Следы апостолов

36

Пока Островский изучал затребованное из архива дело Франца Куцего и обдумывал, вызвать ли ему того повесткой или самому заявиться к нему, пришло известие о покушении. «Так, — подумал Вадим, — а вот и зацепки начинают появляться. Не успел аноним сообщить о причастности потерпевшего к делу об убийстве старика Юркевского, как тому уже и голову проломили. Оперативненько сработали. Наконец-то все как-то начинает складываться, а то даже не знал, в какую сторону копать. Хорошо хоть жив остался. Придет в себя, надо будет наведаться, если врачи разрешат. Только бы память у него не отшибло. Смекнет сучонок, что черепно-мозговая и начнет косить под дурака. Ничего из него потом не вытянешь, хоть тресни. Формально-то закон на его стороне будет. Окажется непригоден для проведения дознания по медицинским показаниям, вот и все дела. Привет тебе, Вадик, от Франца Михалыча, у которого мыши на чердаке, и за свои слова он не ответчик. Теперь надо грамотно обыск провести, ничего не упустив. Может, что-нибудь там и отыщется, хотя слабо в это верится».

Выяснив, кто из оперативников на выезде, он вышел на улицу, сел в машину и спустя десять минут был уже на месте преступления.

В доме работала оперативная группа.

— Что свидетели? — спросил Вадим у старшего, останавливаясь на крыльце и оглядываясь в поисках следов случившегося.

— Соседка первой его обнаружила. Говорит, что ничего не слышала. Видела, как он пришел около шести. Был один и вроде трезвый.

— А во сколько обнаружила?

— Между половиной седьмого и семью.

— Дверь у него была открыта, — вступила в разговор стоявшая тут же соседка. — Гляжу, а в щели голова вроде. Я кругом-то обежала, в калитку сунулась и прямо обмерла вся. Лежит, значит, Франц Михалыч лицом вниз, кровь кругом и только пальцами по доскам скребет. У меня аж ноги чуть не подкосились.

— В дом заходили? — прервал ее Островский.

— Нет, в дом не заходила, — мотнула та головой. — Побежала милицию вызывать.

— А скорую?

— Скорую уже милиционеры вызвали. Я как-то и не догадалась, испугалась сильно, — смутилась женщина.

— А раньше возле дома никого не видели? — продолжал он спрашивать, чувствуя, что от этой свидетельницы проку будет немного.

— Так я ж сама минут за десять до него пришла. Никого не видела. Убрала белье со двора, сушилось оно у меня на веревке вот тут, — она указала куда-то за спину, — ну и вижу, идет сосед, как всегда со своим портфельчиком, цигаркой попыхивает. Поздоровался и к себе. Телевизор включил громко, через окно было слышно. Иной раз он у Франца там до часу ночи орал. Соседи жаловались.

— Потерпевший что-нибудь говорил? — продолжал расспрашивать Вадим, надеясь нащупать правильное направление разговора. — Имена называл?

— Еще когда в сознании был, все про камень какой-то шептал, — вспомнил старший опергруппы. — А больше — ничего. Его когда на носилки перекладывали, он уже ни на что не реагировал.

— Я тоже про камень слышала, — подтвердила соседка.

— Так, может, его камнем и ударили, — предположил Вадим, оглянувшись на коллегу.

— Рана ровная, — ответил тот, — камнем так не получится.

Островский вошел в дом и остановился. Похоже, хозяин не отличался опрятностью. Жилище имело запущенный вид: обшарпанные стены, давно некрашеный пол, ободранные двери.

В кухне на столе лежала буханка черного хлеба, а рядом завернутый в бумагу кусок колбасы. Вдоль стены стояло десятка два бутылок из-под крепленого и пара водочных.

— Вот здесь, видно, на него и напали, — сказал за спиной оперативник. — На холодильнике и на стене остались капли крови. Удар был нанесен сзади, скорее всего, молотком или чем-то похожим. Орудие пока не обнаружили. А вот тут, — он указал на дверной косяк, — он упал. Видите отпечаток руки.

