Sindroma unicuma.Предновогодье. Внутренние связи

Это могла быть 29.1 глава

Проснулась я с чугунной головой. Знания, почерпнутые накануне из книг, улеглись тяжелой плитой, а утренняя порция сухариков уплотнилась в желудке, смоченная крепким чаем.

Бросив в сумку учебники, чтобы обменять в библиотеке, я неспешно поплелась. А куда торопиться? Теперь двери в общепит закрыты, хотя есть несомненный плюс в том, что можно спать подольше.

Приятно порадовало, что за ночь кто-то успел посыпать крыльцо и мерзлую дорожку песком. С неба, что ли, вместо снега нападал?

Зашла в холл вместе со студенческим потоком, а Монтеморт даже ухом не повел, проигнорировав меня, точно перед ним пролетел призрак или невидимка. Зато деловито долбил хвостом по полу, нервируя хилых первокурсников, робевших перед грозным стражем.

Ползла я как сонная муха до аудитории и по пути выглядывала Алесса. Следовало, конечно, наведаться в столовую, где парень обычно завтракал, но не достало ни сил, ни желания — кухонные ароматы свалили бы меня в нокаут на пороге. Зачем себя мучить? Попробую выловить рыжего на институтских просторах, в крайнем случае, наведаюсь к второкурсникам.

Оставалась еще одна проблема — незаконченный разговор с Петей Рябушкиным, о котором я совершенно забыла во вчерашнем суматошном дне. Встречусь с ним и скажу… А сказать Пете было нечего. После всего хорошего, что парень сделал для меня, я не могла рисковать его добрым именем. Каково будет Пете, если, упаси бог, по институту поползут слухи о моем обмане?

Зайдя в заполненную аудиторию, я проскользнула впереди Лютеция Яворовича, спешащего с многострадальной указкой, и поплелась к своему месту.

Народ гудел, обсуждая последние новости. Мелёшин не принимал участия в обсасывании сплетен, а, облокотившись, теребил губу и хмуро смотрел на меня, следя за каждым шагом. Ведь не даст спокойно пройти! Ясно, что опять что-то задумал. Наверняка положил на ступеньке иллюзорную кожуру от банана и ждет, что поскользнусь или запнусь.

Общая теория висорики вкручивалась в голову как тугой винт, точнее, абсолютно не хотела усваиваться. Гораздо интереснее вслушивалось в обрывки слухов, доносящихся с соседних рядов.

Свежеиспеченной горячей сплетней оказался неожиданный подвиг Монтеморта. Вчера вечером, подрабатывая изо всех сил в архиве, я пропустила все самое интересное. Пес схватил и задержал охранника из институтской кассы, пытавшегося выйти из здания с большой суммой наличности. Кратко суть жуткого преступления была такова: охранник долго пытал кассиршу, требуя отдать деньги, после чего лишил несчастную жизни зверским способом. Выгреб два мешка висоров — и тикать, однако в силу тупости забыл их погасить, а страж при входе унюхал и распознал казенное добро. Первый отдел оперативно начал следствие. Дознаватель Бобылев, курирующий институт, потирает руки, предвкушая звон медалей на лацкане пиджака и личное рукопожатие главы Первого департамента. Еще бы не радоваться — за неполные две недели на его отдел свалилась лавина работы.

Из всего подслушанного я сделала три вывода: Монтеморт — молодец, заводить служебные романы чревато и нельзя верить слухам. Сделала выводы и призадумалась. Коли пес вполне работоспособен и бдит на посту аки пчела, непонятно, почему он разрешает мне мотаться с учебниками туда и обратно. Напрашивается одно — Монтеморт задумал грандиозную засаду по моей части.

С тревожными мыслями я встретила окончание лекции и пропустила явление Мелёшина у моего стола.

— Ну как, вкусно кормят? — спросил нелюбезно.

— Где?

— В столовой номер один. Которая для персонала.

