Sindroma unicuma.Предновогодье. Внутренние связи

Это могла быть 24.3 глава

Декан кашлянул со своего места:

— Что могу сказать? Сверх положенного программой третьего курса им не давали. Ты же знаешь, Альрик, что пропавшие студенты происходят из сильных висоратских семейств, и, возможно, во внеучебное время активно занимались самообразованием.

— «Сильных висоратских семейств»! — неожиданно зло процитировал профессор и бросил лопаточку в кювету, перестав помешивать. — Этой силе от роду не более пятидесяти лет, причем Касторский и его дружки — всего лишь второе поколение урожденных висоратов, обладающих способностями. Дед Касторского-младшего активно участвовал в висоризации и был причислен к избранным, заполучившим умение управлять волнами с помощью инъекций.

— Вы строги, Альрик, — начал было Стопятнадцатый, но профессор оборвал:

— Речь идет не о строгости, а о неуправляемости и неконтролируемости. Человек, единожды отведавший власти, не сможет остановиться. Искусство пользоваться с умом своими способностями приходит не за год и не за два, и даже не за пятьдесят. Оно откладывается в подкорке столетиями, и для этого нужно, чтобы сменилось множество поколений. Мудрость и опыт предков перевешивают необузданность порывов. Именно поэтому из двух зол: древних висоратских кланов, ведущих свою родословную со стародавних времен, и выскочек-нуворишей, ставших успешными после начала висоризации, — я выбираю первое.

— Лукавишь, Альрик, — по-доброму ответил декан, — объявляешь первое злом, тактично умалчивая о своей принадлежности к нему.

Вулфу схватил лопаточку и принялся яростно намешивать целебный состав.

— Сейчас речь идет не обо мне. Мы отошли от темы. Стало быть, вчера вечером Касторский и компания показывали свои достижения в области нематериальной висорики, а вы, сударыня, молча, терпели?

Заслушавшись малопонятной дискуссией, я не сразу сообразила, что профессор обращался ко мне. Когда до меня дошел смысл вопроса, то от возмущения была готова ринуться на Альрика и перевернуть на его голову кювету с мазью.

— Я не терпела.

— А именно?

— Я сопротивлялась. Как могла.

— Ясно, что ответить тем же вы не смогли бы, — Альрик смотрел на меня, мешая лопаточкой.

Чего он добивается? Признания? Но в чем? Точно так же, как Мелёшин добивался признания в том, чего я не совершала.

— Не смогла бы, — подтвердила, не отводя глаз.

Альрик взял кювету и направился ко мне. Из вредности я хотела отдернуть руку, но сообразила, что веду себя как ребенок. Протянула ладонь, а сама, надувшись, уставилась в окно. Однако обиженность продлилась недолго. Руку охватила знакомая свежесть, и ласкающие движения снова ввергли в сомнамбулический транс. Пальцы профессора рисовали в ладони, обводили линии, обласкивая каждую фалангу каждого пальца.

Раздался громкий хлопок, вырвавший меня из марева неги. Это декан с грохотом захлопнул исследовательский талмуд про полоротых студенток, гуляющих непонятно где и зарабатывающих проблемы на свою голову.

— Генрих Генрихович, будьте любезны, поставьте чайник, — обратился к Стопятнадцатому профессор. Тот кивнул и, будто у себя дома, направился в комнату, скрытую запотевшим стеклом. Оттуда послышалось приглушенное звяканье, стуки, журчание воды.

— Впервые встречаю столь низкий порог редкой тактильной чувствительности, — заметил вдруг Альрик, набрав в руку новую порцию мази и обхватив ею мою ладонь.

— То есть? — пролепетала я одеревеневшим языком.

— Вы испытываете удовольствие от малейших незначительных прикосновений, — пояснил мужчина, растирая мазь между моими пальцами. Она быстро впитывалась, точно в бездонную яму. — Имею в виду мягкое раздражающее действие.

— Ничего я не испытываю, — ответила грубо и хотела вырвать руку, но Альрик удержал мертвой хваткой.