— Хорошо, до двери успел доползти, — заметил Островский, переступая через лужу уже загустевшей крови. — Что врач сказал?

— Говорит, ранение тяжелое. Может и помереть. Все зависит от того, есть ли осколки. Сейчас, наверно, уже оперируют. Кровищи много вытекло из него. Если бы не соседка, лежал бы сейчас в морге мужик и не парился по поводу больничного.

Они прошли в комнату, все убранство которой состояло из старого фанерного шкафа, тумбочки, на которой стоял телевизор, стола, трех стульев и продавленного дивана. В углу лежали две автомобильные покрышки, накрытые газетой, а над ними на стене висел католический календарь за прошлый год.

— Небогато, — сказал Островский, присаживаясь на один из стульев. — Тут и брать-то нечего, судя по всему. Один хлам.

Оперативник присел рядом и закурил.

— Да, на ограбление не похоже, — подтвердил он. — Хозяин перебивался случайными заработками, да и поддать любил. Даже за свет уже за полгода задолжал. Голытьба, одним словом. Правда, есть кое-что настораживающее.

— Что? — резко спросил Островский, вытаскивая сигарету из пачки.

— Прибор, — ответил оперативник. — Сначала думали, что это газонокосилка, а потом присмотрелись — ан нет. Тут за дверью стоял, в коробке.

— Что за прибор?

— А хрен его знает. Но видно, вещь дорогая, импортная. Соседка сказала, что он его по своему участку катал и что-то записывал на бумажке.

— Покажи, — потребовал Вадим.

Прибор действительно был похож на газонокосилку. Он стоял в углу, накрытый картонной коробкой, из которой торчала длинная обрезиненная ручка, как у детской коляски. Колеса прибора все еще были в земле.

— Может, это что-то для строительства? — неуверенно предположил оперативник. — Вроде вибротрамбовки. Я видел похожий, когда плитку у исполкома перекладывали.

— Мэйд ин Финланд, — прочитал Островский на алюминиевой пластинке, закрепленной на правой стороне кожуха. — Нет, это точно не вибротрамбовка, — заключил он, закончив осмотр. И тут же спросил: — А что, этот Куцый занимался строительством?

— Кто его знает, чем он занимался, — пожал плечами оперативник. — Это надо участкового спрашивать. Этот наверняка должен знать. Он по соседям ходит, опрашивает. Да вон идет, — ткнул он пальцем в окно.

Островский вышел на улицу. С местным участковым они были знакомы давно и не раз сталкивались по работе.

— Что скажешь? — спросил Вадим, протягивая руку.

— Дело темное, — сразу сгустил тот краски. — Никто ничего не знает. Правда, вчера поздно вечером у него был Гришка-экстрасенс. Его видели двое. Говорят, засиделся у Куцего далеко заполночь, что само по себе необычно, так как не друзья они и не собутылники. Гришка вообще не пьет, как ты знаешь. Все было тихо. Франц вышел проводить его. Соседка из дома напротив показала, что, судя по голосу и по тому, как тот размахивал руками, был выпивши. Для него это естественное состояние.

— Это все?

Участковый снял фуражку и, достав из кармана платок, вытер мокрое от пота лицо.

— Похоже, пока да. Ничего подозрительного никто не заметил. Если что появится — доложу, ты ж меня знаешь.

— Надо еще его собутыльников дернуть. Вдруг, бытовуха. Ты ж эту публику сам знаешь, чуть что — бутылкой по голове и привет.

— Сомневаюсь я. Да и собутыльников у него постоянных всего двое, Вовка Рыжий и Колька Трусевич, что через два дома отсюда живет. Их вся округа знает. Мужики тихие и на такое не способны даже по пьяни. Хотя поговорить с ними непременно надо.

— Послушай, — Вадим понизил голос, — а что там у него в доме за прибор стоит? Не знаешь часом?

— С ручкой и колесиками? Так это георадар, штука такая, чтобы определять, что в земле лежит и на какой глубине. Еще может разные пустоты показывать. Он за ним года два назад аж в саму Москву ездил. Не лень же было переться.