— Неплохо, — пожала я плечами и тут же подозрительно уставилась на Мэла. Каким образом он умудрился провести параллель между моей персоной и элитным общепитом?

— Наверное, хорошая компания подобралась за столом, да? — продолжал прощупывать почву Мелёшин.

— Отличная, — буркнула я, собирая тетради в сумку.

— С сегодняшнего дня забираю твой долг, — заявил Мэл.

Я как стояла, так и села обратно на скамью. Вот и пришло время платить по счетам.

— Х-хорошо, — промямлила. — К-какой?

— Будешь завтракать и обедать за одним столом со мной.

— Мы, кажется, уже проходили. Дрессура кончилась. Ты продал свое право.

— Это не право. Это долг, — отрезал он.

— Зачем тебе, Мелёшин? Не можешь успокоиться? Нравится смотреть, как меня унижают твои друзья?

— Для моих друзей у тебя отлично подвешен язык, — усмехнулся Мэл.

— Но ты же постоянно затыкал мне рот.

— Теперь передумал.

— Прислуживать тоже придется?

— Не придется, — ответил он. — Находишься в зоне видимости на расстоянии вытянутой руки, питаешься и уходишь после того, как разрешу. Язви на здоровье, мне не жалко. Но каждое утро и на обеде должна сидеть передо мной. Ясно?

Я озадачилась. Однако странный возврат долга выбрал Мелёшин. Пфу, это же плевое дело! Мне казалось, что когда-нибудь он заставит меня спрыгнуть с крыши. В голове прокручивалась одна и та же полная трагизма картинка: я лечу к земле, раскинув руки, словно крылья, а Мэл стоит с друзьями и, смеясь, показывает пальцем на мой полет.

— И как долго забавлять тебя своим присутствием?

— Скажу, когда надоест.

Понятно, товарищ заскучал, и опять ожидается новый виток развлечений.

— Смотри, испорчу аппетит — кусок в горле застрянет.

На лице Мэла промелькнула слабая улыбка:

— Тренируйся оказывать первую помощь.

После второй лекции я благополучно возвратила экспроприированные книги в библиотеку, немножко поукоряла себя за тягу к преступности, но все же взяла один учебник тайно, и еще два — для чтения в течение дня. Бабетта Самуиловна, прежде чем отпустить меня с миром, долго перелистывала книги, запоминая их внешний вид. Она рассчитывала поймать меня с поличным при возврате литературы, заляпанной грязью и жирными пятнами.

Предстояло обеденное времяпровождение, и ноги крайне неохотно понесли мое тело по направлению к столовой. По дороге удалось сгрызть пару сухариков.

Напрасно я думала, что обед в присутствии Мэла пройдет легко и непринужденно. Зайдя в помещение и не увидев Мелёшина в привычной зоне трапезничающей элиты, на радостях хотела развернуться и уйти, потому что рот начал наполняться слюной, как услышала свист. Оказывается, свистели мне, и вся столовая наблюдала, как Мелёшин махал рукой, подзывая к столику в углу у окна. Почему-то сегодня рядом с Мэлом не было блондинки, зато сидел пышущий оптимизмом Макес.

Подносы парней были заставлены наивкуснейшей и наиароматнейшей едой, какая только бывает на белом свете. Непроизвольно сглотнув, я уселась на свободный стул, достала учебник и принялась читать.

— Привет, — сказал Макес, с аппетитом насыщая растущий организм калориями.

Я кивнула, не отрывая глаз от книги.

— Папена, ты решила, что питаться вредно? — спросил Мэл, ухмыльнувшись.

Заткнув уши, я повторила фразу, в которую тщетно пыталась вчитаться. Перед глазами прыгали куриные ножки с Мелёшинского подноса.

— Какая умная девочка, — отвесил комплимент Макес, обмакнул кусочек хлеба в сливочный соус и с чувством прожевал.

