Славянин 1. Возвращение к истокам

Глава 11

Киликийские ворота. Трапезунд

22–30 июня 530 года

Что может быть сложнее боя? Осознание его последствий. Что легче? Выполнять приказ или принимать решения в бою и перед ним? Ответы для меня очевидны.

Люди пошли за мной. Я их увел от крепости. И тут… Мы безвозвратно потеряли семьдесят шесть человек — такие потери у нас. Причём, я не беру в расчёт даже те ранения, которые вроде бы на вид и несущественные, но могут принести немало хлопот или даже лишить человека жизни. Антисанитария, конечно, ужасная, и даже нет гарантии, что инфекции не будет и после того, как я строго-настрого приказал подходить к раненным только с мытыми в уксусе руками. А еще вычищать уксусом ножи, если их используют при тех грубых операциях, что сейчас проводились.

Я бы не назвал нашу победу Пирровой. Всё же большая часть воинов жива и относительно здорова. Но случись ещё хотя бы один раз нам вступить в бой с подобным гуннскому отряду противником, да я бы мог уже называться не военным вождём, а сотником, растерявшим своих бойцов до сотни, или меньше.

Терять близких людей, соратников по оружию — к этому никогда не привыкнешь. Ну или моя психология не позволяет это сделать. Эти люди для меня близкие? Уже да. Два дня, а как месяц прошел. Это мозг, сознание, настолько быстро адаптируется. И люди, Славмир, Пирогост, Хлавудий, даже Даная, для меня уже не безликие, свои.

— Военный вождь, ты как? — ко мне подошёл, баюкая руку, Пирогост.

— Все справно, ногу только подвернул. А ты промой вокруг раны водой, потом уксусом, и забинтуй её. И прикажи остальным не жалеть полотна, пользовать только чистым, и обязательно промывать раны, — сказал я.

Потом нашёл в себе силы, поднялся с одного из тех бревен, что мы скатывали во врага. Оглянулся. Побоище. Уже закончился самый сложный этап любого сражения — контроль. Конечно, как еще к этому относиться.

Но для меня было неприемлемым, например, когда подросток Славмир схватился за копье, чтобы отправиться добивать раненого врага. Я его прогнал, а потом еще сделал внушение Хлавудию, который ходил между убитыми гуннами, да все приговаривал. Что-то вроде:

— Смердящий червь, получи!

Нельзя глумиться над убитым врагом. Я не могу. Это бремя слабых потешаться над поверженным. А сильный примет свою победу с достоинством. Я наивен? Возможно. Пусть реальность порой и диктует свои правила.

Оглянулся. Тела поверженных противников уже унесли. Их сожгут перед самым нашим уходом сожжем и своих и чужих. В разных кострах. А своим так и соорудим курган, не совсем по обряду, но я настаивал. Иначе можно будет тут остаться еще на дня три. Нет, уходить и срочно.

Поднялся на вершину по пологому спуску. Тут лежали тела убитых лошадей, их решили сбросить в реку. В Ефрате найдутся те, кто решит отобедать. Но вот с людьми я решил так не поступать.

Мой отряд, словно пораненный медведь, пытается «зализать» свои раны.

— Да что же ты кричишь, как жена рожает! — слышал я строгий окрик Данаи.

Я уже знал, что она активно принялась помогать раненым. Причём, из того, что я увидел, о ранах женщина всё же понятие имеет.

Неискоренима и непобедима мужская кобелиная натура. Даная принимала раненых в кибитке, в которой мы с ней передвигаемся и в которой спим. Очередь из страждущих была, как за дефицитом в советское время. Лишь бы только она прикоснулась даже к самой ране. Конечно, воины хотят внимания для других своих конечностей.

Женщина перевязала рану одному бойцу, забинтовав его плечо лоскутами из порванной льняной рубахи. Потом тяжело вздохнула и посмотрела на следующего.

— Не пихайся! — вскрикнул Славмир. — Ныче я иду.

Другой воин оттолкнул раненого в руку рыжего подростка, устремляясь к бывшей проститутке за помощью. Да и ранение у Славмира было… царапина. Он бы вымыл руку, вот и все лечение. Но, нет, нужно же к Данае на прием попасть.

— Я тут ждал! — обиженно сказал конопатый. — Я должен…

Не только Даная перевязывала раненых. А ведь рядом с нашим мудром, Добрословом, и очереди не было. А он, как мне кажется, более профессионален в медицине, чем Даная. Так что не так всё плохо в моём отряде, раз мужики думают о женском внимании больше, чем о своих ранах. И разубеждать в этом я их не хотел. Зла женщине не чинят.