— Эта машинка, наверно, стоит немеряно, — с недоверием в голосе, заметил Островский. — Как думаешь, а не украл ли он его где-нибудь, а историю про Москву присочинил для отвода глаз?

— Ну, извини, сколько стоит — не знаю. Франц его не украл, это точно. Копил на него с тех самых пор, как из тюрьмы вышел. Он же на кладоискательстве совсем того, тронулся. Крыша у него съехала капитально. Администрация музея на него сколько раз жаловалась. Он одно время даже разнорабочим устроился там, когда реставрация только началась. Прораб из сто пятого СУ говорил, с работы не могли выгнать. Кто бы мог подумать, что Куцый на старости лет такие подвиги вытворять будет. А когда сети в замке меняли, так он там дневал и ночевал. Чуть под ковш экскаватора не бросался. Как свободная минута, так шасть в подвал и давай там ползать вдоль стен. Молотком все обстукивал, пол повредил, но, правда, сам же и восстановил его быстренько. Говорят, даже не пил несколько месяцев, что для него, конечно, перебор.

— Такзначит, георадар… — задумчивопроизнес Островский, мысленно пытаясь увязать свой вчерашний разговор с Григорием и сегодняшние события. — А портфельчик его где? — вдруг вспомнил Вадим слова соседки.

— Какой портфельчик? — не понял участковый.

— Соседка говорила, что он пришел с портфельчиком.

Они вошли в дом.

— Закончили, — сообщил оперативник. — Кроме хозяйских, есть еще два комплекта пальцев. Следов взлома нет. Орудие, которым был нанесен удар, так и не нашли. Надо еще на огороде и вдоль улицы в кустах пошарить. Могли на ходу выбросить подальше от места преступления.

— Портфель его не видели? — спросил Островский.

— Не попадался. Сумка с гвоздями и петлями дверными была, а портфеля не было.

Первое, что увидел Ежи Бронивецкий, когда пришел в себя, было опухшее бородатое лицо соседа по палате, который стоял над ним с зажженной зажигалкой и пристально вглядывался в него.

— Ага, очнулся, — обрадовался тот, присаживаясь на край кровати. — Будем знакомиться?

Пан Бронивецкий слабо улыбнулся. Во рту было сухо.

— Czy mozna wniesc pan wody[7]? — попросил он по-польски.

— Поляк что ли? — еще больше обрадовался незнакомец, но не двинулся с места.

— Поляк, — подтвердил Ежи. — Из Кракова.

— А я Аркадий, — представился тот, протягивая свою ободранную руку. — Воденник из Несвижа.

— Кто? — переспросил пан Бронивецкий, силясь приподняться на локте.

— Фамилия моя Воденник, — уточнил сосед. — От слова вода.

— Вода, вода… — одобрительно закивал Ежи. — Не будет ли пан Воденник так добр, и не подаст ли мне воды? — снова попросил он с надеждой в голосе.

На этот раз его просьба была исполнена. Через минуту Аркадий вернулся с кружкой воды, которая неприятно пахла хлоркой.

— На, пей, горемыка, — сказал он, сочувственно оглядывая Ежи. — Этих сволочей разве ж допросишься… Я сам, чуть не сутки помирал, так они мне даже глотка не принесли. Кстати, — он понизил голос, — мы тут скидываемся на одно лекарство, не поучаствуешь?

Пан Бронивецкий изобразил на лице страдание. Ему не хотелось продолжать этот разговор, но упоминание лекарства возбудило его любопытство.

— Я не понял, что значит «скидываемся», — совсем тихо произнес он, незаметно ощупывая себя под одеялом. Все части тела были на месте и даже ничего не болело. Он помнил, как стал задыхаться и как Григорий метался над ним с телефоном и какими-то каплями, которые не желали течь в стакан. Еще он помнил, как его везли, и медсестра все время держала его за руку, а он смотрел из-под полуприкрытых век на ее загорелые коленки и истово молился. Ощущение этой прохладной девичьей руки все еще не покинуло Ежи.