Я снова сглотнула и опустилась еще ниже к учебнику.

— Папена, ты на себя не похожа, — обеспокоился Мэл. — Где горы тарелок?

— Тебе-то какая разница? — набросилась на него, стараясь не смотреть на поднос. — Чего надо? Сижу рядом, время от времени развлекаю. Без проблем.

— Без проблем, — подтвердил задумчиво Мелёшин.

Парни о чем-то переговаривались, но я мало вникала в смысл произносимого. Меня замутило от запахов. Если ими можно наесться, мой живот надулся бы как барабан. Сам не подозревая, Мелёшин устроил жестокую экзекуцию. Или он знал и специально решил поиздеваться? — пронзила меня мысль. Посмотрела на него и напоролась на изучающий взгляд.

Мелёшин практически не притронулся к своей порции, ковыряясь вилкой в тарелке. Эх, сколько добра пропадает, — подумала я с тоской, снова сглотнув. Хозяин — барин, хочу — ем, а хочу — отнесу на мойку.

Столовая опустела, а Мелёшин почему-то оттягивал окончание обеда. Еще мгновение, и у моего желудка кончится терпение. Учеба тоже не получилась, я только зря потеряла время.

— Могу идти? — спросила раздраженно.

— Иди, — разрешил Мэл. — Это, наверное, такой метод, — пояснил он Макесу. — Знания лучше усваиваются на фоне котлетных натюрмортов.

С шумом отодвинув стул, я ринулась из столовой. Схватила в раздевалке куртку и помчалась на чердак, где нагрызлась вдоволь сухарей и запила парой скупых слезинок.

— Ничего миленький, потерпи, — погладила урчащий недовольно желудок. — Что-нибудь придумаем.

А именно пойдем искать Алесса.

Послеобеденное время посвятилось сдвоенному практическому занятию по теории снадобий в крыле B. Ромашевичевский не подал виду, заметив меня среди студентов, и повел группу в оранжерею, зато лицо Мелёшина вытянулось от удивления. Дивись, обжора, растягивай мышцы.

При входе я получила в шлюз-комнате белоснежный халат, пару перчаток, шапочку на голову, марлевую повязку и бахилы на ноги. Облачившись, стала похожа на врача-хирурга.

Таких, как я, специалистов-белохалатников, оказалось около тридцати человек. Студенты не отличались друг от друга, и лишь по росту и фигуре можно было догадаться, кто стоит рядом — девушка или парень. Даже Мелёшин потерялся среди толпы двойников. Парни дурачились, девчонки переговаривались.

Затем нам разрешили войти в чертоги растениеводства. Наша группа продвигалась по небольшому светлому коридору, по обе стороны которого разместились боксы, отделенные прозрачными перегородками. Ромашевичевский, выделявшийся ростом и повышенной носатостью, которую не могла скрыть марлевая повязка, шел впереди и рассказывал.

В оранжерейных боксах выращивали различные виды редких растений, использовавшихся в приготовлении снадобий. Поскольку большинство видов было капризно к условиям произрастания, то каждый бокс являл собой кусочек среды, в которой растению жилось комфортно и привольно. Например, в боксе с чевохиями, плантация которых цвела фиолетовым ковром, поддерживалась температура +36 градусов и относительная влажность ровно 92 %. Целью содержания избалованного растения в благодатных условиях являлись тычинки и пестики с крохотулечных цветочков.

Встречались и такие растения, которые в естественной природе балансировали на грани вымирания, а под лампами институтской оранжереи чувствовали себя сносно и разрастались.

Преподаватель подвел нас к боксу, освещенному тусклыми синими лампами. В неестественном свете к потолку тянулись красные тонкие стебли, обсеянные белой мукой. Иногда с какого-нибудь стебля отрывались несколько белых точек и отправлялись в хаотическое движение по помещению, пока их не притягивало к другому стеблю. Из-за обильного мучного течения создавалось впечатление, что за стеклом бушует небольшая метель.