— Митр! — позвал я самого пожилого бойца в нашем отряде.

— Да, вождь? — быстро подошёл ко мне умудрённый сединами воин.

— Ты сосчитал всё, что нам досталось? Сколько серебра и золота взять получилось? — спрашивал я, конечно, рассчитывая на то, что мы вдруг возьмём большое богатство.

Не взяли мы несметных сокровищ. Или я не прав?

— Два мешка серебра собрали и почти целый мешок золота. Ещё каменьев дорогих, — сказал Митр, а я нахмурил брови и посмотрел на него искоса.

«Два мешка серебра» — это такое расплывчатое обозначение, мера, которая, если бы я не видел те самые мешки, то воображение нарисовало бы грандиозные сокровища.

Но нет, мешки те небольшие. Если зерном мерить, то вряд ли больше чем шесть килограммов может поместиться в такой мешок. И между тем у нас после сбора трофеев поверженных персов, наберётся максимум полтора мешка серебра. Про золото и говорить не приходится, по-моему, только с десяток монет золотых.

— Что-то ты, старик, лукавишь, — с прищуром, будто бы изобличая лгуна, сказал я.

— Да пусть меня Сварог своим молотом пришибёт, коли в чём покривил! Столько и собрали, — сказал старик, а я почему-то стал ожидать от него, что он перекрестится.

Не дождался.

Впрочем, это же гунны и погнали персов. И этот отряд явно был в числе тех, кто преследовал персидское войско. Самых богатых на золото и серебро персидских воинов взяли, получается, гунны. И зачем тогда мы им сдались?

Вопрос другой: с какого перепугу они потащили награбленное с собой?

Впрочем, это я как-то очень быстро начинаю свыкаться с простотой окружающих меня людей. Это среди своих склавинов я не видел ни одного алчущего взгляда, горящих глаз при виде золота. Они даже не знают ценность всех драгоценных металлов, которые у нас есть. И я не знаю, но предполагаю.

Это не самое лучшее явление. Значит, откуда родом мой реципиент и его отряд, либо вовсе не используют серебряные монеты, либо делают это крайне редко. Потому и ценности никакой нет. А вот по тем льняным рубахам, которые пришлось разрезать на лоскуты в качестве бинтов, чуть ли слёзы у мужиков не наворачивались.

Хотя, наверняка, за одну серебряную монету можно купить немало льняных рубах. Или нельзя? Помнится мне из другой реальности, что в Индии в какое-то время льняная одежда стоила даже дороже, чем шёлковая.

Ну да ладно.

— Сколь это будет в талантах? — спросил я, и мужик пожал плечами.

Да… Учение — красотка Светлана, а неученье — старуха Темняна. Слышал я такие имена от бойцов, когда они предавались влажным мечтам, как будут гонять девок на Купальскую ночь или в Коляду. Судя по всему, сексуальная развращённость не чужда славянам. Ну или мужики слишком нереалистично фантазируют. Что тоже исключать не стоит.

Предоставив ещё где-то с полтора часа на перевязки и обихаживание раненых, мы стали выдвигаться в путь.

Среди всех гуннов, кто всё-таки сбежал, конных замечено не было. Сработал конный отряд Пирогоста. Стоит предполагать, что к утру побитые гунны, те единицы, что убежали, доберутся до своих. В то, что гунны и их предводитель проглотят такое поражение, верилось с трудом. Так что ночь — не ночь, раненые — не раненые, но всё равно нужно двигаться вперёд.

— Густые ветки! Прикрепите их к замыкающим телегам, — приказывал я.

Конечно, это так себе заметание следов. С другой стороны, хоть какое-то средство, чтобы замаскировать наш уход и направление. Мало ли, от радости победы гунны сейчас так перепьются, что, если пошлют вдогонку новый отряд, то с похмелья и не разберутся, что к чему.

Впрочем, я почти был убеждён, что нам удастся уйти. Во-первых, на части дороги я намеревался несколько раз попетлять, плюс придётся всё-таки идти и по жаре, уходя в сторону и через пустынные места. Судя по всему, ветер будет немаленьким, и уж в песках наши следы должны занести. С другой стороны, насколько наши волы и кони смогут преодолеть такие преграды.