— Это значит, что мы тут собираем деньги на пузырь, — коротко пояснил Аркадий. — «Крыжачок» — первое средство от всех хворей. Наше, местное, — уточнил он, с опаской оглянувшись на дверь. — Рекомендую попробовать. Бодрит невероятно.

Народной медицине пан Бронивецкий никогда не доверял, считая ее примитивным шарлатанством, но обижать нового знакомого ему не хотелось.

— А сколько надо? — деликатно спросил он, прикидывая в уме, чем может быть этот таинственный «Крыжачок», продаваемый в пузырях.

— Сколько не жалко, — последовал ответ.

И тут Ежи вспомнил, что завтра утром с деньгами должен быть в костеле, где его будет ждать его агент. У него зазвенело в ушах.

— Pieniadze! — воскликнул он и рывком вскочил с кровати. — Я хочу видеть пана доктора, — закричал Бронивецкий, выбегая в коридор в одних трусах. — Позовите пана доктора!

— Ну, все, сейчас сдаст нас, — упавшим голосом сообщил Аркадий притихшим соседям по палате. — Мне еще отец говорил, что полякам доверять нельзя.

В этот вечер Григорию впервые с тех пор, как он бросил пить, нестерпимо захотелось напиться. Теперь, когда все его планы рухнули в одночасье, ничего другого и не оставалось. Вспыхнувшая было с появлением камня надежда, погасла, не оставив следа.

«Как можно быть таким мудаком, — ругал он Франца, вышагивая по двору с заложенными за спину руками. — Говорил же ему, чтобы не путался с кем ни попадя, так нет же, решил, что он умнее всех! С чем теперь спускаться в подвал замка? С ладанкой? С его дурацким георадаром? Или с голой жопой? — Он сплюнул в сердцах себе под ноги. — Идиот! Правду в народе говорят, что лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Нашел на свою голову…» Григорий остановился и вдруг неожиданно улыбнулся.

— Нет, слава Богу, не на свою, — громко произнес он, подняв вверх указательный палец. — Моя, к счастью, цела. Пока цела, — добавил он, — оглядываясь на дом Серафимы Ивановны. — А вот с бабкой как бы чего не случилось…

Среди всей алькиной родни Виктор был единственным, с кем она могла оставаться сама собой. Ей не нужно было играть роль, так как брат всегда понимал ее, во всяком случае, так ей казалось. С ним можно было разговаривать на любую тему, не особенно стесняясь в выражениях и не опасаясь, что в какой-то момент Виктор просто перестанет ее слушать. Иногда он грешил назидательностью и пытался ее учить, но к этому Алька была в меру терпима, понимая, что в противном случае может нарваться на конфликт.

— А вот и я, — приветствовала она брата, который вышел ей навстречу. — Не рано?

— Проходи, как раз вовремя. Сейчас будем ужинать.

Алька задрала голову и оглядела дом. Это был добротный кирпичный коттедж, выстроенный по современному проекту, что бесспорно указывало на уровень достатка хозяина. Перед домом был разбит цветник, в середине которого выделялась альпийская горка с маленьким водопадом, низвергавшимся в овальный пруд такого же карликового размера, в котором плавали лилии. На фасаде, рядом с окнами второго этажа торчала спутниковая антенна. Еще одна возвышалась над крышей, крытой настоящей глиняной черепицей.

— Солидный домишко, — с придыханием в голосе отметила Алька. — Вот можешь же, когда хочешь. Даже ландшафтик и тот продумал.

— Это не одного дня работа, — скромно ответил Виктор.

— Почти шесть лет строил: кирпичик к кирпичику, гвоздик к гвоздику. Все до копеечки сюда. Ничего себе. А ландшафтик, как ты выражаешься, жена своими руками организовала. В Польшу моталась за растениями и не только. У нас тут, как видишь, не изобилие. Иную мелочь чтобы купить, приходится ехать за тридевять земель. Я и сам за строительными материалами к соседям ездил. Считай, двое суток без сна, все на нервах. А теперь вот плоды пожинаю. Дом для человека — это главное.