— Что это за растение? — обратился к студентам Ромашевический и прежде чем, начали подниматься редкие руки, сказал: — Ответит Папена.

А я-то думала, он позабыл обо мне. Ан нет, затаил в глубине души свою месть.

— Это капистула обыкновенная или сонник.

— Условия произрастания?

— Смешанный лес, рассеянный свет, бедная почва.

— Причины редкости капистулы?

Несмотря на повязку, скрывавшую лицо преподавателя, я поняла, что он задумал пакость.

— Она не редкая. Довольно часто встречается в предгорьях.

— Странно. Зачем засаживать сорняком бесценное пространство бокса, если взамен можно посадить что-нибудь полезное и редкое? — допытывался Ромашка.

— Интерференция вис-волн и световых волн от синих ламп, — пояснила я. — После облучения из созревших семян сонника выжимают масло, которое используют в снадобьях омоложения.

— Что ж, Папена, зачатками знаний по растениеводству вы обладаете. Сносно, — заключил препод.

Стоявшая рядом девушка фыркнула.

— Штице, ваша реакция однозначно указывает на зависть, — сказал насмешливо Ромашевичевский. — В отличие от Папены, вам никогда не удавалось навскидку классифицировать большинство растений из наших оранжерей.

Я удивилась. Как преподаватель смог разглядеть в безликой массе одинаковых зеленых шапочек и моргающих глаз новую старосту? Меж тем препод продолжал унижать личное достоинство Эльзы:

— По моему мнению, студенту, не успевающему по отдельным предметам, не следовало доверять место старосты.

Девица молчала, но я чувствовала, что от нее, как от печки, пышет злостью и негодованием.

А потом мы подошли к следующему боксу. Ну, и печальное же зрелище открылось моему взору! Основная часть помещения пустовала, черная земля жирно поблескивала свежеперекопанным плодородием. В дальнем углу стояли штук шесть или семь горшков с чахлыми обвисшими кустиками. Тут уж, как ни допытывайся Ромашка, а никто не сможет распознать поникшие тряпочки.

— Мыльнянка вис-модифицированная или разъедало, — сухо сообщил преподаватель. — В связи с аварийным отключением электроэнергии плантация погибла практически полностью. Остались несколько экземпляров, но они долго не протянут.

Я прилепилась к стеклу. Вот оно, мое счастье и несчастье, помирает на глазах. Всего-то нужно добавить 0,0003 унции вытяжки из листьев мыльнянки к базовой рецептуре универсального пятновыводителя, и вишневый компот навсегда исчезнет со свитера и штанов.

— Папена, почему погибла мыльнянка? — спросил неожиданно Ромашевичевский.

— Потому что может произрастать только при постоянном освещении. Из-за отсутствия света получила ожоги, несовместимые жизнью, — вздохнула я. — Это единственные выжившие экземпляры?

— Если считаете, что при практически стопроцентном поражении тканей можно выжить, то да — это единственные выжившие растения, — ответил препод замогильным голосом маньяка-садиста и взглянул на часы. — Времени предостаточно. Разделитесь группами по три-четыре человека, и займемся огородными работами.

Народ недовольно заныл под повязками, но внимательный взгляд Ромашевичесвского пресек возмущения на корню. Пока студенты переговаривались и перемещались группками от одного бокса к другому, я снова приникла к окошку, за которым угасали шесть… нет, пять кустиков разъедалы, и словно воочию видела, как из них капля по капле утекали жизненные силы. Вдруг почувствовала чью-то руку на пятой точке и дернулась от неожиданности.

— Не трепыхайся, — сказал над ухом знакомый голос.

Лицо Мелёшина скрывала повязка, но по лучикам около глаз я догадалась, что он ухмылялся, однако руку не убрал, а вдобавок погладил. Пришлось самой сбросить наглую пятерню.

