Следы апостолов

41

— Пан, зам по «Д», хутка к камандыру, — окликнул Адама голос посыльного. На улице сыграли общий сбор. Партизаны в спешке грузили свой скарб и оружие на подводы, было ясно, что отряд готовится к передислокации.

— Что случилось? — поинтересовался Адам у посыльного.

— Не вем докладне, — ответил посыльный, — але мыслю, хутка уходзим.

В землянке кроме командира присутствовал особист. Он пригласил Адама присесть за стол и приказал сдать оружие.

— В чем дело, Николай? — поинтересовался Адам. Он вынул из кармана свой наган и положил его на стол.

— Похоже, что в отряде завелся предатель, — объяснил Шмель, убирая со стола наган и пряча его в свой вещмешок.

— Ну, а я здесь причем? — удивился Адам. — Ты хочешь сказать, что это я вчера навел немцев на разведдозор Тычко? Может быть, я ему и уши отстрелил?

— Не уши, а ухо, — уточнил командир, — ты не кипятись, разберемся. Здесь другая беда. Твои бойцы, что сегодня на Липки пошли, в засаду угодили. Никто не выжил, всех немцы положили. Суть в том, что о деталях операции и о самой операции никто, кроме меня и тебя, не знал. Ну и, кроме него, конечно, — Шмель головой указал на особиста. — План держался в тайне, и только сегодня перед выходом я сообщил товарищам боевую задачу. Что прикажешь думать? На кого? — командир грохнул кулаком по столу и выматерился.

— Так ты и особиста разоружи, — посоветовал Адам, — ведь кроме себя тебе больше некому доверять.

— Особиста не могу, — немного успокоившись, посетовал Шмель. — Ладно. Вязать тебя, Адам, я не буду, но и глаз не спущу. Ты думай что хочешь, но походишь пока без оружия, а со временем разберемся. Сам рассуди, как бы ты на моем месте поступил? А, курва? Ну а сейчас всем пора сматываться. Кто знает, что немцам о нас еще известно. Все! Кругом, шагом марш.

Операция по ликвидации партизанского взвода, посланного со спецзаданием в Липки была проведена по всем правилам заранее подготовленной засады. Огневая группа под личным командованием Гетлинга пропустила головной дозор и встретила остальных партизан на внешней стороне изгиба дороги, ведущей к деревне. Снайпер «сработал» предположительного командира, остальных немцы накрыли плотным пулеметным огнем. В считанные секунды с партизанами было покончено. Последний оставшийся в живых боец подорвал себя гранатой, прихватив с собой в могилу двух пытавшихся его пленить эсэсовцев.

— Шайзе, шайзе! — выругался после взрыва Гетлинг, до конца надеявшийся на то, что его группа не понесет потерь. Он прогулялся по месту боя, всматриваясь в лица убитых партизан и думая о чем-то своем, потом приказал погрузить оружие в отбитые у противника подводы, и еще раз мысленно упрекнул себя за потери в личном составе. «Кто их разберет, этих славян, они все такие разные, — думал Лотар. — Одни с легкостью идут на предательство ради спасения своей никчемной шкуры. Другие, уже единожды предавшие, стреляют себе в голову из карабина в страхе запятнать свою душу убийством жида-унтерменша. Лишь третьи, вроде этого подорвавшего себя гранатой парнишки, вызывают уважение. Я бы на его месте скорей всего поступил точно так же…»

Выдвигать крупные силы для уничтожения основных партизанских сил Лотар не счел необходимым. Мобильный противник уже через час наверняка свернет все свое хозяйство и умотает за тридевять земель. «Достанем его чуть позже», — решил Гетлинг и отдал приказ возвращаться домой. На подъ-езде к городу его колонне, состоящей из двух мотоциклов и грузовика с солдатами, повстречалась гужевая, мчащаяся во весь опор повозка. Управляла ею молодая особа, которая однажды уже попадалась на глаза Гетлингу. «Дочка или внучка сапожника, — вспомнил Лотар. — Интересно, — подумал он, провожая Стефанию взглядом из своей мотоциклетной люльки, — куда это она так спешит? Впрочем, черт с ней. На сегодня и так достаточно… И умственной, и физической работы…»