Стол был накрыт на веранде. Наталья, Жена Виктора, уже заканчивала сервировку. Рядом крутился племянник, которого она в последний раз видела двухлетним румяным карапузом. После вручения подарков и обмена любезностями сели ужинать.

Виктор начал расспрашивать Альку, как проходит практика. Ему обязательно нужно было знать, все ли у нее в порядке и довольно ли ею руководство.

— Дай ты ей поесть, — шутливо одернула его жена. — Потом поговорите.

— Скукотища там, — рассказывала Алька. — Сижу, целый день бумажки перебираю, разбираюсь с жалобами разных полоумных старух и тихо схожу с ума.

— Надо же кому-то и эту работу делать.

— Надо, — без энтузиазма согласилась она. — Правда, иной раз бывает весело. Читаю и дохну от смеха. Есть у вас тут юмористы… А вообще, конечно, скука смертная.

— Говорят, тебя в ресторане с Вадимом Островским видели вчера, — как бы между прочим обронил Виктор, с преувеличенным интересом разглядывая что-то у себя в тарелке.

Гостья отложила вилку, вытерла краем салфетки губы и, откинувшись на спинку, бросила на брата взгляд, полный иронии.

— И что с того? — спросила она. — Зашли поужинать. Я уже взрослая девочка. С кем хочу, с тем и ужинаю.

— Так-то оно так, — смутился Виктор.

— В чем же тогда дело? — уже начала заводиться Алька, не любившая подобных разговоров. — Вадим, между прочим, не какой-нибудь проходимец, а целый капитан милиции, следователь уголовного розыска и вообще довольно приятный человек, с которым можно поговорить на разные темы.

— Ну, не ершись, — попробовал успокоить ее брат. — Я против Вадима ничего не имею. Просто хотел попросить, чтобы ты была осмотрительнее, что ли. Не надо было прыгать к нему в машину.

— А то я дурочка, по-твоему, — разозлилась девушка.

— Я этого не говорил.

— Не говорил, но намекал.

— И не намекал, — в свою очередь повысил голос Виктор.

— Ты должна понимать, что я несу за тебя ответственность перед твоими родителями.

— Я и сама могу ее нести, мне уже можно, — парировала она.

— Ну, будет вам, — вмешалась в разговор Наталья. — В кои то веки собрались за одним столом и уже ругаетесь.

— Хорошо, — Виктор поднял обе руки в знак примирения. — Конечно, никто тебе указывать не будет.

— И права не имеет! — вставила она.

— И права не имеет… — согласился он. — Но и давать поводы для пустых разговоров тоже не стоит.

Алька даже задохнулась от возмущения.

— Я не виновата, что у вас тут так принято. Хотя я понимаю, что городишко маленький, провинциальный, и нравы царят провинциальные. Людям, как видно, не хватает развлечений, вот они себя сплетнями и развлекают. Не пора ли как-то пересмотреть свой образ жизни и для начала перестать совать нос в чужие дела?

— Давайте не будем превращать вечер в дискуссию о нра-вах, — снова попыталась загасить спор жена Виктора. — Алевтина уже не школьница и сама разберется, как ей быть. И к тому же она здесь жить не собирается.

— Зато мы здесь живем, — отрезал Виктор, — и мне не безразлично, что говорят о моей сестре.

После ужина Виктор и Алевтина вышли на улицу, чтобы подышать свежим воздухом.

— Ладно, Вить, ты не злись, — сказала Алька, вытаскивая тонкую, как соломина, сигарету. — Погорячились мы. Бывает…

— Я и не злюсь, — улыбнулся он, искоса глядя на сестру.

— Кстати, я ведь хотела тебя о Вадиме спросить…

— Спрашивай, — откликнулся он.

Алька запнулась. Только сейчас она поняла, что и сама толком не знает, о чем спрашивать.

— Ну, как он вообще?

— Мужик-то он неплохой, — после некоторого раздумья, начал Виктор, — только, как бы это сказать…

— Говори как есть, — потребовала Алька, по-своему истолковав замешательство брата.

