Славянин 1. Возвращение к истокам

Глава 18

Устье реки Буг.

22 августа 530 год

Я всматривался в лица людей и силился понять, что же их сейчас больше всего волнует. О чём они переживают, о чём мечтают. Для того, что я задумал сделать, мне нужны не просто единомышленники. Мне нужны мечтатели, если угодно, то пассионарии, — люди, которые решат пойти хоть бы на край света, только бы сделать что-то важное, ну или просто улучшить свое благосостояние.

Мне нужны мужчины, которых я готов назвать своими родичами. А это не просто серьёзно — это фундаментально для нынешнего мира и восприятия этих людей. Так что я боялся. Нет, опасался, все же. Так будет правильно.

Перед боем и во время него я не испытываю таких малодушных эмоций. Они и вовсе для меня сейчас словно бы откровение. А что? Так бывает? Потому я свои страхи не гоню. Они пришли ко мне — и я их изучаю, смотрю на них, принимаю, что могу быть и таким. Это я новый. Немного, но все же другой.

Мне поистине страшно остаться в одиночестве. Пока единственным, но уже надёжным, якорем в этом мире для являются мои люди, мои воины, к которым я проникся уважением. Они прикрывали мне спину, я старался быть для них командиром-отцом. Они шли за мной, сражались и сидели у костра, делясь своим самым сокровенным. Пусть и таким, что уши вяли от пошлых откровений. Но это было искренне, без фальши, что сильно подкупало.

Безусловно, мне нужно было что-то решать. Мой род меня не принял. И этот факт разлетелся по моему отряду, как сенсация. Ведь я, так получается, что сам изверг. А если человека называют подобным эпитетом, то он сразу попадает в зону отчуждения не только физически, но и морально.

Изверг — это ругательство, слово, которое по своему негативному нарративу, как бы, не менее жестокое, чем «раб». За извергом люди не идут. Его сторонятся, избегают, словно бы человек неизлечимо болен и обязательно заразен грязной болезнью.

— Так что молчите, други мои? Я искренний перед вами. Жду вашего ответа и неволить не стану, — обращался я к людям.

Это не был Совет Старейшин или Военный Совет. Я разговаривал с людьми своего отряда — со всеми оставшимися в живых двумястами восемью бойцами. Каждый должен принять своё решение. И уже потом — либо подчиниться мне, либо уйти. Это как выборы лидера государства в будущем. Сперва люди решают, потом они подчиняются решениям избранного человека.

— Мы не можем отказаться от родов своих. От нас наши родичи не отвернулись, — после продолжительной паузы сказал мудр Доброслов. — Но и ты вел нас. Ты сделал так, что каждый из нас нынче богаче любого своего родича и может претендовать стать важным человеком в общинах своих. Так что решение сложное.

— За всех не говори! — неожиданно для меня грубо и решительно сказал сотник Некрас.

Обычно этот боец, могучий и рассудительный, находится в тени. Он всегда, если только не на поле боя, где очень даже активен, был задумчивый и молчаливый. Сторонится общаться, если только не по делу. Если и присутствовал у костра во время нашего странствования, то слушал. Редко улыбался, когда все заливисто смеялись. Но все же являл эмоцию, не был полностью черствым.

Я уже уверен, что у этого человека есть что скрывать. У него своя тайна и не мне со своими вывертами судьбы, требовать признаний. Его история должна быть чем-то похожа на мою, потому как он неожиданно для всех рьяно и откровенно стал поддерживать меня.

Я ведь не сразу собрал людей для разговора. Как и положено, вначале изучил общественное мнение, узнал, что же думают люди относительно всего того, какие новости просочились для коллективного обсуждения в отряд.

Славмир мне в этом очень сильно помог. Рыжий умеет так подкрасться, что его никто и не видит, и не воспринимает, что он есть. Потому-то люди не стеснялись и говорили всё то, что они думают. А и узнали бы, что их слушают, сильно бы не стеснялись. Ведь я…

К моему сожалению, военный вождь. А если нет войны? Так и я не нужен. Вот такие пертурбации общественного сознания.

