Следы апостолов

39

«Обязательные господа», — отметил про себя Генрих, бросив рано утром взгляд в окно. Чисто вымытый сверкающий хромированными деталями «Опель» стоял, как и положено, у калитки. Но что-то в облике машины было не так. Выйдя после завтрака на улицу и рассмотрев автомобиль вблизи, Генрих не досчитался стекол на передних дверях. «Похоже, что вчера на моих новых друзей кто-то неудачно поохотился», — пришел к выводу Генрих, найдя на полу несколько осколков стела, и не обнаружив пятен крови. К солнцезащитному козырьку была прикреплена записка от Гетлинга с сожалениями о маленьких технических нюансах, которые обещалось устранить к завтрашнему утру.

Генрих уселся за руль, завел двигатель и решил нанести визит вежливости Вагнеру. Хоть доктор и пообещал найтись сам, но справиться о его самочувствии, никогда не помешает. Вдруг, пока я тут исследую замок и прыгаю в воду с моста, он лежит бездыханный на кровати и уже смотрит стеклянными глазами в потолок?

Доктор не отзывался. Долго игнорируя настойчивый стук в дверь, он, наконец, отворил:

— Завтра, Генрих. Завтра. Сегодня я еще не достаточно здоров, — Вагнер попытался сфокусировать на госте глаза с огромными черными зрачками, чем-то напоминающие дула пистолетов в дрожащих руках алкоголика. Расстояние до его лица было достаточно мало, но Генриху показалось, что доктор смотрит куда-то мимо или даже сквозь него, абсолютно не видя, а лишь только чувствуя и распознавая его по голосу. Вагнер осторожно, будто проникая в другой неизвестный мир, просунул руку наружу, подобно слепцу, тихонько ощупал голову визитера, рассмеялся и опять исчез в своих апартаментах, провернув в замке ключ.

Гость поспешил удалиться. «А вы, доктор, оказывается еще и наркоман, — предположил он, — так недолго и с катушек съехать. Интересно, сколько кубов морфина циркулирует сейчас по вашим венам? Лишь бы вы не загнулись в ближайшие дни. От вас мертвого мне мало проку. Вот когда сделаем наши дела, я вам даже помогу быстрей убраться в ваши адские кущи. Если конечно к слову кущи применимо слово ад». Генрих вышел на улицу. В Фарном костеле напротив гостиницы шла служба, Генрих немного послушал доносящуюся изнутри органную музыку, потом сел за руль, завел машину и поехал к дому Штольберга. Интуиция подсказывала, что разыскивать гауптштурмфюрера следовало именно там, а не на его рабочем месте в здании комендатуры. Чутье не подвело. Эрих был дома, он занимался печатанием фотографий, постоянно чертыхаясь и отвлекаясь от занятия на докучливые телефонные звонки.

— Здравствуйте, дружище, проходите, присаживайтесь, — Эрих указал гостю на кресло. — Черт, нужно будет попросить связистов, чтобы удлинили шнур, и телефон можно было поставить в лабораторию. Уже целый час трезвонят с утра пораньше, то одно, то другое, никакого покоя. А вы как раз вовремя. Не желаете составить мне компанию в лаборатории? Я вчера проявил пленку и сейчас делаю снимки о наших приключениях на мосту. Судя по негативам, там будет несколько занимательных кадров.

— С удовольствием, — согласился Генрих, входя в лабораторию. — Эрих, расскажите, что случилось с машиной? Такое ощущение, что вас кто-то обстрелял. Боюсь, что доктор Вагнер отнюдь не порадуется данному обстоятельству. Он привык к комфорту, немного простужен и не захочет передвигаться на автомобиле с выбитыми стеклами.

— На засаду нарвались, — цокнув языком, недовольно скривился Штольберг. — Вы только представьте — в течение суток вы с Гетлингом дважды спасли мне жизнь.

Эрих заложил в рамку лист фотобумаги и легким щелчком откинул от объектива фотоувеличителя красное предохранительное стеклышко. Через несколько мгновений, окончив в уме отсчет, Штольберг вернул стеклышко назад, вынул из рамки бумагу и бросил ее в раствор с проявителем.

— Как это произошло? — поинтересовался Генрих, склонившись вместе с Эрихом над кюветой.

— Да все просто, — ответил комендант, — мы как раз возвращались с одного оперативного мероприятия, расслабились, уже начали думать, что вечер закончится без осложнений, и тут — на тебе! Спасибо Гетлингу, если бы он не почуял опасность и вовремя не пригнул мне голову к панели, вам бы пришлось отскребать мои мозги со стенок салона и печатать эти снимки в одиночестве… Опа! Ай да мы! Ай да молодцы! — обрадовался Штольберг прорисовавшемуся на фотобумаге изображению. Он вытащил снимок из проявителя, ополоснул его в растворе уксусной кислоты и кинул в ведро с водой на промывку.

