31

4 июня 1942 г. Несвиж

Латиноамериканская тропическая лихорадка неизвестного генеза приковала доктора Вагнера к постели. На следующее утро после того, как Генрих отвез босса в гостиничный номер и, вернувшись в ресторан, успел выпить пару рюмок за знакомство с невяжущими лыка Гетлингом и Штольбергом, он постучался в апартаменты на втором этаже. В руках пунктуального Генриха был бидончик молока, столь необходимого для скорейшего изгнания тяжелой хвори.

— Кто там? — раздалось из-за двери.

— Доброе утро, доктор, — я принес вам молоко, как вы просили.

— Оставьте у входа, чуть позже я его заберу, — ответил Вагнер. — Пожалуй, я проваляюсь в этих убогих апартаментах несколько дней. Не удивляйтесь, мой друг, но открывать дверь я не буду. На то есть две причины, одна из которых — я не желаю, чтобы вы меня видели в неприглядном состоянии, а вторая… Вторая — черт его знает, каким путем распространяется эта тропическая болячка. Быть может, и воздушно-капельным. Боюсь, как бы вас не заразить. У нас и так времени в обрез, не хватало еще, чтобы и вас свалило с копыт. Вы мне необходимы бодрый и здоровый.

— Что-нибудь еще, доктор? Может коньяк, минеральная вода, еще молока? — поинтересовался Генрих, с опаской отстраняясь от двери. «Вот сволочь, — подумал он, — не мог вчера предупредить о своей заразе. Нужно будет срочно зайти в аптеку и купить что-нибудь для профилактики. Широкого спектра. От этого мракобеса можно ожидать чего угодно, вплоть до пандемии лепры от Берлина до Сталинграда».

— Ничего не нужно, кое-какие запасы имеются, да и поголодать в моей ситуации полезно. Если что-нибудь понадобится — доставят с рецепции, — ответил Вагнер. — Единственное о чем я вас попрошу, так это принести планы замка. Кое-что прояснилось, и мне кажется, я смогу сам найти интересующую нас комнату. Но и вы тоже не теряйте времени даром, отправляйтесь к этому, как его, Штольгенбергу, получайте пропуск в замок и приступайте к поискам. Как только я оклемаюсь, я вас сам найду. До встречи.

— Штольбергу, — поправил Генрих. — Подождите, господин Вагнер, планы у меня с собой. — Он положил конверт на пол и ногой просунул его краешек под дверь. По ту сторону раздалось кряхтение, и бумаги исчезли. — Желаю выздоравливать, доктор.

Ответа не последовало. Штраубе вышел из гостиницы, подошел к колодцу, набрал ведро воды, поставил его на лавочку и попросил пробегавшего мимо мальчишку полить на руки. Паренек старательно наклонял ведро до тех пор, пока полностью не опустошил его. Генрих прополоскал руки, кинул несколько пригоршней воды себе на лицо, обтер холодными руками затылок.

— Откуда будешь, дяденька? — поинтересовался маленький по-мощник, изучая незнакомца.

— Оттуда, — указав головой в восточном направлении, ответил тот.

— Не зразумел, — растерялся мальчишка.

— И не надо. Спасибо тебе, сынок, — Генрих протянул мальчишке конфету и, насвистывая мелодию из «Свадьбы Фигаро», напра-вился к своему автомобилю.

«Итак, — размышлял он, — первым делом аптека, затем явка, ну а после этого нужно нанести визит Штольбергу, любезно пригласившему в гости после вчерашних посиделок. Интересно, помнит ли он о приглашении? Определенно, этим господам что-то от меня нужно, только вот непонятно, что же именно. Люди редко бывают любезны во время первого знакомства, но эти вели себя так, будто мы знакомы сто лет или появились на свет из одной утробы. Ладно, не стоит пока ломать над этим вопросом голову, надеюсь, картина прояснится в ближайшие дни. Во всяком случае, было бы глупо препятствовать построению дружеских отношений, из которых всегда можно извлечь взаимовыгодную пользу. Что ж, придется начать с поиска общих интересов. И лучше начать со Штольберга. Если уж и выбирать из двух зол, то он все-таки вызывает большую симпатию, чем этот ублюдок Гетлинг».

— Что-нибудь для профилактики лихорадки, — зайдя в аптеку, попросил Генрих скучающего за прилавком похожего на моржа пожилого фармацевта-поляка.