— Я буду с тобой, военный вождь. И людей из своей сотни я не неволю, но вы меня знаете… — решительно и, я бы даже сказал, напористо, грозно глядя на всех собравшихся мужчин, продолжал говорить Некрас. — Я старался быть для вас старшим братом. И пусть я один из самых старших в отряде по летам своим, но принимаю Андрея как отца своего. Я произнес свое слово.

Если бы не такое напряжение, я мог бы и прослезиться. Когда от человека не ждёшь откровения, когда считаешь его чуть ли не бесчувственным… И тут он выдаёт этакую искреннюю эмоцию, такие чувства, что диву даёшься, откуда у этого человека всё это взялось.

— И я с тобой! — выкрикнул Хлавудий.

— Ты-то куда! — всплеснул руками Пирогост. — Даже не посетил родичей своих.

— А что ж, с чего мы не посетим? Разве же нам запретят это сделать? А вот после вернёмся. Я пахарем быть уже не смогу. А в родах наших воинов не жалуют: каждый землю орать повинен. Не буду! — скащал Хлавудий.

Прямо не хмурый, пасмурный вечер с накрапывающим дождем, а момент откровения и удивления. Хлавудий заговорил, причём, вполне грамотно, даже в какой-то степени уел своего дальнего родича Пирогоста. И тот только недоуменно развел руками.

Мой телохранитель Пирогост. А ведь я на него надеялся больше, чем на всех остальных. Вот только он подчинялся мне безоговорочно в походе. Сейчас, почему-то, может из-за женщины, рвется в свой род. Нужно будет с ним позже поговорить по душам. Пирогост не должен скрывать от меня свои мотивы. А мне важно знать, чем руководствуется этот человек, чтобы осознать и принять мнения других.

— Вы поклянётесь мне, что останетесь со мной и подчинитесь. А после сможете уйти и повидаться со своими родными. Пусть они знают, что будут у них защитники. Если они призовут нас — мы придём и поможем им. И торговать мы будем. И жён брать с их родов, — сказал я.

Посмотрел на людей, понял, что в головах сейчас происходит переосмысление своего мировоззрения. Уйти из рода! Немыслимо. Но один немыслимый поступок эти люди уже совершили. Они пошли со мной на войну.

И если эти люди — все, кто решился пойти на край света и воевать, кто наиболее активный из склавинов, — сомневаются, то что же говорить о тех, кто привык к существующему порядку.

Хлавудий, на самом деле, несколько неправ. У склавинов уже есть такая прослойка обществ, как воины, которые, конечно, могут землю пахать, но всё же чаще занимаются тренировками. Их мало, но они есть. И тот же Пирогост явно из таких. Не представляю его за плугом, ну или сохой, чем там нынче пашут.

В славянском обществе вовсю идёт процесс, когда из хороших охотников мужчины становятся в целом неплохими воинами. Впрочем, насколько я понял, ещё не пришло осознание, что воин должен не землю пахать, а совершенствовать свои боевые качества. Его обязанность — быть всегда готовым умереть за тех людей, которые его кормят.

— Так ты скажи, военный вождь, что же ты предлагаешь нам. Что измыслил ты для себя? — последовал, наконец, конкретный вопрос.

Задавал его отнюдь не приближённый ко мне человек. Этого молодого воина я уже приметил. Он командовал десятком. И что, несомненно, говорит в пользу десятника — он не потерял ни одного бойца из вверенного ему подразделения. При этом я видел его в бою, и ни он, ни его люди точно не прячутся за спину других.

— Я скажу вам, люди, — набравшись решительности, поняв, что пришло время и для пламенных речей, начал я. — Я хочу создать свой род. И вы в нём будете родичами моими, если только останетесь со мной. Но предупреждаю вас, что мы можем уйти куда-нибудь, возможно, и намного дальше от родов ваших. Но никого не призываю рвать связи с родичами своими. И если выберете путь, по которому я предлагаю вам пройти, то изменить своё решение вы уже не сможете. Выход из общины — смерть. Ибо мы будем создавать многое из того, о чём поведал мне бог Сварог. Лишь для избранных знания те доступны. Вы — избранные, те из вас, кто пойдет за мной. Ну а если кто ещё захочет присоединиться к нам, подчиниться мне, как военному вождю и отцу вашему, то я рад буду этому человеку.