Гауптштурмфюрер зевнул. Солдаты в машине затянули величайший военный шлягер всех времен и народов — песню «Лили Марлен». Для этой песни каждое воинское подразделение придумывало свой, отличительный от оригинала текст. Гетлинг присоединился к исполнителям, в диссонанс, пропев первый куплет на свой лад, так, как пели его товарищи из разведки на восточном фронте под Смоленском в сорок первом:

Генрих высадил Штольберга у комендатуры, вручил ключи от «Опеля» поджидавшему его там солдату из автомастерской и неспешным шагом отправился к месту явки. По пути Генрих несколько раз «проверился», постоял у витрины бакалейной лавки, что напротив дома сапожника Гамулки, разглядывая в ее стекле отражение происходящего у себя за спиной. Не обнаружив ничего подозрительного, вошел в мастерскую.

«…Ну вот, кажись, и приплыли», — думала Стефания, давя в себе рвотный позыв. Все так, как и описывала бабка: мутит, раздражающие запахи вокруг и легкое головокружение. Она в задумчивости сидела в кресле в сопряженной с конторой гостиной и разглядывала лежащий на дне дедового аквариума скользкий поросший мхом и мелкой зеленой ряской камень. Язэп был заядлым аквариумистом, специализирующимся на разведении золотых рыбок. Еще до войны к деду приезжали коллеги даже из самой Варшавы с целью пополнить свои коллекции пучеглазыми флегматичными гуппи или телескопами, грустно взирающими сейчас на Стефанию из-за стекла. Уже второй день девушке хотелось запустить в аквариум руку, достать камень и страстно облизать его. Она только собралась осуществить желание, но в этот момент над дверью мастерской зазвонил колокольчик. На его звук девушка быстро выскочила из комнаты и в растерянности застыла, увидав перед собой запавшего в душу еще с момента первой встречи красавца по имени Генрих Штраубе.

— А деда Язэпа нет, — сообщила девушка, слегка смутившись, и несколько раз посмотревшись в висящее на стене напротив конторки небольшое старинное зеркало. Она убрала за ухо прядь волос и немного покраснела, опять переведя взгляд на гостя. Генриху и самому впору было разволноваться — его сердце бешено заколотилось в груди, как бы аплодируя внезапно возникшему чувству взаимной симпатии, а возможно даже и любви. «Да что это со мной такое? — удивился он. Вот же напасть, какая! Выходит, прав был Утесов со своими «веселыми ребятами», пропагандирующими в своей песенке нечаянно нагрянувшую любовь. Не ждешь ее, а тут — бац, и вот она. Примите — распишитесь, герр Штраубе». Этот глупый мюзикл Генрих видел всего один раз на приеме в посольстве Советского Союза, куда его однажды затащил с собой дядя-барон. За время просмотра Генрих ни разу не улыбнулся, и фильм не оставил в его памяти особого отклика, хотя песенка накрепко засела в голову.

— Ну, тогда я это, позже зайду, — немного замявшись, произнес Генрих, расстроившись, что во время первой встречи опрометчиво не обсудил с Язэпом запасные варианты связи. А виной тому опять она, как ее звать-то, припоминал Генрих имя внучки связника. Вспомнил — Стефания! Выходит, что уже тогда мне мозги слегка отшибло, раз упустил такую немаловажную деталь, что абсолютно непозволительно в моей профессии. И как теперь быть? Ведь нужно срочно передать партизанам оперативную информацию, пока их там немцы не прихлопнули по наводке своего агента.

— А вы, господин Штраубе, не боитесь, что позже будет поздно? — поинтересовалась Стефания. Она вынула из ящика стола часы Генриха и, зажав их между своими изящными пальчиками, покачала ими над конторкой. — Язэпа не будет два дня.

«Ай да умница, — подумал Генрих — Мало того, что красива, так еще и не дура Как ловко и в тему одним предложением намекнула, что оставлена на хозяйстве вместо деда, а еще и моими «Буре» тонко намекнула, что ей обо мне немало известно Ладно, барышня, значит, придется иметь дело с вами, что, честно говоря, для меня весьма приятно».

— Быть может вы и правы, сударыня, — ответил Генрих, — одно дело точно не терпит отлагательства Скажите, Стефания, кто еще знает обо мне'?