— Мам то, чего потшебуешь[4], — шевельнув напоминающими бивни усами, заверил аптекарь. Он поставил перед Генрихом бутыль из коричневого стекла с мутной суспензией, взял деньги и отсчитал сдачу.

— Цо то ест? — поинтересовался Генрих.

— Квас аскорбиновы, экстракт дзикей розы, алкохоль. Мойего выналазку[5], — гордо ответил фармацевт, — цо ещчэ?

— Выстрачэ[6], — ответил Генрих, забрал снадобье, смахнул с прилавка сдачу и вышел на улицу. Подойдя к машине, Генрих откупорил бутылку, взболтнул ее и вылил все содержимое себе в рот. Жидкость забурлила по пищеводу, обожгла желудок и, тихо урча, устремилась вниз по пустым кишкам. В висках застучало, в мозгах тут же почувствовалось легкое опьянение. Генрих открыл багажник. Извлек оттуда свои любимые сапоги, оторванный каблук, осмотрел их, непострадавший вернул назад, захлопнул багажник и направился в сторону сапожной мастерской. «Ну и отрава, — подумал он, — ощущение, будто выпил литр неразбавленного абсента. Но, надеюсь, аптекарь профессионал в своем деле».

— Добрый день, — поздоровался Генрих с Язэпом, — починить сможете?

Генрих показал сапожнику сапог и оторванный каблук.

— Отчего ж не починить, мил человек, на то я здесь и сижу, — ответил Язэп. Он принял сапог из рук клиента, осмотрел его и поставил на кованую металлическую «лапу». Мастер промазал клеем каблук, приладил его на место и принялся загонять в него желтые латунные гвозди. — Пять минут — и все будет готово. С вас четыре рейхсмарки.

— Дороговато берете, отец, — заметил Генрих, — хотя хорошему мастеру и переплатить не грех. Ты, батя, только по сапожной части специалист или в шорных делах разумеешь?

— И в шорных, и в кузнечных, и даже в часовых разумеем, — Язэп отложил в сторону молоток и окинул Генриха внимательным взглядом.

— На ловца и зверь бежит, — ответил Генрих. Он полез в карман, достал оттуда серебряные часы «Павел Буре» на цепочке и протянул их мастеру, — остановились. Сможете починить?

— Без шестнадцати минут три. «Павел Буре», — подытожил Язэп, — все верно. Как добрались, без приключений?

— С небольшими, — улыбнулся разведчик. — Лихие у вас тут бойцы, на подлете чуть самолет из пулемета не завалили. Надеюсь, с такими сработаемся.

— Отчего ж не сработаться? С нашими точно сработаемся, — ответил Язэп, протягивая Генриху починенную обувь. — Хотя всякого вооруженного дурачья и сволочи тоже по лесам много шастает. Порой приходится не на три, а даже на четыре фронта воевать. Всяко бывает. Итак, какие будут распоряжения?

— Доложите командиру, чтобы начинали подтягивать и прятать взрывчатку поближе к замку. Пока все. Остальное потом, — распорядился Генрих. Над входом вздрогнул колокольчик, дверь распахнулась, комнату обдало легким коротким сквозняком. Оставив после себя слабо-ощутимый запах земляничного мыла, через комнату прошмыгнула молодая девушка. Она скрылась в подсобке за стойкой, успев бросить на Генриха быстрый оценивающий взгляд.

— Дочка? — поинтересовался Генрих.

— Внучка. Стефания. А тебя-то как величать, мил человек. А то ты так и не назвался.

— Генрих Штраубе, — представился разведчик и протянул Язэпу деньги. Тот отрицательно замотал головой. Генрих настойчиво сунул деньги в карман кожаного фартука мастера. — Часы пусть у вас останутся, будет повод лишний раз зайти. Честь имею.

— Кто этот красавчик? — спросила деда Стефания, показавшись в мастерской под звук проводившего посетителя колокольчика.

— Генрих Штраубе, — ответил Язэп. Дополнительных разъяснений внучке не потребовалось.