Я посмотрел на людей. Слова о смерти они восприняли негативно. Я понимал, что, произнеся эту фразу, могу отвадить некоторых из своих воинов, и они побоятся идти за мной.

Однако я собирался сразу же расставить приоритеты. Те люди, которые пойдут со мной, не могут уйти и прийти обратно. Если получится создать мой род, мою общину — то ядро, из которого я надеялся создать что-то ещё большее, — это не может быть проходным двором. Особенно для этих людей, которые могут и должны быть опорой мне, ну и наиболее знатными в будущем аристократами. Если удастся создать государство.

Я не могу позволить себе, чтобы какие-то секреты, которые несомненно появятся, стали достоянием других родов, а они смогли за счет этих технологий усилиться. Я хочу, чтобы было такое правило: если хочешь быть сильным — ты можешь присоединиться к Андрею. Если хочешь оставаться слабым — есть большая вероятность, что Андрей захочет тебя подчинить.

Суровый мир, и мне нужно соответствовать. По крайней мере, необходимо создать такое отношение к себе, чтобы ни у кого не возникало сомнений: обманывать меня нельзя, играть со мной опасно.

Но если не получится в этот раз, то уйду, как и мой реципиент раньше, и буду завлекать молодёжь, чтобы шла со мной. Ведь эти люди поверили мне — тому человеку, что пришел и призвал пойти воевать.

— А если я надумал уйти, то препятствий у меня к тому не будет? — задал вопрос один из воинов.

Вот его я как-то и не видел активным в бою.

— Нет, препятствий не будет. Но сейчас. И всё оружие вы отдадите мне. Я не буду вооружать тех, кто, уйдя от меня, может обнажить после своё оружие против моего рода. Я выкуплю оружие. Дам тканей, масла или вина, — сказал я.

Воины стали переглядываться друг с другом. Каждый словно бы искал того предателя, который хочет уйти. А высказавшийся только что боец оказался вдруг один: от него отстранились иные воины. Вот и хорошо. Я добивался подобного эффекта. И я его получил.

— Я скоро отпущу вас. Вы пойдёте в свои общины. Покажетесь там, возможно возьмёте себе жён. Но не позднее, чем через тридцать дней я жду вас. А кто привезёт зерно и скотину — за серебро или даже золото куплю припасы, — сказал я, резко развернулся и ушёл.

Я намеренно оставлял всеобщее собрание моего отряда без моего присутствия. Мудр Доброслов скажет свое слово. Я договорился с ним. Я подговорил его, чтобы он помог мне в моих начинаниях.

Я до этого много с ним говорил, убедил умного человека в том, что нас может ждать великое будущее на ниве ремесленного производства. Да и, насколько я уже понял, Доброслов не горел желанием возвращаться в свой род. Вот кого-кого, а его там точно ожидала земля, пахота. Знания о каких-то механизмах или даже о богах — этого в родах никому не надо. Там есть свои жрецы, там не нужны механизмы, там нужны рабочие руки, которые будут орать землю.

Так что перед тем, как начать собрание, мы ещё раз с Добрословом проговорили сценарий. И практически во время всего моего выступления он был яростным оппозиционером. Сейчас, будто бы переубедился, встал на мою сторону.

— Ты не можешь вести людей в неизвестность, — неустанно повторял мудр. — А чем кормить людей будешь? Ведь нынче лето заканчивается, а урожая собрать нам неоткуда.

И постепенно я видел, как возле Доброслова появляется один, два, десять, больше людей, которые также хотели бы услышать ответы. Но вполне легко отвечать на те вопросы, к которым уже были подготовлены исчерпывающие объяснения.

Конечно же, я думал о том, чем кормить людей. Думал я и о другом — как торговать и как обустраивать город. Были такие моменты, такой вечер, когда мы втроём — я, Даная и Доброслов — увлеклись и начали мечтать.

Для этих людей то, что я хотел сделать, — это мечты. Разве возможно создать какое-либо общество, похожее на Византию? В том понимании, что не родами жить, а государствами, где каждый род имеет своё слово, но решение принимается одним мудрым человеком. Где есть центральная власть и она сильна, может защитить своих людей и те племена, что подчинились.