— Ты что здесь забыла? — спросил Мэл, наклонившись ближе.

— Как что? Учусь, постигаю науки.

— У тебя же Стопятнадцатый в группе поддержки.

— Ну и что? Одно другому не мешает. Может, хочу сварить снадобье, которое склеит тебе все возможные отверстия.

Я, конечно же, имела в виду глумливый рот Мелёшина, однако сказав, сообразила, что фраза прозвучала двусмысленно. Мэл тоже мгновенно сообразил, потому что фыркнул, а потом беззвучно засмеялся, давясь.

С гордо поднятой головой я пошла делиться попарно и почетверно, и попала в группу с одной девушкой и двумя парнями. Никого из напарников не узнала — медицинский маскарад напрочь их обезличил.

Нашей группе доверили обирать нижние листья с гопогерии. Поскольку кустики были невысоки, приходилось ползать около них на коленках. Для защиты от шипов на растении нам выдали брезентовые рукавицы. Парни не больно-то разбежались набивать холщовые мешочки пурпурными мясистыми листьями. Они делали вид, что усердно выполняют задание, а на самом деле устроили тайный саботаж.

— Я не нанимался пахать забесплатно, — пробурчал один из них, но побоялся проявить открытое неповиновение. Вместо этого застрял вначале вверенного ему ряда.

У меня наглости было гораздо меньше, поэтому я медленно, но верно пробиралась по бесконечному рядку. Вторая девушка тоже старательно наполняла свой мешочек.

— Не думал, что разбираешься в растениях, — сказал кто-то за моей спиной.

Я вздохнула и развернулась. Судя по голосу, в мою группу попал вездесущий Мелёшин. Под докторской амуницией он был абсолютно не различим, а вот как ему удавалось высмотреть меня — уму непостижимо.

Конечно же, Мэл не бросился, сломя голову, выполнять задание препода, а впустую возил рукавицами между колючими стволиками.

Решив не отвечать на призыв к разговору, я углубилась в сбор листьев. При желании в любой монотонной работе можно найти хорошее. Например, есть время повторить теоремы и разные висорические термины. Но Мелёшин скучал и поэтому решил, что гораздо веселее донимать меня.

— Слушай, Папена, как наберешь свою сумку, может, займешься моей?

— Насчет сумки не знаю, а рот вполне могу утрамбовать.

— Не пойдет. Скоро все отверстия в моем организме подвергнутся склеиванию, — сказал печально Мэл и, не сдержавшись, закатился. Слава богу, смеялся тихо, а то с гопогерии мгновенно осыпались бы все листья, потому что растение боялось громких звуков. — И все же, Папена, я тебя подозреваю.

— В чем? — остановилась я и разогнула ноющую спину.

— Твое появление на практике у Ромашки неспроста. Ты что-то задумала.

Какой догадливый! Всего-навсего задумала привести в божеский вид одежду, облитую компотом по милости его бывшей подружки.

— Конечно, — кивнула и вернулась к физическому труду. — Охраняй свой поднос в столовой, а то не ровен час, вместо занятий проведешь полдня в туалете.

— Злодейка, — вздохнул Мелёшин. — Так и знал. Может, все-таки наберешь мою сумку?

— Наберу, но будешь должен, — ответила я строго.

— Не, за долг не согласен. Но ты ведь эта… альтруистка? пацифистка?

— Скажи лучше, дурочка, — поджала губы.

Хотела бы я посмотреть, как его блондинка будет ползать в юбке между грядками и собирать листочки. Кстати! Стою тут на коленях, а Мелёшин позади усиленно изображает бурную деятельность по сбору лиственной части гопогерии. Я подскочила как ошпаренная, и Мэл разогнулся, поглядывая по сторонам и посвистывая. Хотела треснуть его по голове мешком с шипастыми листьями, но тут по стеклу бокса постучал Ромашевичевский, приглашая к выходу.