— Понимаешь, нравится ему женский пол.

— То есть, бабник, — закончила она за него.

Виктор поморщился. Определение ему явно не нравилось.

— Не то чтобы бабник, просто часто увлекается, — Виктор присел на скамейку. — А тебе это зачем? Уж не влюбилась ли в него?

— Скажешь тоже, — отмахнулась она. — Вижу, клинья подбивает, вот и решила разузнать, с кем дело имею. Вы ж с ним вроде как друзья?

— Скорее, приятели, — уточнил Виктор. — Я его с самого детства знаю: росли вместе, за одними девчонками бегали. Особенной дружбы между нами никогда не было. Я после школы на ПГС поступил в политехнический, а он годик поработал и в армию. Служил в десантуре. Ну, об этом он уже тебе, наверно, рассказал.

— Было дело, — подтвердила Алька.

— Любит про армию рассказывать. На юрфак он пошел по направлению местного управления МВД. Тогда это непросто было, но его папаша очень постарался. Отец-то у него в свое время тут в исполкоме работал, в отделе капитального строительства. Начальник. Уважаемый человек. Мне, кстати, тоже помог, за что ему большое спасибо.

— Да, вот еще, — оживилась Алька, — помнишь, ты мне про убийство старика-партизана рассказывал?

— Помню, — насторожился Виктор.

— Я тут узнала, что он интервью давал накануне 9 Мая.

— И что с того?

— А то, что не все, что он рассказал, вошло в статью, в том числе и про Апостолов.

— А тебе-то что? Это тебе Островский задание дал? — с недовольством в голосе спросил Виктор.

— Нет, что ты. Он блюдет тайну следствия, и из него слова лишнего не вытащишь. Это моя инициатива. Вадим ничего не знает.

— Не знает, так узнает. Думаешь, Островский эту нитку не дернул? Наверняка уже все проверил и перепроверил. Недаром он у начальства на хорошем счету. Его обычно на самые серьезные дела ставят, умеет, тут ничего не скажешь. Мозги на месте. Я слышал, что еще ни разу не накосячил. Но тут, насколько мне известно, у него с этим делом затык. Гриша ему тоже удружил, ляпнул зачем-то о своих подозрениях, а старика взяли, да и порешили. Вот начальство его и прессует, а у Островского самолюбие играет.

— Догадываюсь, — улыбнулась Алька.

— Ты бы в эти дела нос не совала. Убийца-то на свободе пока. И кто знает, что у него там в голове.

— Это точно, — впервые за все время их разговора согласилась она. — Однако это поинтереснее будет, чем жалобы стариковские разбирать в исполкоме. Вот настоящая практика.

— Послушай моего совета, не лезь. Как-нибудь без тебя разберутся.

— Я и не лезу, — зло бросила Алька. — Наблюдаю со стороны и делаю выводы. А, кроме того, может, мне помочь Вадиму хочется.

На улицу выглянула жена Виктора.

— Идите чай пить, — позвала она. — Что вы там секретничаете?

— Алевтина местными нравами интересуется, — с улыбкой пояс-нил Виктор. — Надо помочь человеку.

— Нравы у нас простые, — заметила Наталья. — Не то, что в столице. Там своя психология, а здесь своя.

За чаем Виктор спросил, правда ли, что она пообещала написать портрет Григория.

— Правда, — подтвердила Алька. — Хочет, чтобы я изобразила его шляхтичем.

— Бери выше. Не просто шляхтичем, а самим князем. Он тебе верно репродукцию с портрета Доминика показывал?

— Показывал, — призналась она.

— У него с ним мистическая связь, — давясь от смеха, пояснил Виктор. — После того, как его в тоннеле присыпало, он помешался на Радзивиллах и особенно на этом Доминике. Втемяшилось ему в голову, что якобы и в нем есть кровь князей. Бред, конечно. А то мы своей родословной не знаем.

— Как глубоко? — поинтересовалась Алька, которой самой было интересно услышать что-нибудь новенькое о своих предках.