Так что я надеялся на Доброслова, и, судя по всему, он меня не подвёл.

— Вы знаете меня. Я не боюсь сказать правду в глаза военному вождю, — доносились мне слова мудра. — Так вот, знайте, люди! Не встречал я ещё такого человека, за которым готов идти не задумываясь. Не встречал, пока на пути моём не показался Андрей.

Вот и началась вторая стадия обработки людей. И пусть даже после этого десяток или два десятка человек уйдут всё-таки к своим родам, но большинство… Я сражался, чтобы со мной осталось большинство.

Если люди разбегутся, то и мне не жить. С теми богатствами, что у меня есть, даже самые мирные землепашцы возьмут в руки вилы и пойдут на меня, чтобы отобрать. Ведь у слабого всегда заберут то, что, по мнению более сильных, не может принадлежать ему.

Так что мне нужны люди для этого. Мне нужны люди и для другого. Потому что я действительно собираюсь создать, может быть, вначале маленькое, но государство. Подчинить рядом находящиеся воды, создать чёткую систему налогообложения, правоведение, дать людям письменность и счёт.

Только через два часа я смог быстро переговорить с Добрословом.

— Уйдёт не более тридцати человек. Это те, кто уйдут и, скорее всего, не вернутся. Вернутся другие. Все равно большинство хочет посетить свои рода, покрасоваться там, показать, какие они нынче богатые и завидные женихи. Но они вернутся, потому как тоже уже не смогут пахать землю… — подводил итог всей информационной операции мудр Доброслов.

А вот я его и не спросил. Пока не спросил: а кто же тогда нам будет землю пахать, если все те, кто здесь собрался, исключительно вояки? У меня ответ только один — найти людей, которые это будут делать за нас. Купить людей, которые это будут делать за нас. Деньги для этого есть.

— Придётся ещё до зимы отправлять кого-нибудь в Понт, чтобы купили рабов нам и зерна побольше. Мы не должны голодать, мы должны очень сытно есть, чтобы оставаться сильными и привлекать к себе других людей, — размышлял я вслух.

А потом ещё долго размышлял, строил планы, сокрушался, что нет даже какого-нибудь пергамента или восковой дощечки, наконец, где я смог бы оставлять хоть какие-то записи, чтобы не держать все свои планы в голове. Смогу ли бумагу сделать? Думаю, что да. Но точно не быстро.

Ведь если у меня получится всё или хотя бы значительная часть из того, что я уже запланировал себе, — то у меня будет бумага. И тогда я смогу написать свою летопись, рассказать о тех событиях, о которых историки могут только догадываться или же гадать по найденным артефактам в недрах земли на местах поселений склавинов и антов.

А ведь уже понятно, что здесь бурлила история: рождались и умирали люди, сражались, взаимоуничтожали друг друга, но всё равно возрождались. Просто об этом мало кто знает. Вот, например, даже я не знаю до сих пор, а могу лишь догадываться, основал ли уже Киев или нет. Если нет, тогда, как говорится, мы идём к вам.

Ну или попозже. Потому как прямо сейчас я не вижу смысла выходить и что-то менять. Нужно будет разведать обстановку, в том числе и на Днепре. Но сперва пускай хотя бы люди вернутся.

А Доброслова я отправил туда, куда идти мне сейчас абсолютно не хочется, если только не обнять мать, сестрёнку и младшего брата. К старшему брату почему-то у меня настолько негативное отношение, такое, что я будто бы готов его убить. У него была задача расторговаться с моим же родом. Но прежде всего, арендовать, даже не купить, телеги и волов.

Собираюсь основывать свой Рим? Мне нужен тогда свой брат Рем, которого я убью за лидерство. А историки будущего будут напропалую тогда рассказывать, что, дескать, славяне настолько остались под впечатлением от мифов и легенд Древнего Рима, что решили переложить рассказ на свой лад. А я просто убью своего заносчивого брата. И понимать не желаю, что он обиду держит, что я его жену в первую брачную ночь… Сколько времени прошло.

Ну не убивать же меня за это! Еще нужно разобраться, где эта девица, уже молодая женщина, с которой я был, из-за которой я покинул свой род. Нужно идти к извергам.