— Только я и дед, — ответила девушка, — мы же тут не дураки — лишнее болтать.

— Это правильно, — согласился Гених, — связь с отрядом ты поддерживаешь'? Не боишься к немцам в лапы угодить'? Да и мало ли, ведь такую красавицу, как ты, запросто могут в Германию на работы отправить.

— Пока Боженька миловал, — ответила Стефания, — ну а так, страшно конечно бывает, но я тогда молитвы читаю святым покровителям Кристоферу и Варваре Вы, милый человек, ближе к делу будьте, — состроила глазки Стефания, — а то говорите, что времени в обрез, а сами резину тянете.

— Тогда, барышня, надолго не откладывай, а еще разок своим святым помолись, — ответил Генрих, — тут такая беда случилась — предатель у вас в округе завелся Некто Адам Ковальчик, знаешь такого'?

— Как вы сказали? — воскликнула Стефания В грудь будто ударило ледяным комом, земля унеслась из-под ног куда-то вдаль Девушка побледнела и слегка пошатнулась.

— Эй, красавица, да что это с тобой'? — встревожился Генрих Он вскочил на перегородку и, перекинув ноги на другую сторону, соскочил на пол и поддержал Стефанию — Да ты так не волнуйся, может он и не из вашего отряда Сама знаешь, сколько лихих людей по лесам бегает.

— Адам Ковальчик, говорите'? — переспросила Стефания, — знаю такого А ты с чего взял, что именно он предатель'?

— Так зовут человека, изображенного вот на этом снимке, — Генрих достал из кармана фото и протянул его Стефании.

— Ой, Матка Боска, — перекрестилась Стефания, опускаясь на стул, — это не Адам Ковальчик, это Антон Тычко Нужно срочно доставить эту фотографию в отряд Скажите, это он убил вот этих партизан, что лежат у него под ногами'? И когда это случилось? — быстро затараторила Стефания.

— Вот это тебе и предстоит выяснить, — ответил Генрих, — знаю лишь одно, что этот снимок сделан вчера вечером. Есть и еще одна фото, где он целится в голову одному из убиенных, но ее раздобыть не удалось. Это все что удалось раздобыть на данный момент. И, еще, мой тебе совет, неизвестно, что этот Адам, или, как его там, немцам успел наговорить, но ты в большой опасности. Да и не только ты, а все мы тут. Он много знает?

— Достаточно, — ответила Стефания.

— Выходит, раз ты еще на свободе, по каким-то причинам он тебя не сдал, — предположил Генрих, — а сейчас необходимо поторопиться. И будет лучше, если ты какое-то время отсидишься в отряде. И еще, сообщи там, чтобы срочно перестали маяться дурью возле замка, вызывая духов и расставляя где ни попадя мины. А то не ровен час я и сам подорвусь. Все понятно?

— Да. Я мигом. Уже собираюсь, — засуетилась Стефания, чувствуя, как колотится сердце. Она порывисто приблизилась к Генриху и, обхватив его одной рукой за шею, поцеловала в густо пахнущую крепким мужским одеколоном щеку. — Спасибо, пан Штраубе, огромное вам спасибо, — почти задыхаясь, пробормотала она, отступая назад и опуская глаза.

— Не за что, — сухо ответил слегка растерявшийся Генрих, — себя береги. Он облизал сухие губы, не в силах сдержать вдруг нахлынувшее на него теплое сердечное чувство. «Совсем девчонка, — подумал он, коснувшись тыльной стороной ладони ее щеки».

Генрих вдохнул запомнившийся с первой встречи аромат земляничного мыла и, почувствовав легкое томление в сердце и в паху, расплылся в детской счастливой улыбке.

После полудня Стефания добралась на партизанскую базу. Уже на подъезде она поняла, что отряд сменил место дислокации. Обычно сидящие в секретах дозорные не приветствовали ее условным свистом, чувствовался едва ощутимый запах залитых водой кострищ. Внезапно накатившее чувство тревоги за Адама не оставило сомнений, что произошло что-то из ряда вон выходящее.