— Как глубоко знаем? — переспросил Виктор.

— Ага.

— До прадедов — точно, а что и кто до них — неизвестно.

— Ну, вот видишь!

— Что видишь? Слухи одни и сплетни, а документов нет. Гриша вон все архивы уже перерыл и даже до Ватикана добрался. Не знаю, что ему там ответили, только смешно все это. Неужели он думает, что Радзивиллы признают его?

— Признают, не признают — это еще неизвестно, а то, что он хочет докопаться до истины — хорошо.

— Он уже докопался, — произнес Виктор с иронией в голосе. — Еле спасли копателя. Повезло ему, что рядом люди были.

— Между прочим, — вспомнила Алька, — я тут в интернете про этого Доминика почитала. Интересная личность.

— Интересная, — согласился Виктор. — Мало таких у нас.

— Это почему?

— Так сложилось, да и не всем это нужно. На других примерах воспитаны.

— На каких?

— Вот возьмем, например, Суворова, — продолжал он, поглядывая на часы. — Музей вон в Кобрине, честь да почет. А знаешь ли ты, чем Александр Васильевич отличился?

— Через Альпы перешел, — вспомнила Алька школьный курс истории.

— Перешел, но до этого дел тут натворил.

— Где тут?

— В Беларуси.

— Расскажи, — потребовала она.

— Извини, не сегодня. Мне завтра в шесть надо быть на объекте.

Обыск в доме Франца Куцего, как и предполагал Островский, ничего не дал, если, конечно, не считать результатом обнаруженный на чердаке ржавый пистолет ТТ в нерабочем состоянии, судя по всему, пролежавший там не один десяток лет.

«А ведь почерк-то знакомый, — думал Вадим, далеко за полночь сидя у себя в кабинете перед открытым делом Куцего. — Удар характерный. Точно так же был убит старик Юркевский. Сразу видно — одна рука. Значит, кто-то убирает свидетелей и не факт еще, что этот — последний. Теперь начальство с меня не слезет, пока я не приволоку им на веревке убийцу. Душу вынут. Да и отпуск накрылся медным тазом. — Он раскурил последнюю сигарету, чувствуя, как накатывает досада. — Пора, наверно, дернуть нашего шептуна. Не надо было давать ему пустых обещаний, пока не разобрался, что он там выторговывал. Интересно, зачем он приходил к Францу накануне покушения? Какие у них там могут быть дела? Темнит Гриша что-то, определенно темнит. Переменился вдруг, стал говорить загадками, в Минск зачем-то мотался… Не дожал я его тогда, а теперь это будет сложнее сделать. Однако выхода нет, надо как-то попытаться его осторожно расколоть, бережно, без лишнего нажима, чтобы у него в голове снова что-нибудь не перемкнуло. Если он не заговорит, придется мне упираться еще черт знает сколько времени. Завтра — Вадим посмотрел на часы, — нет, уже сегодня, — поправил он себя, — эти два дела объединят в одно, и у меня на руках вместе с трупом окажется невменяемый пострадавший, который, если и заговорит, то неизвестно еще что скажет. Как тут не крути, а Григорий, получается, — моя единственная зацепка. Мой единственный и самый главный шанс».

Он встал и прошелся от стола к окну и обратно.

А что если попросить Виктора, чтобы он с ним переговорил, объяснил этому чудаку, что дело серьезное и лучше бы ему проявить инициативу и добровольно помочь следствию. Виктор — мужик крепкий, правильный, осторожный. Ему долго объяснять не придется. Как только почует, куда все клонится, сразу же смекнет, что лучше тихонько это дело разрулить, без лишней огласки. Зачем им в семье такая история?

Вадим закрыл окно, предварительно метнув в ночь окурок, погасил лампу и уже собирался выйти из кабинета, как вдруг остановился на пороге пораженный догадкой. Как же это я сразу не догадался. Он хлопнул себя ладонью по лбу. Ведь все ж одно к одному, все факты как на ладони передо мной, а я тут мечусь в раздумьях.