— Не бойтесь, в этом нет ничего постыдного, — улыбнулся он неожиданно, и я, растерявшись от его улыбки, забыла, что хотела обидеться. А потом поняла, почему Вулфу никогда не улыбался на лекциях. Тогда все студентки валялись бы в экстазе, не в силах усваивать материал.

— Вовсе не стыжусь, — надула я губы и не утерпела: — А это плохо или хорошо?

— Порог чувствительности — одно из основных понятий элементарной висорики, и поступающие на этот факультет обязательно проходят тесты на определение его уровня. Например, чтобы узнать пороговое вкусовое ощущение, одним из начальных тестов является определение одной чайной ложки сахара в десяти литрах воды. А чтобы выяснить порог обоняния, испытуемый должен почувствовать и определить запах от одной капли вещества, испаряющегося в закрытом помещении на площади сто квадратных метров. Если результат окажется положительным, то задания усложняются.

Альрик смешно рассказывал, и я хихикнула:

— Мне казалось, что при поступлении должны крутить на центрифуге, брать анализы крови и просвечивать голову.

— Это тоже делают, но не в первую очередь.

— И как же мне поступить со своей низкой чувствительностью? Не податься ли на элементарный факультет?

Профессор хмыкнул. Надменность его тона куда-то испарилась, и он стал общаться проще, как и декан:

— У вас низкий порог к тактильным ощущениям. Такое обычно бывает, если в детстве ребенок недополучал родительской любви и ласки.

Закусив губу, отвернулась к окну. Не хотела, чтобы Альрик прочитал в глазах правду. Я не просто недополучила свою порцию родительских объятий и поцелуев на ночь. Я их не получала вообще, после наказаний ревя ночами в подушку, чтобы не разбудить тетку.

Не нужна мне ваша ласка. Прожила без нее уйму лет, и до старости доживу, не согнувшись. Вулфу же, будто не замечая, продолжал расковыривать рану. Вернее, он говорил и одновременно намазывал остатки крема, а после надел вторую фланелевую рукавичку на правую руку.

— Ваши рецепторы обострены до предела. Представьте струну, растянутую до невозможности и готовую вот-вот лопнуть.

— И что же делать? — спросила я севшим голосом. Перспектива лопнуть как воздушный шарик или как струна, не радовала.

— Для начала успокоиться, — сказал Альрик, бросил перчатки в грязную кюветку и отнес в дальний угол к раковине.

Легко ему говорить «успокойся!», когда каждый день потрясения выбивают из меня дух, словно из тщательно обхлопываемого ковра.

Профессор прохромал ко мне и протянул руку. Не в силах поверить в искренность джентльменского порыва, я уставилась сперва на раскрытую ладонь, затем на невозмутимое лицо мужчины и нерешительно протянула лапку. Тоже мне, принцесса в варежках, — усмехнулась и спрыгнула с кушетки.

Альрик проводил меня в таинственное помещение, прятавшееся за матовой перегородкой. Как оказалось, в комнату отдыха после тяжелых и изнурительных экспериментов. В небольшом помещении компактно разместились диван из черной кожи, два кресла той же масти и небольшой столик. В углу втиснулся холодильник, а у окна раскинула листья пальма в большой кадке. На глянцевых листьях не было ни грамма пыли.

Стопятнадцатый занял одно из кресел, превратившись в черную глыбу на фоне окна. Он прихлебывал заваренный чай и читал газетный разворот. Увидев нас, сложил газету.

— Завершили процедуру?

— Не совсем, — ответил уклончиво Альрик. — Я бы рекомендовал обследуемой успокоительное, которое облегчит нервозное состояние.

— Вот как? — озаботился декан. — А кроме нервозности ты ничего не разглядел?

Вулфу пожал плечами и направился к холодильнику, достав оттуда маленький флакончик. Мельком я увидела, что холодильник набит не продуктами, а пузырьками и бутылочками всех форм и размеров.

Профессор бросил флакончик Стопятнадцатому, и тот на удивление ловко поймал, пробурчав одобрительно, словно сам подивился своей реакции:

— Осталась хватка в старческих руках.