«Знать бы точно, куда они ушли, остановив повозку, — размышляла Стеша. — В сторону Городеи вряд ли пойдут — там хоть есть схрон с продовольствием, но немецкий гарнизон, который недавно разместился неподалеку, — не самое хорошее соседство». Стефания как волчица повела носом по ветру. Последнее время обоняние у нее заметно обострилось, и казалось, что теперь она подобно хищнику способна преследовать врага по следу или избегать ненужных с ним встреч. «Наверное, ушли на юг, в сторону Клецка», — решила девушка и, развернув повозку, подстегнула коня.

К вечеру, когда уже стемнело, Стефания добралась до нового лагеря партизан. Уставшая, но довольная тем, что все обошлось без приключений, держась за поясницу, она выпрыгнула из телеги и вручила вожжи порученцу Шмеля.

— Где командир? — спросила она бойца. Тот кивнул в сторону просматривающегося вдалеке натянутого между деревьев выгоревшего на солнце брезентового тента. Стефания поспешила к Шмелю, по дороге умоляя своих ангелов-хранителей, чтобы ей навстречу не попался Тычко. Девушке казалось, что столкнись она с ним взглядом, тот бы сразу все понял. Но обошлось, она увидела старшину лишь издали, когда уже вплотную подошла к наспех сооруженному командному пункту. Партизаны обустраивались на новом месте. Копали новые землянки, сооружали шалаши, бревенчатые столы и коновязи, расчищали территорию от лишнего сухостоя. Среди них показался и Тычко. Его голова была забинтована, передвигался Антон медленно, опираясь рукой на самодельный костыль, постоянно оглядываясь и поправляя сзади кобуру со своим «ТТ». «И когда это он успел пострадать? — подумала Стефания. — Вроде как ранен, хотя на вчерашнем фото такой живенький-целехонький, и даже улыбающийся».

Командир с особистом сидели под навесом на деревянных ящиках из-под боеприпасов, курили, разглядывали карту местности, изредка отдавая подбегавшим с вопросами бойцам распоряжения по обустройству.

— А, это ты, Стефа. Нашла нас? Умница, — оторвавшись от карты, грустно поприветствовал связную Шмель, — а у нас тут беда. Одна курва за другой. Вчера Тычко в засаду угодил, сегодня пятнадцать человек потеряли. Крыса, похоже, у нас в отряде завелась.

— Не этот грызун случайно? — спросила Стефания, протягивая Шмелю фотографию.

— Я щас, — поднялся с ящика особист. Ему хватило одного короткого взгляда на снимок, чтобы сложить воедино всю картину. Он тряхнул головой, опустив фуражку себе на нос, и неторопливым шагом удалился в сторону орудующих неподалеку двуручной пилой крепких бородатых мужичков. Особист перекинулся с ними несколькими фразами и с довольной физиономией вернулся назад.

— Чему улыбаешься, пан начальник? — поинтересовалась Стефания.

— За тебя, радуюсь, — объяснил особист, — и за Адама твоего тоже рад. Мы же грешным делом на него подумали.

— Да вы что, — возмутилась Стефания, — совсем умом тронулись!? На Адама грешить!

— Ладно, дочка, не кипятись, — хлопнул ладонью по ящику туго сегодня соображающий Шмель. Во всем разобрались и ладно. Давай, беги к своему Адамке, принеси ему, будто голубка, весть благую, нечего тебе тут делать. Мы тут сейчас с Тычко разговоры будем разговаривать. И вот еще что, — командир засунул руку в вещмешок и вынул оттуда наган Адама, — на вот его револьвер занеси ему.

— Сами забрали, сами и отдадите, — поднявшись с ящика, ответила Стефания и пошла разыскивать Адама. По пути ей встретился Тычко. Два бородатых бойца крепко держали его под руки. В глазах, которые Антон отвел от Стефании, читались горькая вина и обреченность. Стефания на секунду остановилась. Остановились и бойцы.

— О тебе я им ничего не сказал, — промолвил Тычко, — такие дела. Прощай.

Стефания ничего не ответила. Она немного постояла, будто размышляя, а нужен ли ответ, а потом пошла дальше.

— Ну, и как мы с ним поступим? — обратился Шмель к особисту, после того как тот с глазу на глаз в течение нескольких часов допрашивал Тычко.

— Ясно как, — ответил чекист, — по закону военного времени. Завтра утром построим отряд и приведем приговор в исполнение.