— Да и правда, молодцы, — согласился Генрих, — и мы, и Гетлинг, снявший все это, и даже, черт возьми, партизаны, организовавшие нам весь этот кордебалет. Мне кажется, что прими вы участие в какой-нибудь фотовыставке под названием «Остановись, мгновение!», то непременно заняли бы первое место. Хотя, если быть честным, славу положено было бы разделить с Гетлингом.

— Сказать по правде, с Гетлингом и так уже достаточно по-делено, — туманно ответил Эрих, вспоминая о еврейском золоте. Штольберг поводил рукой в ведре с водой, достал оттуда снимок и еще раз внимательно рассмотрел его, как истинный художник, радуясь каждой детали. На снимке были изображены два немного смазанных голых туловища, касающихся босыми пятками поверхности воды. Казалось, что изображенные на снимке Эрих с Генрихом, будто Спасители, обладают способностью к хождению по воде. Облако пыли и падающие в воду пролеты моста на заднем плане, придавали снимку дополнительную динамику.

— Красота, — еще раз полюбовавшись отпечатком, подытожил Эрих и отправил его в фиксаж. — Вам сделать такой? — спросил он у Генриха.

— Лучше два, — ответил Генрих. — И о Гетлинге не забудьте, он тоже будет рад снимку.

— Как же мы Гетлинга забудем, — продолжил Штольберг, — никогда не забудем. Своих спасителей помнят всю жизнь. Он пригнул меня. Затем выстрел, машина в кювете, нехитрый обходной маневр. И вот уже охотник сам попадает в капкан.

Сейчас я вам покажу этого Робин Гуда, — Эрих протянул в увеличителе пленку и тут же вернул ее назад, — впрочем, еще дойдем до него. Нужно еще несколько снимков у руин моста сделать. О таких, как Гетлинг, и сложена пословица — в огне не горит в воде не тонет. Он настоящий мастер своего дела… А вот и наш кадр, полюбуй-тесь, — произнес Штольберг, болтая в проявителе фотографию с изображенными на ней Гетлингом и Тычко… — А вот и еще одно фото, видите, как наш подопечный поступает со своим товарищем? — Эрих продемонстрировал Генриху следующий кадр, не вдаваясь в подробности о его постановочное™, — каков, красавец! Да?

Генрих увидел стоящего в профиль партизана наводящего «Вальтер» в голову сидящего у сосны крестьянина.

— Мерзкий кадр. На вид — типичный украинец, нос картошкой, глаза хитрые, — внимательно разглядев снимок, предположил Генрих.

— Утверждал, что поляк. Звать Адам Ковальчик, — ответил Штольберг, — но я ему не поверил. Пожалуй, соглашусь с вами, больше на хохла смахивает. А вы что, специалист по антропологии?

— Угадали. Это одна из моих любимых наук. У меня по ней даже пару статей опубликовано в научных журналах. Надеюсь, злодей уже мертв, как и эти его товарищи, которых он пристрелил? — продолжил свои предположения Генрих.

— Почему мертв? Очень даже живой и поющий нам песни. Давайте не будем о грустном, — Эрих прервал разговор, словив себя на мысли, что начинает болтать лишнее. — Я вам не говорил о том, что утонули мои документы? Да, да, уже два дня, как я ощущаю себя клошаром. Новое удостоверение должны привезти вечером, вместе со стеклами к вашему «Адмиралу». Автомеханикам работы на час, и ваша машина будет как новенькая, уверяю, что ваш доктор ничего не заподозрит.

В соседней комнате раздался телефонный звонок.

— Опять эти болваны из Барановичской канцелярии, никогда бы не подумал, что сделать дубликат офицерской книжки такая проблема. Сейчас буду им зачитывать свою автобиографию, метрические данные и прочую, не представляющую ценности ересь. Подождите меня немного здесь, вы как-то обещали мне рассказать, что такое фотографика. А заодно я еще и перекурю на свежем воздухе, а то здесь нечем дышать. Всего пять минут. Прикройте, пожалуйста, снимки в кювете с проявителем, чтобы не засветить. Да иду я уже, иду, — обращаясь к назойливому телефону, недовольно произнес Эрих.

Когда Штольберг, минуя сумрачный тамбур, завешенный черной тряпкой, покинул лабораторию, Генрих быстро достал из пачки лист фотобумаги и положил ее под объектив. Затем, откинув красное стекло, досчитал до восьми, вместо стандартных, опытным путем определенных для этой бумаги четырех секунд, закрыл стекло и, вытащив лист, быстро кинул его в проявитель. «Ну, давай же, проявляйся быстрей», — мысленно подгонял Генрих неспешно проступающее изображение. Когда картинка достигла нужного контраста, он быстро ополоснул снимок в растворе уксуса, и, минуя ведро с водой, кинул его в закрепитель, где стал интенсивно полоскать, ускоряя реакцию. Десять, двадцать, тридцать секунд, еще четыре, вот уже слышны шаги Штольберга. Через мгновение мокрый снимок уже лежал в карманах брюк, а на ширинке у Генриха красовалось мокрое пятно, которое он сотворил, немного зачерпнув на себя рукой из ванночки с фиксажем.