В комендатуре, куда Генрих заехал после сапожной мастерской, Штольберга не оказалось. Скучающий на вахте автоматчик пояснил, что, несмотря на поздний час, комендант еще не появлялся. Выяснить у него адрес, по которому проживал Штольберг, не составило труда. Для этого было достаточным махнуть перед носом часового своим новым удостоверением офицера СД. Долго искать не пришлось — оказалось, что Эрих проживал с Генрихом на одной улице, правда, в более комфортных условиях, занимая три комнаты. Одна из них служила коменданту рабочим кабинетом и комнатой для приема гостей, вторая — спальней, а третья, в которой по приказу жильца хозяева наглухо заколотили окно, фотолабораторией. Именно здесь, занимаясь любимым делом, гауптштурмфюрер коротал кастрированное войной время жизни, отвлекаясь от опостылевшей работы, релаксируя и оттачивая мастерство художественной фотографии.

— Страдаете, господин Штольберг? — поинтересовался Генрих, заходя в гостиную. Одетый в военную форму, комендант в сапогах лежал на диване и мучился от посталкогольного синдрома. Его лоб и глаза покрывало мокрое полотенце, дыхание было учащенным, левая нога отбивала по деревянному подлокотнику ритм неизвестной, звучащей лишь в голове страдальца мелодии.

— А я яму казала, давай самагонки налью. Адразу б, як агурчык быу, але ж не хоча, — послышался сзади голос хозяйки. Бабка на миг сунула покрытую белым платочком голову в дверной проем и потопала дальше по своим делам.

— А ведь старуха права, — произнес Генрих, прохаживаясь по комнате и разглядывая развешанные по стенам многочисленные фотоработы Штольберга, — similia simili-bus curentur.

— А, это вы, господин Штраубе, да я знаю, что подобное лечится подобным, — произнес Эрих, снимая со лба полотенце. — Никогда бы не подумал, что в этой глуши мне по-латыни процитируют Гиппократа и что местные бабки будут вполне солидарны с его догмами. Нет уж, я в таких случаях анальгином спасаюсь. Уже принял. Скоро должно подействовать. Сколько раз давал себе слово не тягаться с Гетлингом в выпивке — он выкован из стали, а печень у него вообще с другой планеты. Впрочем, ладно, вчера мы набрались до свинского состояния, но вы не подумайте, что мы позволяем себе такое каждый день.

— Надеюсь, что повод соответствовал количеству потребленного, — заметил Генрих, пытаясь вызвать еще не протрезвевшего Штольберга на откровенность. — С каждым такое случается, я тоже не исключение.

Усилием воли Эрих принял сидячую позу и, ничего не ответив, тяжело вздохнул.

— Насколько я понимаю, все эти фотографии на стенах вашего авторства? Мне многие нравятся, наверно, у вас был хороший учитель, — предположил гость.

— Самоучка я, — пояснил Штольберг, — мне еще далеко до настоящего мастера. В последнее время еще одна напасть появи-лась — снимки желтеть отчего-то начали. В Дании все было нормально, а здесь желтеют. Быть может дело в воде? Ладно, — комендант поднялся с дивана, — как я понимаю, вы, господин Штраубе, ко мне по делу? Чем могу помочь?

— Мне и доктору Вагнеру срочно нужен пропуск в замок, — объяснил Генрих.

— Нет проблем. Подкинете меня до комендатуры? — попросил Эрих, распахивая перед гостем дверь.

— С удовольствием, — ответил тот.

— Для того, чтобы фотографии не желтели, желательно между проявителем, водой и закрепителем ставить четвертую ванночку с раствором уксусной кислоты. Так называемый «стоп-раствор». Да и в воде дело тоже, тут вы правы, промывать нужно тщательней. Я уверен, что в Дании вы мыли снимки под проточной водой, а здесь, наверняка обходитесь ведром колодезной. Отсюда и беда, — по дороге к комендатуре высказал свои соображения Генрих.

— Откуда такие познания? — заинтересовался Штольберг, — вы тоже фотограф?

— Почему нет? Мало кого это занятие оставит равнодушным. Достаточно лишь раз поколдовать над своими снимками, и ты уже фанатик. У вас какая камера?

— «Leica III».

— Xa-xa, — усмехнулся Генрих, — у меня такая же. К сожалению, я ехал налегке и свою не захватил. В случае надобности можно будет воспользоваться вашей? Взамен готов обучить вас изогелии и фотографике, если вы, конечно, не слышали об этих художественных приемах.