— Пирогост, возьмёшь людей, что умеют хорошо держаться в седле, и будешь идти позади нас на десять лиг, — оставлял я ещё и такое прикрытие.

Ночной переход — это было самым сложным с того момента, как я попал в этот мир, если не считать боя, конечно, как и его последствий. Мне приходилось идти пешком, а учитывая, что ещё и ногу подвернул, делал я это через боль. Все наши кибитки были забиты ранеными. И тут уже никуда не годится показывать себя великим правителем, которому сложно идти, когда другие этого просто сделать не могут. Это противоречит моим принципам, а так и той военной демократии, которая существовала в отряде. Хотя я ее и постепенно ломал.

Только лишь под утро мы сделали остановку, у небольшого ручья умылись, набрали новой воды, наспех поели. Небесное светило жарило так, что мне казалось, будто бы это вовсе не солнце палит, а на нас сваливаются горящие пучки хвороста.

Моя бледная кожа была не готова к таким вывертам. Впрочем, уже и не белая. Конечно же, я уже в скором времени укутался в одежду и ещё и из ткани сделал себе головной убор по типу тюрбана. Периодически лил воду на голову, так и спасался я, а моему примеру следовали и другие.

Заставил повторить мой наряд и всех остальных. Конечно, когда идёшь одетым, то реки пота стекают. Но с другой стороны нет ожогов, и, странным образом, стало меньше тепловых ударов в нашем отряде.

К семидесяти шести убитым прибавилось ещё одиннадцать. И то, все склавины, как и одна девушка из племени антов, возносили хвалу богам, что так мало. И что боги позволили жить остальным.

Погони за нами не было. Возможно, гунны всё-таки купились на какую-то из всех уловок, что мы пытались постоянно создать, направляя конные отряды в сторону и петляя. Или же они посчитали, что могут нас опередить и теперь ждут где-нибудь в районе византийских проливов.

Это хорошо, что мы персов ещё и «раздевали», так как наша обувь к концу третьего дня стала уже ни к чему не годна. Особенно сложно было бы в ней лезть на гору.

— Не полезу я, не знаю я гор, — возмущался Пирогост.

— Полезешь, али быть тебе в простой рубахе и без меча, — я решительно настаивал на своём.

Мы были у Киликийских ворот. Эту местность худо-бедно я знал, прошлая профессиональная деятельность требовала. А ещё я знал, что лучшего места для разбойников, чем горы, внутри которых узкий проход, — не найти.

И пусть трижды здесь будет сильная ромейская власть, но разбойники всегда были и всегда будут, даже при сильных правителях. И нечего спорить с тем, что господствующие высоты при движении колонны необходимо занимать. Эту незыблемую истину я не забыл.

Пирогост посмотрел на меня, как может смотреть ребёнок, которого заставляют убраться в своей комнате, а он этого не хочет. Но если я буду сам лазить по горам и высматривать там возможные засады, то какой же я тогда вождь?

У входа в Киликийские ворота нам предстояло пробыть не меньше дня. Благо, что здесь словно бы продувало сквозняком, оттого не было сильно жарко, а теней от скал чаще всего хватало, чтобы не испытывать тяжёлые удары солнечных лучей.

И нет, я не предполагал, что нас может встречать какой-нибудь сильный отряд разбойников. Это ведь только недоработка властей, что у Киликийских ворот нет военных. И освоиться тут полноценной боевой и слаженной группе разбойников не дадут, иначе вся торговля в регионе станет.

Но ведь достаточно скинуть с вершин побольше камней на проходящий в узком проходе караван, чтобы после спуститься и забрать добро. Для такого злодейства хватит и десятка оборванцев.

Пирогост, бурча недовольство, ушел, взяв с собой личный десяток, а так же прихватив еще два десятка воинов. С бранными словами, но воины стали взбираться по относительно пологому склону одной из гор.

Остальные бойцы обихаживали коней, делились водой с животными, и с раненными. Все емкости, и свои, и те, что взяли трофеями у гуннов, были заполнены водой и бойцы охотно лили в казаны воду для лошадей, опустошали опостылевшую ношу, которую частью пришлось тащить на себе.

— Камни! — выкрикнул Славмир, указывая рукой в сторону одного из склонов.

Действительно, не вершины, но с выступа по середине горы, стали сыпаться камни. Если бы в это время караван находился внизу, то нам мало бы не показалось. Сразу большая часть отряда была бы погребена под завалом.

