечка кивнула в сторону стойки:

— Ваши документы готовы, можете забирать.

Сгребши в охапку бумажки, я задумалась. Наведаться ли к местным светилам медицины сейчас или отложить визит на потом? Слабый звук горна заглушил размышления, и вскоре легкий удар по бронированной двери засвидетельствовал пронесшуюся воздушную волну.

— Хорошо парнишки горнят. Душевно, — протянула мечтательно Катин.

Эхо горна освежило в памяти последние неприятные события, и я решила, что пора ознакомиться с расписанием звонков. И заодно запланировать покупку наручных часов, потому что интуиция вопила — повторная встреча с последствиями звонка обойдется мне более чем плачевно.

В помещении заметно посвежело, вонизм практически выветрился. Надо бы сказать спасибо пустому желудку, которому нечего выворачивать наизнанку, и послушать ответное добродушное урчание.

Пристроившись в уголке, я взялась за изучение буклета, изредка сверяясь с оригинальными дизайнерскими часами на стене. Овальный диск прозябал без стрелок, но едва взгляд фокусировался на циферблате, как вспыхивали три алые полоски, соответствовавшие часу, минуте и секунде реального времени. Некоторое время я развлекалась: смотрела, не мигая, на часы — и секундная стрелка деловито двигалась по кругу. Стоило моргнуть или скосить глаза в сторону, как алые полоски пропадали.

Девушки за конторкой, похоже, потеряли ко мне интерес или делали вид, что потеряли. И то славно.

В буклетике нашлось всё, что меня интересовало, и даже более. Первым делом я выяснила, что звонки горнят круглосуточно — днем, в глухую полночь и ранним утром на ясной зорьке, когда все нормальные люди сладко спят дома, в мягкой постели, а не бродят по темным институтским закоулкам.

Вторым делом отметила расписание работы библиотеки, столовой, медпункта и хозчасти как следующего стратегического пункта. На форзаце красовался довольно-таки приличный план первого этажа института. Но позвольте, почему только первого? Как попасть, к примеру, на третий этаж крыла С в библиотеку?

Похоже, недоумение высказалось вслух, потому что кадровички отвлеклись от важного занятия: припудривания носиков и подкрашивания неоднократно подкрашенных за день губ.

— Девушка, вы уверены, что переводитесь на факультет висорики? — поинтересовалась насмешливо темненькая, а Катин прыснула.

Мне бы по привычке стушеваться и ретироваться из кабинета под уничижительными взглядами работниц, но в голове вдруг переклинило. Голод и усталость переполнили чашу терпения, сделав свое незаметное, но грязное дело.

— Уверена! — заявила я высокомерно. — В каждом чертовом институте и в каждом чертовом колледже, мнящем из себя черт знает что, приняты свои чертовы правила и распорядки, и мне до чертиков осточертело в них путаться. Ясно?

Кадровички растерялись.

Не знаю, чем закончилась бы перепалка, не успевшая толком начаться, но в это время пукодел, решив, что о нем забыли, переключил внимание на себя. С него отвалились еще два листочка, и знакомое зловоние охватило наши бедные тела.

Мавочка взвыла, не выдержав. Подскочив к растению, она принялась разрывать руками уродливо закрученные стволики. Пукодел оказал сопротивление: желтый сок из поврежденных тканей забрызгал кадровичке лицо и джинсовый сарафанчик.

— Ах ты подлое существо! — взвизгнула девушка и с новой яростью набросилась на куст, явно превосходя того в одержимости. Пукодел, очевидно, понял, что терять ему нечего, и пошел в последнюю атаку: массово сбросил все листочки.

И вот тогда я пожалела, что не ношу с собой противогаз. Зажав нос и схватив бумажки, метнулась к двери, с радостью отмечая, что та приветливо распахивается навстречу.

Загораживая всё свободное пространство, в дверном проеме высилась нерушимой скалой дородная дама с французским пучком на голове и ярко-красными губами бантиком. Это первое, что я увидела, прежде чем врезаться во внушительных размеров живот.

А затем второе, что услышала:

— Немедленно прекратить безобразие!

И следом нарастающий вопль, зашкаливший все мыслимые пределы слышимости по силе децибелов:

— Невозможно оставить отдел на пять минут, как подчиненные тут же перевернут его с ног на голову!.. Чудовища! Как вы посмели прикоснуться к нему?… Да я вас! Да я вам!.. Накажу! Уволю! Сгною!

По мере того, как мои ноги, пробравшись мимо бушевавшей начальницы кадрового отдела, уносили тело стремглав по коридору, вопли постепенно затихали, и я вдруг осознала, что обрела слышимость обоих ушей.