— Нет проблем, можете пользоваться камерой, когда понадобится, — разрешил Эрих, — а названные вами термины я, к сожалению, и правда слышу впервые. Буду рад обучиться этим новомодным премудростям.

Через несколько минут Штольберг распахнул перед Генрихом двери своего кабинета, указал гостю на кресло рядом со столом, сам расположился напротив, достал из верхнего ящика стола чистый бланк, заполнил его и позвонил в канцелярию, приказав срочно принести ему печать.

— Готово, — хлопнув печатью по документу и отправив адъютанта, сообщил комендант, — теперь вы можете без проблем перемещать-ся по всему замку и прилегающей территории.

— Так уж и везде? И по левому крылу замка тоже? — удивился Генрих. — Доктор Вагнер говорил, что там находится какая-то секретная лаборатория.

— Не совсем так, — пояснил Эрих. — Левое крыло недавно отвели под госпиталь Люфтваффе. Там только вход в лабораторию, а сама она находится в подземелье, и на нее мои полномочия не распространяются. Ею заправляет начальник из СС, отвратительный, смею заметить, тип. Чем они там занимаются и чем собираетесь заниматься вы с доктором — не моего ума дела, могу лишь сказать, что у вашего Вагнера и начальника лаборатории абсолютно одинаковые перстни. Мне кажется, в случае необходимости они найдут общий язык.

— Спасибо за информацию, — поблагодарил Генрих, положил пропуск в карман и поднялся со стула. — У вас фотографическая память.

— Ну, так я же фотограф, — улыбнулся Штольберг. — Кстати, дорогой друг, — остановил он Генриха в дверях, — быть может, мне вскоре понадобится от вас небольшая услуга. Не возражаете встретиться сегодня в 20.00 в том же ресторане, где и вчера? Там все и обсудим.

— Рад буду помочь, до встречи. Хайль Гитлер! — козырнул Генрих на прощание и вышел из кабинета.

— Хайль!

* * *

Рано утром командир партизанского отряда Николай Шмель и Адам сидели на берегу озера и ловили рыбу. В ожидании поклевки они молча смотрели на стоящие колом поплавки из гусиных перьев, думая каждый о своем.

Мысли Адама в основном были заняты Стефанией. Все осталь-ное — война, подготовка кадров, постоянные передислокации, сбор разведданных — было как бы фоном к всепоглощающей любви и страсти, ставшей итогом мимолетной встречи в доме связника Язэпа. Адаму порой казалось, что приди он на день раньше или позже, судьба распорядилась бы иначе, а случись ему встретить Стефанию при других обстоятельствах, девушка не обратила бы на него внимания. Значит все предопределено Богом, хоть марксистское учение и отвергает его существование, но все же я чувствую в себе его присутствие. Иначе как божественным мое состояние не назовешь. По-хорошему, нам бы со Стефанией свадьбу сыграть, узаконить так сказать отношения, но кто возьмется зарегистрировать брак между партизанской связной и старлеем НКВД. Отделов ЗАГС нет, к священникам идти партбилет не позволяет, разве что к коменданту Штольбергу обратиться, грустно усмехнулся про себя Адам. Хоть наши отношения ни для кого в отряде уже и не секрет, но все равно ведем мы себя со Стефой, как дети малые. Все по стожкам да шалашам от людей ныкаемся, прямо как слоны африканские. Те тоже, стремясь к любовному уединению, подальше от стада отходят, чтобы никого не смущать, припомнил Адам вычитанный в какой-то книге факт. А иначе никак… Война, будь она проклята, а ведь не будь войны, не свела бы нас судьба со Стефой, значит, все не так плохо. Адам усмехнулся, вспоминая комическую ситуацию, произошедшую минувшей ночью. Парочка предавалась любовным утехам в облюбованном недавно стожке сена на небольшой поляне в нескольких километрах от расположения отряда. Издав последний любовный стон и расседлав Адама, Стефания отвалилась в сторону, учащенно дыша и облизывая пересохшие губы. В тот же миг кто-то схватил Адама за торчащие из стога ноги и вытащил наружу. Адам слышал, как хрустнула ветка под ногами неизвестных визитеров, но, дорожа репутацией хорошего любовника, предпочел не портить своей возлюбленной впечатления от близости, которая в последнее время и так бывала не часто. Одной рукой Адам успел подтянуть на задницу галифе, а второй — взвести спусковой механизм нагана. На фоне созвездия Большой Медведицы он различил два мальчишеских силуэта. В лоб Адаму уперся холодный ствол пулемета MG-32, а в живот — остро заточенный осиновый кол. Адам разрядил пистолет, вышиб из рук одного из мальчишек представляющий большую опасность кол, небрежным движением отвел от себя пулемет и поинтересовался:

— Вы кто будете, придурки?