— Изготовиться к бою! — приказал я, направляясь к кибитке, где лежало моё оружие.

Сомнений не было, что чутьё, а, скорее всего, здравый смысл, меня не подвёл, и, действительно, была какая-то банда, решившая на Киликийских воротах промышлять разбоем.

А ведь это ещё территория, которая подвластна Велизарию как управляющему провинциями Месопотамии. Где, как не на Киликийских воротах, нужно держать хотя бы пару десятков бойцов, чтобы они не подпускали сюда разбойничьи банды?

Мы стояли и ждали, всматриваясь в далёкие вершины гор. Периодически солнце всё-таки выглядывало, и тогда сильно слепило. Но больше ничего не происходило.

— Ты был прав, Андрей, вождь был прав! — воодушевлённый бежал к нашей стоянке Хлавудий.

Его взял с собой Пирогост. И я не удивлюсь, что камни как раз и посыпались с горы, когда этот громила взбирался к вершине. А теперь Хлавудия послали с посланием? Наверное, он так шумел, что его просто послали… Ну и заодно поведать, что происходит.

— Где остальные? — спросил я воина, когда он, запыхавшись, оказался рядом со мной.

— Так это… Спугнули, значит, разбойников тех. И Пирогост пошёл проверить, кабы и дальше не было никого. Сложно по горам карабкаться, — сообщил мне воин.

Я сделал вид, что всё правильно, ничего неожиданного. Я же знал! Правда! Вот те крест! Или что? Я же вроде бы как язычник! Вот тебе стрела Перуна, молот Сварога, и хвост Велеса. Вслух бы не сказать такое.

Впрочем, я действительно предполагал, что могут быть разбойники. Они там и есть. Эти люди были готовы забрасывать сверху проходящих мимо камнями и, судя по всему, отнюдь не горели желанием сталкиваться нос к носу с воинами. А кто дурень такой, чтобы ввязываться в бой с большими и сильными. Еще небось Хламудия пустили вперед, как страшилу.

Только под вечер вернулся Пирогост, таща охапку копий. Так себе оружие. У части, так и древки были гнутые. И все расно заберем, наконечники. У нас сейчас оружия, что и тысячу при желании можно вооружить. Но все нужно, все в хозяйстве пригодится. Ну или для того, чтобы у кого хозяйство «егойное» отсечь.

— Бежали, словно те зайцы. Это люди худые, во рванину одетые, — похвалился мой заместитель, когда уже ближе к ночи вернулся со своего непростого рейда.

Весь в кровоподтёках, разорвал штаны. Это, видимо, так оцарапался о камни.

— Выходим! — после того, как вернулись разведчики, а люди поели немудрёной еды, состоящей из проса, приказывал я.

Недовольно, косо посматривая на меня, но не смеющие возразить, бойцы поднимались и готовились к выходу. Дело ко сну, а тут выход. Я посчитал, что раз мы целый день отдыхали, то было бы правильным целую ночь идти. Как раз должны были пройти Киликийские ворота, если только мои расчёты, основанные на знаниях о будущем, верны.

Мы шли по узкой дороге. Ошибиться и свернуть не туда было сложно. Может только Хламидию такое и по умственным силам. Так что проблем не возникало. Только пару раз я вновь отправлял людей посмотреть на вершины гор, и спугнуть, если такие есть, жаждущих легкой добычи. Но, нет, больше разбойников не встретилось.

Под утро столкнулись нос к носу с небольшим караваном, пришлось даже жаться к стенкам, чтобы пропустить друг друга. Настороженно проходили мимо люди. Поговорка, что человек человеку скорее волк, чем друг, работала. Но разошлись краями, и ладно.

А ещё через три дня мы подходили к Трапезунду. Утром прошёл небольшой дождик, так что настроение было исключительно хорошим. За последние три дня никто не умер, даже не слёг с сильным тепловым ударом.

Оставалось только лишь всего-то переправиться через Чёрное море. Всего-то… У нас больше четырёх сотен коней. У нас восемь волов, четыре больших кибитки, двадцать две повозки. Наверное, только мифический Ноев ковчег мог бы всех нас уместить и переправить через всего-то Чёрное море.

Где-то там, на другом берегу, почти что родные места. Душа рвалась: если бы были крылья, то попробовал бы взлететь, посмотреть и на родной Крым, и на не так уж и родные, но всё равно из глубины веков кажущиеся своими, молдавские и румынские лесостепи.