По итогам огородной работы под оранжерейным солнцем, выявились трое самых трудолюбивых студентов — я с напарницей и еще одна девушка, набравшая три ведра вонючих цветков плагантуса древовидного.

— Прекрасно потрудившиеся студенты получают привилегию сварить снадобье на свое усмотрение и испытать его. Остальные, — Ромашка оглядел уморившихся работников, — продолжают трудиться согласно учебному плану.

Уставшая толпа побрела к выходу. Я подошла к преподу.

— Максимилиан Эммануилович, мне хотелось бы сварить пятновыводитель.

— В чем проблема? — спросил он высокомерно и скривился. Его перекошенный рот выделялся даже под плотной повязкой.

— Нужна вытяжка из листьев мыльнянки.

— К сожалению, в запасниках нашей лаборатории мыльнянки нет. Все, что от нее осталось, скоро превратится в тлен. Подождем немного, а после праздника ликвидируем оставшиеся растения.

Какая жалость! Бросив грязный халат и прочие причиндалы стерильности в ящик для использованных вещей, я побрела опечаленно по коридору. В планах стояли поочередно: библиотека, архив с усатым начальником и дополнительное занятие у Альрика, а потом учеба в общаге до умопомрачения.

Внезапно вдалеке мелькнуло знакомое рыжее пятно. Алесс! Я кинулась за ним. Бежала, и сумка хлестала по ноге. Думала, опять потеряю неуловимого парня, но сегодня он не собирался исчезать, а вполне видимый и материальный, занял место у святого Списуила. Народ потеснился, и рядом с Алессом тут же образовалось обширное свободное пространство.

— Вот ты где! — я тяжело свалилась рядом с парнем. — Второй день ищу!

— Никуда не прятался, — сказал рыжий. — Ем в столовой.

Не видела его на обеде. Хотя кого я могла увидеть? В глазах мельтешил куриный рулет с сырной корочкой.

— Надо поговорить. Срочно, — сказала, отдышавшись. Обвела зал глазами и вдруг заметила Мелёшина у зеркала. Он стоял в одиночестве, без блондинистой подружки. Держа куртку в руках, смотрел на меня, и его лицо не предвещало ничего хорошего. Что опять не так в подлунном мире?

Вспомнив о возможном подслушивании, я вырвала из тетради листочек и быстро накарябала: «Есть раритет. Хочу продать».

Сунула рыжему листочек и перо. Тот прочитал, написал и вернул.

«Документы?»

Я быстро настрочила: «Нет».

Как два заговорщика, мы вели шпионскую переписку, а Мелёшинское лицо у зеркала с каждой минутой мрачнело и смурнело.

«Что это?» — продолжал общаться Алесс.

«Нескончаемая фляжка с коньяком».

Парень прочитал и задумался. Поиграл пером, медленно накарябал: «Нужны доки».

«Где я их????» — поставила бы тысячу вопросов, если поможет.

«Найди мастера с клеймом. Он сделает» — вернулся ответ.

Отлично! Между прочим, у меня в знакомых уйма мастеров, а я и не знала.

«Где я его найду???? Посоветуй!!!!»

«Ищи сама. Будут доки — будет разговор».

Алесс вернул листок, закинул сумку на плечо и скрылся в северном коридоре.

Я растерянно мяла бумажку. Ну, и что делать? В принципе, парень прав — никто не будет покупать кота в мешке. Придется заходить с другого боку: собирать информацию о мастерах раритетов. Понятно, что получить законным путем документ о состоянии фляжки не получится, стало быть, нужно искать мастера-нелегала и брать его в долю. Обидно, что рыжий не стал помогать, хотя его тоже можно понять — у каждого из нас свой риск.