— Тесновато здесь у вас, дружище, — посетовал Генрих, утирая пятно ладонью, — чуть всю кювету себе на мужское достоинство не вывернул, у вас не будет какой-нибудь тряпки?

— Да тряпка и не поможет, — ответил Эрих. — Идите лучше во двор на солнышке обсохните. Тут такое дело: к сожалению, у меня не получится сегодня взять у вас урок по фотографике. Срочно вызывают по неотложным делам. А ведь так хотелось устроить себе выходной после всех этих пережитых стрессов. Не судьба. Я сейчас здесь быстро закончу и выйду к вам.

Генрих вышел во двор, уселся на лавку и принялся сушить пятно на брюках, размышляя о том, пройдет авантюра с фотографией или нет. Во всяком случае, другого выхода у меня не было. Эрих, безусловно, может догадаться о том, что в его отсутствие была сделана фотография, но какая — тут он уже ничего не докажет. Если что, можно отшутиться, сказать что я страдаю нарциссизмом, эксгибиционизмом, всяким другим онанизмом, и мне очень понадобилось мое голожопое изображение. Или даже пусть думает, что и его, Штольберга, изображение. Во всяком случае, если последуют вопросы, никогда не поздно покраснеть от стыда и признаться в своем психическом несовершенстве.

К тому времени, как комендант вышел на улицу, пятно подсохло, оставив в области гульфика белый тиосульфатонатриевый ореол. По лицу Эриха Генрих понял, что тот пока ни о чем не догадывается.

Странное заболевание, подхваченное Вагнером в Южной Америке, давало о себе знать примерно раз пять-шесть в год и даже поддавалось прогнозу. С недавних пор доктор с точностью до недели мог предсказать, когда его свалит очередной приступ. Впервые его скрутило возле странного каменного сооружения, которое экспедиция с его участием разыскала в непролазных боливийских джунглях. Из всей группы заболел почему-то лишь один Вагнер и, как выяснилось позже, неспроста — этой неизвестной хворью стоящие за Отто высшие силы уберегли его от погибели. Очнувшись от забытья, во время которого он путешествовал и набирался опыта в загадочных мистических мирах, доктор увидел перед собой иссеченное морщинами индейское лицо. Черные глаза индейца внимательно изучали больного, и как бы говорили о том, что отныне тот причастен к великой тайне, которую ему даровало это священное место. Вагнер и индеец несколько минут пристально рассматривали друг друга, читали мысли и, казалось, прекрасно все понимали без слов.

— Аяхуаска, — прервав молчание, промолвил индеец и протянул Вагнеру плошку с отваром. — Вриль! — добавил он известное доктору слово, тем самым полностью развеяв сомнения о взаимонепонимании. Вагнер выпил горьковатое зелье и погрузился в транс, в котором увидел все то, что произошло с ним с момента начала болезни. Увидел ужасную смерть товарищей, оставивших его на попечение этого старого шамана и продолживших поиски мистической энергии Вриль, открывающей двери в сверхъестественные миры прорицания и бессмертия. Они все погибли от копий и стрел неизвестного индейского племени, ставшего на пути к Великой Тайне. Великое Знание, которое они вот уже было ухватили за хвост, вновь ускользнуло от экспедиции и захлопнуло за собой дверь, оставив за собой лишь небольшую щелочку, которую Вагнер расценил, как пригласительный билет для себя, избранного. Провидение даровало ему жизнь, приковав на несколько дней тело к ложу, а подсознание — к увлекательному зрелищу, в котором было место, как занимательным урокам, так и экзаменам по усвоенному материалу. На протяжении всех этих бредовых дней индеец потчевал доктора алкалоидным отваром из лианы Banisteriopsis caapi под названием аяхуаска и мычал над ухом заунывные песни, помогающие ему не сбиться с пути и преодолеть трудности в путешествии по другим измерениям. В этом же трансе Вагнеру было открыто, что его болезнь — великое благо, дарованное ему высшими силами. Не будь ее, ни при каких других обстоятельствах ему не удалось бы увидеть то, что посчастливилось узреть сегодня, обрести потусторонние магические силы и научиться ими управлять. Именно тогда, на недлительный срок вернувшись в реальность, он почему-то пожелал иметь на своем теле завораживающую татуировку, аналогичную той, что он увидел на теле своего проводника. Причудливые разноцветные узоры на спине индейца переплетались будто змеи в тесном серпентарии, которые высовывали из раскрытых пастей раздвоенные языки и, казалось, даже шипели. Желание сбылось. Когда Вагнера перестало лихорадить и действие расширяющего сознание снадобья закончилось, он всем своим нутром ощутил энергетику, исходящую от нанесенного на его спину рисунка, пронизывающую тело насквозь и распространявшуюся во все стороны на расстояние нескольких десятков метров. Казалось, что этой силы вполне достаточно для того, чтобы сбить с ног любого врага, отклонить в сторону летящую пулю и даже не задумываться о таких простых вещах, как левитация и целительство. Ощущение вскоре прошло, но оно навсегда осталось в памяти духа и тела доктора. Приди оно снова, Вагнер бы воплотил в действительность постулат Архимеда — перевернул бы земной шар, причем, безо всякой точки опоры. Вот оно — то, что мы так долго искали: сила, способная переместить что угодно и на какие угодно расстояния. Вот то сокровище, лишь бесконечно малую часть которого, мы используем в повседневности. Толком рассмотреть нанесенный на спину рисунок в походных условиях не удалось. Отто мог видеть только его часть — перекинутое через правое плечо змеиное туловище, заканчивающееся на животе головой в виде солнца.