— Будет вам, Генрих Генрихович, — ответил добродушно Альрик. — После чая о старости заговорили! Надо было коньяку налить.

Я переминалась, не зная, куда податься. Сяду в кресло — вдруг сгонят, сяду на диван — вдруг хозяин любит на нем полежать.

Тем временем Вулфу налил чай в красивую фарфоровую кружку с блюдцем и указал мне на свободное кресло. Я, смущаясь, уселась и тут же утонула в черных кожаных недрах сиденья.

— Хороший состав, — сказал Стопятнадцатый, прочитав этикетку на флакончике и надев для этой цели очки, а затем вернул Альрику. Тот взболтал содержимое.

— Говоря о спокойствии, я хотел посоветовать попробовать это, — обратился ко мне профессор, возвышаясь рядом с Генрихом Генриховичем. — Успокоительное средство растительного происхождения. Пятнадцать капель на чашку чая, час крепкого здорового сна, и вы подниметесь бодрой и посвежевшей.

— Спасибо, — промямлила я, растерявшись от неожиданной доброты.

— После того как проснетесь, закончим необходимые анализы и сделаем соответствующие выводы.

— То есть? — смешалась я. Где проснемся? Где проведем?

Альрик накапал из флакончика в чашку и придвинул ее ко мне.

— Выпейте, отдохнете на диване, а потом продолжим.

Я в изумлении смотрела попеременно то на одного мужчину, то на другого. Они выглядели серьезными и шутить не собирались. Неужели мне разрешат запросто забраться с ногами на священный Альриков диван и продрыхнуть на нем… Сколько, сказал профессор? Целый час стеснять сопением обладателя кучи ученых титулов и степеней?

Стопятнадцатый по-своему истолковал мою нерешительность:

— Эва Карловна, вы находитесь под моей защитой. Вам не причинят вреда.

Иными словами, дал понять, что пока буду спать, никто не придет и не сдернет с меня проклятый дефенсор. Альрик тоже понял смысл сказанного и оскорбился:

— Столь низменных предположений в свой адрес мне еще не приходилось выслушивать.

Да ведь я и слова не сказала!

— Ну… это… то есть спать здесь, на диване? — совсем стушевалась.

— Вас что-то настораживает? — спросил профессор.

— А-а… э-э… — протянула я, не зная, что и сказать.

Альрик извлек из диванной ниши подушку и одеяло. Расстелил и приказал:

— Пейте и марш спать.

Начальственный тон растормошил, и я, обжигаясь, большими торопливыми глотками выпила чай.

— Ложитесь, — Вулфу откинул уголок одеяла. — Раздеваться не нужно. Прошу прощения, не подготовился и не успел сменить постельное белье.

Да мы и не брезгливые вовсе, — подумала, разувшись и забравшись на диван. Нас гораздо больше волнует факт нахождения в святая святых великого Альрика, при упоминании имени которого стонет, закатывая глаза, женская половина института.

Профессор подошел к окну и опустил дневную штору, отчего в комнате создался полумрак. Мужчины вышли из комнаты, и Альрик закрыл за собой раздвижные двери.

Я лежала на самом мягком в мире диване, шевелила пальцами ног и вдыхала слабый приятный запах, исходящий от подушки. Представляла, как Альрик оставался ночевать в комнате, заработавшись допоздна в лаборатории, как также лежал и смотрел в потолок, раздумывая над причинами последнего неудавшегося эксперимента, а потом его осеняла идея, и он бежал ее воплощать, наплевав на глубокую ночь за окном. Или стоял у окна и, попивая чай, смотрел на заснеженную улицу, раздумывая над тем, какой научный титул добавить к длинной цепочке имеющихся достижений.

Почему-то мне ни на миг не пришло в голову, что Альрик мог привести сюда женщину. Сама мысль об этом казалась кощунственной и нелепой.

На этом мозг перестал функционировать, раздумья точно отрезало острым ножом, и я уснула.