Разорвав переписку на мелкие клочки, я хотела выбросить в урну, но поглядела на Мелёшина и ссыпала обрывки в сумку. Встала и направилась в библиотеку. Мэл пошел наперерез. Его злое лицо свидетельствовало об одном — сейчас кому-то не поздоровится. Быстренько свернув в соседний коридор, я ускорила шаг. Если не заплутаю, то дойду переходами до нужного места.

Мелёшин следовал позади. Более того, он догонял меня.

Припустив, я побежала. Взлетела по лестнице, не запомнив, на какой этаж, и понеслась по коридору. Мелёшин не отставал, и даже куртка под мышкой его не тормозила. Я же начала выдыхаться. Петляла как заяц, запутавшись в бесконечных переходах и распугивая редких студентов. Забежала в незнакомый коридор, с ужасом поняв, что беготне пришел конец — передо мной был тупик.

Мелёшин бросил сумку у стены, кинул на нее куртку, и пошел на меня. Я пятилась и оказалась в углу. Мэл оперся одной рукой о стену, а вторую упер в бок.

— Вот, значит, с кем знаешься, — начал зловеще.

— С к-кем? — спросила, заикаясь от страха.

— С Соцким.

Я отрицательно замотала головой.

— С Рыжим Соцким, — повысил голос Мэл. — Не отнекивайся. Пять минут назад ворковали у Списуила.

— Это ошибка. Это Алесс, — начала уверять. — И мы не ворковали.

— Значит, уже Алесс? — сказал недобро Мелёшин. — А ты в курсе, чем он занимается? По нему же первый отдел плачет. Вся его семейка на подозрении. Зачем ты с ним связалась?

— Я не связывалась.

— А-а, значит, договорилась с ним выносить книги из библиотеки? — вспылил он. — Нашла нового напарничка? Соцкий продаст тебя — недорого возьмет.

— Не нужен мне никто, — пискнула я. — Теперь сама проношу книги.

— Конечно! — взбеленился Мэл. — Как же я мог забыть о твоих привилегиях? Например, о завтраках и обедах с символистиком в отдельной столовой! Может, он тебя на колени садит и с ложечки кормит?

— Причем здесь Альрик? — закричала я. — А если и кормит, тебе-то какая разница?

— Какая мне разница? — рассвирепел Мелёшин. — Мне есть разница!

Сцепил свои пальцы с моими и припечатал к стене.

— Сейчас узнаешь, какая мне разница, — отрезал и жестко поцеловал, прикусив мне губу, словно наказывал. Ойкнув от боли, попыталась вырваться, но захват был крепким.

— Не дергайся, — сказал Мэл, и я замерла.

Он обегал взглядом мое лицо и снова возвращался к прокушенной губе. Потом легонько подул на ранку, медленно склонился, осторожно коснулся моих губ и неторопливо, изучающе, поцеловал.

Расцепил наши пальцы, а я почему-то не делала попыток оттолкнуть его и убежать. Стояла и смотрела — глаза в глаза. Мэл провел пальцем по моим губам и очертил их контур. Вдруг, зажав подбородок рукой, яростно поцеловал — раз, другой.

И сорвался. Впрочем, как и я. Притянула его к себе и отклонила голову, подставляя шею губам Мелёшина.

Его руки забрались под свитер и, ловко расстегнув нужные застежки, принялись умело поглаживать и сжимать. Я же захлебывалась в удовольствии, впрыскиваемом в кровь с каждым новым поцелуем, разъедавшим волю и испарявшим остатки самообладания. Куда подевались жалкие попытки противостоять искушению? Тело стало покорным, как глина в руках скульптора, и охотно отзывалось на прикосновения, прогибаясь навстречу ласке.

Под его ладонями горела кожа, искорки наслаждения простреливали по нервам, нарастая и усиливаясь. Рассудок отключился, уступив место инстинктам, вопящим об одном: «Возьми! Разрешаю!»

Мэл часто и жарко дышал.

— Раздвинь ножки, — послышался хриплый прерывающийся голос над ухом.