Окончательно очнулся доктор в гостиничном номере города Сукре. Как он там оказался, припоминалось с трудом, Вагнер даже предполагал, что энергия Ври ль сама переместила его в боливийскую столицу.

Вернувшись в Германию, доктор был с почестями принят в тайное сообщество с символичным названием Вриль, руководимое двумя женщинами-медиумами, одну из которых величали Мария Оршич, другую — Сигрун. Отличительной особенностью этих дам были непопулярные в то время прически — собранные в пучок длинные волосы, чем-то напоминающие конский хвост. Считалось, что именно собранные в пучок длинные волосы играли роль антенн, усиливающих транслируемые со звезды Альдебаран сигналы. Жрицы расшифровывали послания, на основе которых в строжайшей тайне в разных уголках земного шара, включая Антарктиду, создавались совершенно новые типы летательных аппаратов, способных перемещаться не только в атмосфере Земли, но совершать полеты к дальним планетам.

Общество Вриль, работающее в тесном сотрудничестве с Аненербе и имеющее более обиходное название «Всегерманское общество метафизики», как и любая другая организация рейха, имела свою символику. Изображенная на черно-фиолетовом фоне серебряная молния божественного Света Илу была заимствована у специальной группы Ордена тамплиеров, упоминавшегося в связи с черным камнем богини Изиды. Этим трем цветам придавалось особое значение. Фиолетовый означал божественный Свет Нового Века, черный — современный Век Мрака, серебряный цвет молнии — силу, прокладывающую дорогу через мрак в земной мир божественному свету Нового Зона.

Доктор Вагнер, обладатель и хранитель черных камней, ведал в конторе делами современного Мрака. Согласно доктринам жриц с конскими хвостами, Земля представляет собой полое тело, и главный вход в загадочный поземный мир расположен в районе Южного Плюса. Именно туда верхушкой Третьего рейха снаряжались секретные экспедиции, на подводных лодках доставлялось строительное и буровое оборудование, под ледовыми панцирями строились заводы по выпуску сверхсовременной плавающей под водой и летающей техники. Помимо этих южных врат на планете существовали и другие входы в подземное царство энергии Вриль. Именно их поиском и занимался доктор Вагнер, стимулируя свое сознание отваром аяхуаски и ритуальными жертвоприношениями. Он чувствовал очередной приступ болезни, верил в то, что в несвижском подземелье, как и в недавно открытом им в лесах Тюрингии, отыщется вход в скрытый Черным Солнцем Вриля мир, где установится связь с Высшим разумом. Конечно же, потребуется еще одна жертва, лучше всего, человеческая. «Да, Генриха немного жаль, но какая по большому счету разница между ним и котом Шульцем, — размышлял Отто, приходя в этот вечер в себя от тяжелых, но необходимых нарко-сатанистских практик. — Жаль, что Генрих не ариец, подмешанные в его кровь славянские эритроциты — непреодолимая преграда между ним и теми тайнами, в которые я бы мог его посвятить. Ну, да черт с ним, обыкновенная биологическая масса…»

С криком: «Ха!», доктор соскочил с кровати, проделал комплекс гимнастических упражнений и пошел в душ. Закончив процедуру, он посмотрел на себя в зеркало. На лице не осталось и следов недомогания. Чистые блестящие глаза с узкими зрачками, разгладившиеся морщины, этот давно забытый ироничный оскал омолодили доктора лет на пятнадцать.

— Ар-Эх-Ис-Ос-Ур, — подмигнув, сказал Вагнер своему отражению, затем он подошел к кровати и рухнул на нее в позе пятиконечной звезды.