— А использовать его никак нельзя? Дезу какую-нибудь, например, через него немцам запустить. Заманить их в засаду и грохнуть, как они наших ребят.

— Я уже думал об этом, — закуривая, ответил особист, — но в нашем нынешнем положении это довольно хлопотно. Охранять Тычко надо. Чтоб не сбежал. Да и больше одной операции с его помощью с немцами не разыграть. Сразу поймут, что агент раскрыт. Лучше расстреляем его публично в назидание другим, и дело с концом… Да и, кстати, могилу он уже себе выкопал. В полном смысле этого слова.

— Слушай, капитан, — поинтересовался командир, — ну, нас-то он сдал с потрохами, это ясно, как Божий день. А что он еще немцам наговорил. Про Стефанию не наплел? Иначе хана девчонке… И Язэпу, сам же ведь понимаешь.

— Нет, не наплел, — ответил особист, — по этому поводу можешь не волноваться.

— Откуда такая уверенность? — спросил Шмель.

— Ну, я же ведь кое-чему все-таки обучен. Допрашивать умею, — садистски усмехнулся особист.

— Поясни, — потребовал командир.

— Ты вот сам посуди, Коля, врежь я тебе несколько раз по отстреленному уху, был бы тебе смысл врать? — ответил капитан. — Простой выбор между физическими страданиями и обещанием легкой смерти. Поверь, что после трех-четырех оплеух любой человек, понимаешь, лю-бой, — чекист произнес последнее слово медленно и по слогам, — будет говорить правду и только правду.

— И ты тоже? — разочаровано спросил Шмель.

— Я не исключение. Только ты об этом никому не рассказывай, — громко загоготал особист. — А насчет явки, командир, можешь быть абсолютно спокоен. И еще, почему Тычко Стефанию не сдал — ты и сам догадываешься. Нет? Будь на ее месте какая-нибудь другая баба, все могло быть гораздо хуже.

«А ведь прав, сукин сын», — подумал Шмель, вспоминая, какими влюбленными глазами Тычко смотрел на связистку. Чуть позже его мысли перетекли в другое русло: «Не приведи Господи, попасть такому в лапы, — поежившись, размышлял командир об особисте, на минуту представив себя на месте Тычко. — Зверюга, бля, хотя такие, как он, в нашем деле очень даже и полезны, война ведь, пропади она пропадом. Благо, хоть Адам не пострадал, нехорошо с ним как-то вышло».

Адам со Стефанией проигнорировали утреннее обязательное построение. Лежа в обнимку с любимой в телеге на сене, Адам чувствовал себя героем с уязвленным самолюбием. Вчера вечером Шмель вернул ему наган, извинился и предложил выпить. От выпивки Адам отказался, потому что и так был не очень трезв, ему не очень хотелось, чтобы Стефания видела его в пьяной буйности. Но не будь дамы сердца рядом, Адам с удовольствием опрокинул бы со Шмелем пару стаканов самогонки по случаю своей реабилитации и дал бы ему вместе с особистом без свидетелей по морде. Утром, когда его разбудила команда общего сбора, у Адама гудела голова, и не было никакого желания смотреть, а тем паче злорадствовать по поводу предстоящего расстрела недруга. На душе было тихо и спокойно, единственное, чего хотелось больше всего на свете, это прижимать к себе Стефанию и спать дальше, ну хотя бы еще часа два.

Отряд выстроился на опушке леса. В поле была выкопана могила, рядом с которой, понурив голову, стоял Антон Тычко. Рядом с ним с пистолетом в руке стоял начальник особого отдела.

— За проявленные трусость и предательство, по закону военного времени, именем Союза Советских Социалистических Республик Антон Тычко приговаривается к расстрелу, — громко произнес особист. — Ложись в могилу, — чуть тише добавил он. Антон прыгнул вниз, лег на дно, сло жил на животе руки и закрыл глаза. — Молись, если умеешь, — посоветовал капитан.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго, — пробормотал Тычко.

— Аминь, — будто поставив в конце молитвы, точку, произнес чекист и выстрелил старшине в лоб. Капитан развернулся на каблуках. — Вы двое ко мне, — приказал он Юзику и Алесю, — остальным разойтись. Возьмите лопаты и закопайте его. И вот еще что, холмик не нужен.