И я согласно выполнила просьбу, не испытывая ни капли стыда от собственного распутства. Мелёшин втиснул колено и потер им между моих ног. Разве крыска сподобилась возмутиться нахальным вторжением? Наоборот, из моего горла вырвался глухой стон, а руки крепко вцепились в плечи Мэла. Я чувствовала его возбуждение и как губка пропитывалась его желанием. Нашим общим желанием.

— Да, Эвочка, да… — бормотал он, целуя. — Моя девочка… Скажи «да»…

Внезапно я увидела себя со стороны — с задранной до талии юбкой и ногой, закинутой на Мелёшинское бедро, а он сам, вмяв меня в стену, нетерпеливо шарил по телу, дрожа от предвкушения. Увидела свое пылающее лицо и растрепанные волосы, увидела согласие в своих глазах.

Отстраненное созерцание происходящего начало неумолимо гасить внутренний огонь, пожирающий меня. Тело еще жаждало, а рассудок уже заработал, остужая его.

Сейчас мы с ним… сейчас он меня здесь… в полутемном коридоре как легкодоступную шлюшку… А потом, как тогда, в библиотеке, равнодушно отойдет, словно не случилось ничего особенного. Застегнет свою сбрую и начнет названивать блондинке: «Милая, чем занимаешься? Жди, скоро буду».

Руки опустились. Мэл, увлеченный процессом, не заметил, что мое настроение изменилось.

— Что будет дальше? — спросила я спокойно.

— А что дальше? — не переставая целовать, сказал он хрипло. — Отлично проведем время.

— Я должна отлично проводить время с учебниками.

— Не отпирайся, — выдохнул на ухо и прикусил кожу. — От тебя за километр несет страстью. Ты хочешь этого не меньше, чем я.

— Мне много чего хочется, — оттолкнула Мелёшина. Как ни странно, удалось.

— Папена, зачем тебе аттестат по висорике? — его тон стал насмешливым, и я поняла, что возбуждение пошло на спад. — Чтобы потешить самолюбие?

— Тебя не касается.

— Хорошо. Учись и совмещай полезное с приятным.

— Для совмещения маловато ума. Лучше что-нибудь одно. Посмотри на меня! Разве я похожа на Эльзу? Или на твою блондинку?

— Изабеллу.

Меня покоробило упоминание Мелёшиным ее имени. Не знала и знать не хочу, как зовут длинноволосую красотку.

— На нее. Мэл, скажи честно, что тебе нужно от меня?

— Что нужно? — переспросил он, растерявшись.

— Не далее как на прошлой неделе ты говорил, что мы разные, и нам нужно держаться друг от друга подальше.

— Говорил, — признал он неохотно.

— Тогда зачем всё это? Хорошо провести время и разбежаться? Ты полетишь к своей Изабелле, я вернусь к учебникам. Это правильно?

— Нет, — отвернул голову в сторону. — Я скажу ей правду.

— Какую?

— Эва, если вопрос в деньгах, могу давать тебе некоторую сумму… каждую неделю…

Меня будто окатило ледяной водой.

— Ты подумал… ты решил, что я из-за денег?! — выпалила с пылающим лицом. — Запомни, Мелёшин Егор Как-тебя-там! Я. Не. Продаюсь!

— Эва, послушай… — начал он, но я оборвала:

— Мелёшин, мы разные! — заговорила, одергивая юбку и заново собирая волосы в хвостик. — Левый и правый берега — знаешь? Небо и земля — знаешь? Солнце и Луна — знаешь? Так вот мы еще дальше! Ты любишь машины и красивых девчонок, я люблю гулять и мечтаю о… в общем, мечтаю. У каждого из нас свои интересы и понятия о правильности, так что не трави душу, ступай по своим делам, а я пойду по своим.

И, закинув сумку на плечо, я пошла прочь, не оглядываясь на растерянного Мэла.