— Я Алесь, а это Юзик, — представил себя и своего товарища вооруженный пулеметом парнишка.

— Вы что, на вурдалаков охотитесь? Вот зачем, скажи, тебе, Юзик, кол осиновый. А, курва? — поинтересовался Адам.

— Вообще-то это ольха, — оправдался Юзик, — мы, дядька, партизан ищем. В отряд хотим вступить. У нас и оружие есть.

— Вообще-то, — передразнил Адам, — когда на врага идешь, оружие нужно заряжать, а у вас к пулемету не то что магазин не присоединен, так он даже с предохранителя не снят. Ну, вот нарвались бы вместо меня на кого другого, так и лежали бы сейчас с пулями в животе. Хорошо, я от контузии оправился, а случись такое пару месяцев назад, точно бы убил. Откуда вы будете, такие смелые?

— Из-под Баранович мы. Немцы деревню сожгли, взрослых всех поубивали, самих нас чуть в Германию не угнали. Убежать успели, — объяснили ребята.

— А пулемет откуда? — закуривая, поинтересовался Адам.

— Да мы его в бою… — начал, было, Алесь.

— Да ладно, Алесь, давай не будем врать, — прервал товарища Юзик, — попятили мы его, дядька, у немцев.

— Каким образом? — потребовал объяснений Адам.

— Да очень просто, — объяснил Юзик, — на речке. Немцы мото-цикл свой оставили, а сами купаться полезли, вот мы по-тихому пулемет и умыкнули. Они, похоже, даже и не заметили пропажи, потому что погони не организовали. Может пьяные были. Но из этого пулемета мы уже стреляли. По самолету. И, кажется, даже попали. Тут врать не будем. Дядька, а у тебя пожрать ничего нету?

— Вы, кто будете, чертенята? — вылезая из стога, спросила Стефания. Девушка привела себя в порядок, не оставив в своем облике и следа порока. — Оденься, Адамушка, а то простудишься, — она положила на плечо возлюбленному рубашку и свитер.

— Это твоя жена, дядька Адам? — поинтересовался Алесь.

— Не угадал, брат, это моя мама, — с серьезным видом ответил партизан. — Так, собирайте свои манатки и вперед шагом марш. Накормим вас, а потом подумаем, что с вами делать.

— Зачем ты с ними так шутишь, — тихонько толкнув любимого в бок, произнесла Стефания. — Видишь, ребята с голодухи и так плохо соображают. Помог бы им, что ли, пулемет донести, а то чуть ноги переставляют.

— Ничего, сами донесут, — усмехнулся Адам, подслушав диалог идущих впереди мальчишек. Они так и не пришли к общему мнению, кем же все-таки приходится дядьке Адаму вылезшая из стога тетка.

* * *

— Думаю я вот, Адам. Кем же тебе Стефания приходится? Вроде, как и невеста, а вроде, как и жена. Вам бы отношения зарегистрировать надо, но я ума не приложу как. Нужно будет центр запросить, что делать в таких случаях. Если я представитель власти, то думаю, что имею полномочия вас расписать. Вот, правда, печати у нас нет, да и куда вам ее ставить… В общем, не знаю… Сам-то, что скажешь?

— Скажу, что ты мои мысли читаешь, — ответил Адам. — Ладно, со Стефанией что-нибудь образуется. Сами разберемся. Давай лучше о текущих делах поговорим.

— Давай поговорим, — ответил Шмель и похлопал себя по карманам. — Спички кончились, — констатировал командир, — дай-ка огоньку.

— Держи, — протянул Адам коробок.

— Удивляюсь я твоим чудесам, Адам, — произнес Шмель, немного повозившись с коробком, сломав несколько спичек, но в итоге прикурив свою цигарку, — ну как это можно спичку вдоль на две части разделить?

— Это еще не чудеса, — объяснил Адам, — если постараться, то можно и на четыре, но это уже высший пилотаж. Я считаю, что на две достаточно. Да и бойцы мои уже этому обучены. Дело нехитрое, но в науке выживания вещь необходимая. Ничего страшного, что горит в два раза быстрей, зато и спичек в два раза больше.

— В общем, правильно, — согласился командир. — Что-то не клюет сегодня.

— Ага, не хочет. Тебе что важнее, рыба как таковая или отдых? Если рыба — то давай гранату кину. У меня с собой есть. Что-нибудь да всплывет, — предложил Адам, — только предупреждаю сразу, что собирать сам в воду полезешь. Я — пас. Холодно.

— Да ну его нахрен. Я тоже в воду не полезу, отдых важнее, — поежился Шмель. — Итак, Адам, похоже, скоро начнутся настоящие дела. 31 мая сформирован Центральный партизанский штаб под начальством Пантелеймона Пономаренко. Сиротами не останемся. Считай, что руководство у нас уже есть. Остальное приложится. На сегодня у нас по плану что? Мост? У тебя все готово?

— Готово, — ответил Адам, — к вечеру взорвем. Мне бы еще пару человек с собой взять, внимание охраны отвлечь.

— Так этих орлов, что ты вчера привел и возьми, — предложил командир, — больше некого. И не смотри, что они пацаны еще. Ребята толковые, комиссар даже за них поручился, они его дальними родственниками оказались. С малых лет их знает. Оружие им в руки не давать. Пусть возьмут «топтуху» и порыбачат там под мостом на речке. Гвалту побольше поднимут. В общем, разберетесь по месту.

— Ладно, разберемся, — согласился Адам, — что у нас дальше по плану?

Справа послышался какой-то шум. Адам привстал и осмотрелся. Быть может, это плюхнулась крупная рыба, а может, вспорхнула из плавней водоплавающая дичь — из-за усилившегося ветра было не разобрать.

— По плану, говоришь, — призадумался Шмель, — на днях будем деревню Литвины штурмовать. Сам знаешь, там немцы склад с продовольствием сформировали. Того и гляди, скоро все погрузят на машины, вывезут в Германию или еще черти куда. Цели у нас две: вывезти и припрятать к зиме максимум продовольствия, ну и заодно кончить всех охраняющих склад полицаев. Их там немного. Человек пятнадцать. За гетто нужно поквитаться. Вон сколько уже времени прошло, а мы еле чешемся. Я думаю, малыми силами справимся. Тут главное — внезапность. Кого думаешь поставить руководить операцией? Может этого погранца, Тычко?

— Не советую. Я бы ему и коров пасти не доверил, — ответил Адам, — лучше я кого-нибудь из своих диверсантов поставлю.

— Ладно, делай, как знаешь. Я в ваши дела не лезу, — отмахнулся командир, — в конце концов, ты отвечаешь за организацию и проведение операции. Слушай, давай сматывать удочки. Нефартовый сегодня день. Ветер поднялся, облаков нагнало херову тучу, похоже, что гроза собирается.

В подтверждение командирских мыслей, по небу руной «Зиг» прошлись две жирные молнии, громыхнул гром, и тяжелые капли дождя рухнули на головы неудавшихся рыбаков.

— Побежали, Адам, — приказал командир, — да брось ты к чертовой матери эти удочки. Кому они нужны. Об остальном дома договорим.

Пробегая то место, откуда послышался подозрительный шум, Адам на секунду остановился, чтобы осмотреться и исключить возможные подозрения, однако усилившийся дождь и приказ командира не отставать заставили его махнуть рукой на эту меру предосторожности.

Сидевший в зарослях камыша Антон Тычко стал свидетелем разговора командира с Адамом. Он пришел на озеро с той же целью, что и его командиры — порыбачить. Ветер дул в его сторону, донося разговор и маскируя звуки чавкающих по торфяному берегу сапог старшины. Подойдя на максимально близкое расстояние, Антон затаился. Уносить ноги от грозы означало выдать себя. Не оставалось ничего другого, как надежней спрятаться в заросли камыша, сквозь которые и пронаблюдать пробежавшего мимо командира и на миг приостановившегося Адама. «Только посмей подойти, — скрежеща зубами и впиваясь ногтями в ладони, думал Тычко, — убью суку. Коров бы он мне пасти не доверил. Еще посмотрим, кто кого…»

Загрузка...